Княжна

      Следующий месяц незаметно. Кащеев всё-таки пошёл в школу грызть гранит науки. Отец приложил к этому свою руку и армейский ремень. Суворов тоже меньше времени проводил на улице. Началась музыкальная школа, занятия по английскому. Не было времени на прогулки. В отличие от Павла, который иногда мелькал на улице со старшими ребятами, Владимир довольствовался только видами из окна.       Погода окончательно испортилась. Дождь, слякоть, туман. Маленькая фигурка осторожно ступала по бордюру, чтобы не слететь в лужу, которая находилась буквально с двух сторон. Шатенка старалась держать равновесие, передвигая промокшими на сквозь кедами. Она замёрзла, не хватало, чтобы заболела. Отец снова уехал на заработки. Капитан дальнего плавания. Звучит, конечно, почётно. Клосенька очень гордилась своим единственным родителем. И тем не менее, безумно скучала. Глава семейства мог не появляться дома месяцами.       И вот сейчас маленькая Фауст топала в сторону подъезда, в одной из квартир которых её должна была ждать какая-то тётя, которая согласилась за приличную плату присматривать за девочкой. У них в Греции всё было намного проще: каждый домик рядом с другим, стоит буквально вплотную. Все всех знали, потому и как такового криминала не было. Но Греция не отшиб Казани. В СССР с каждым годом становилось опаснее жить. Кто знает, к чему всё придёт через несколько лет?       Черноглазка держала в сжатой руке номер квартиры и имя и отчество женщины. Клосенька и не удивилась, что незнакомка с лёгкостью согласилась иногда присматривать за чужой девочкой. Отец буквально за месяц выдавал ей трёхмесячную зарплату. Маленькая Фауст лишь надеялась на то, что женщина окажется максимально не проблемной и не решиться реализовывать на ней свои материнские навыки.       Шатенка поднимается по отсыревшим ступенькам на свой этаж. Видит соседнюю дверь. Смотрит как-то в пустоту. Раздумывает. И всё же отец её не похвалит, когда приедет. Узнает ведь, что его любимая девочка ослушивается даже в таких мелочах. И всё же, пусть женщина отправит телеграмму, что с ребёнком Карамура всё в порядке. Сама девочка ещё плохо писала и говорила на русском языке, не говоря уже о татарском.       Клосенька постукивает в дверь ровно пять раз. Ждёт у двери. В голове уже мелькали мысли о том, что если сейчас женщина не откроет, то черноглазка просто пойдёт к себе в квартиру, наконец-то высушит обувь и закутается в теплое одеяло. Будет смотреть что-нибудь по кое-как работающему телевизору, а потом заснёт и проспит до самого утра. Даже в садик не пойдёт. Позвонит из дома, как и договаривались.       Но тут дверь отворяется. На пороге стояла темненькая женщина, довольно миловидная, в цветном халате и с полотенцем в другой руке. В маленький нос ударил запах свежей выпечки и печёного картофеля. Ещё чуть-чуть и слюнки так и потекут изо рта. — Ой, малышка! Ты проходи, проходи. Тебе бы посушиться надо, заболеешь ещё, — Клосенька лишь кивнула в знак приветствия. Женщина как женщина. Пусть и довольно приятная. Может даже покормит. Хоть это и её обязанность, как временного опекуна девочки.       Черноволосая женщина с роскошными волосами, собранные ракушкой, провела маленькую Фауст в зал. — О, мам, а чё она тут делает?       Черноглазка немного стушевалась. На диване сидел тот самый кудрявый пацан, который недавно встретился ей на площадке. Мысли о побеге крутились на повторе в маленькой пушистой голове. Клосенька совсем не ожидала, что сама придёт к нему в квартиру. Чёрные блестящие глазки старались не смотреть в сторону того нахального пацана. И вот что ему надо? Рассматривает так, будто ищет все её болевые точки. Хоть бы женщина не ушла куда надолго. Хоть и Кащеевский не был недружелюбно настроен, но внутренняя тревожность возрастала с каждой секундой. — Напишите отцу, что со мной всё в порядке, я пойду к себе греться, — маленькая Фауст говорила фразами довольно простыми, не блистающими речевыми излишествами. Вот на греческом языке она бы точно сказала, что думает. И ругательства на этом языке она знала лучше, чем таблицу умножения.       Кудрявый мальчик оказался озадачен. В глазах его застыл немой вопрос: «Не останешься?». Он даже перестал мотать ногой, свисавшей с дивана. Казалось, будто Павел даже немного огорчён такими словами. Всё-таки плохо он умел скрывать эмоции. Либо же Клосенька видела чуть больше, чем доступно простому человеческому глазу жителя глубинки Казани. — Нет нет, малышка, куда же я тебя отпущу? Ты вся трясёшься как осиновый листик! Садись пока на кресло, я тебе полотенце принесу, а обувь снимай, сейчас под батарею поставлю, чтобы обсохла побыстрее, — женщина буквально металась по квартире. У неё было много дел и со всеми ними она прекрасно управлялась. Одна. Клосенька тяжело вздохнула. Уйти так просто не получится. Хоть девочка была не против умять парочку картошек, она очень хотела покинуть эту квартиру. Вернуться на свой островок безопасности.       И всё-таки садится на указанное кресло, как приговоренная. Лениво стягивает промокшие насквозь кеды, которые оставляли за собой маленькие грязные лужицы. Не смотрит по сторонам, но чувствует на себе изучающий взгляд Кащеева. — Что ты смотришь на меня? Я от твоего взгляда не испарюсь, — огрызнулась Клосенька. Павел пугал. На девочку ещё никогда не смотрели так пристально, изучающе. Будто пытаясь заглянуть внутрь, в самую душу. Оттого становилось жутко не комфортно и подступала какая-то непонятная паника. Будто ещё чуть-чуть и произойдёт что-то непоправимое. Страшное. А может и просто неприятное. Только такое девочка и могла ожидать от младшего Кащеева.       Кудрявый на такие слова лишь удивлённо приподнял брови, насупился. А потом рассмеялся. Как-то по-доброму. Не было какого-то даже скрытого зла в звонком мальчишеском смехе. — Не хочу, чтобы ты испарялась, — взгляд грустных тёмных девичьих больших глаз встретился с веселыми темными глазами мальчика. Он, хотел было сказать что-то ещё, но тут в комнату вернулась постоянно суетящаяся женщина. — Картошка готова, а вот мясо ещё не поджарилось, поиграйте пока, я позову как будет готово, — темноволосая хозяюшка укутала Клосеньку в теплое большое махровое одеяло, буквально обездвижив девочку, которая лишь недовольно сопела. Выглядел этот комок со стороны довольно забавно. Особенно девочка, которая пыталась почесать бок перетянутой одеялом рукой и тут же свалилась на бок, больше не предпринимая никаких попыток к действиям. Женщина резво ускакала на кухню, гремя посудой. — А ты вообще надолго здесь? — Павел наблюдал за спокойно лежащей Клосенькой, которая уже отчаялась оттого, что не сможет сбежать. И избежать приставучего Кащеева. — Ну сейчас меня покормят и я уйду, — агрессия из уст этого безобидного существа выглядела больше забавно, чем устрашающе. На лице кудрявого пацана появилась лёгкая ухмылка. — Да не, я имею в виду, уедете потом куда или тут жить останетесь? — Скорее всего останемся, если ты раньше меня не придушишь, — Павел немного помрачнел. Ему показались слова девочки неприятными. Да чтобы он, Кащеев, хотя-бы пальцем хоть раз тронул девчонку? Да ни за что. Даже пока его одноклассники девочек за косички дергали или щипали на уроках и переменках, то Павел себе такого не позволял. Он считал себя выше этого. Да и, по правде сказать, выше всякого девчачьего внимания в целом. — Ты чё щас мне предъявить что-то хочешь? — казалось. вот сейчас Павел нарушит данное себе обещание и накинется на девочку с кулаками, чтобы оправдать своё честное имя.       Клосенька лишь ещё больше насупилась и отвернулась. Ещё не хватало получить по лицу от маленького нахала. Но тут на подмогу прибегает женщина, протирая руки полотенцем. — Идите к столу, — и тут же скрылась в неосвещённом коридорчике.       Кащеев решил не развивать выяснение отношений, хоть ему и очень хотелось пояснить Фауст за её опрометчиво брошенные слова. Павел поспешил на кухню.       Клосенька, всё-таки сумевшая выпутаться из огромного теплого одеяла, выглядела как растрепанный совёнок. Так не хотелось идти за общий стол. Было такое чувство, будто она влезает в чужую семью. Отец никогда никого не приглашал обедать вместе. Трапеза была настолько личным и неприкосновенным. Там не было места даже родственникам. А тут она буквально переступает через себя. Пусть это и невежливо и всё такое прочее.       Шатенка оттягивала свой поход на кухню как могла. Ну уж очень она не хотела идти. Боялась? Скорее была очень напряжена. Не комфортно. Стены будто давили со всех сторон. Вообще с этим переездом девочка всё никак не могла адаптироваться: непостоянный климат, дожди, криминал на улицах. За последнее Клосенька как-то переживала меньше всего. Ну упрут и упрут телевизор. Не бог весть какая ценность. Маленькая черноглазка представляла уличных бандитов как пиратов в сказках, которые на ночь ей читал отец. Ей не довелось столкнуться с настоящим преступником, в котором чести и достоинства днём с огнём не сыщешь.       И всё-таки Фауст переступила через себя. Встала в дверном проходе на кухню. Смотрит так, будто ещё чуть-чуть и кинется, чтобы покалечить. Павел вспоминает их прошлую встречу, когда впервые увидел девочку на озелененном островке. В такой момент она выглядела как дикий зверёк. И ещё так пугающе до усрачки, когда в полумраке были видны только блестящие злые черные глазки. — Малышка, ты проходи, садись, не стесняйся, — хлопотала женщина, стоя у плиты и раскладывая по тарелкам приготовленный обед. — Меня зовут Клосенька. Хватит обзываться, — прозвучало довольно угрожающе. Пусть шатенка и выглядела как маленькое беззащитное существо, но глаза её говорили намного больше. И в них плескалась подступающая ярость. Так её мог называть только папа. Никто другой. Она не позволит. — А ещё я дома поем, у нас не принято обедать с чужими, — угроза в глазах спала также быстро, как и пришла. Как бы не хотела девочка не могла контролировать такие резкие вспышки ярости. Были какие-то маячки в душе, надавливая на которые маленькая Фауст реагировала резко. И всё это читалось в её больших черных глазах.       Женщина лишь беззлобно развела руками, показывая своё не безразличие и озабоченность. Всё-таки как мать она переживала за этого бесхозного ребёнка. Она вообще считала этих приезжих донельзя странными. Папаша-идиот. Оставил единственную дочь на собственном попечении, а сам по морям дальним плавает месяцами. Дочка эта как дикий зверёк, хотя женщине она просто казалась забавной. И недолюбленной. Оно и понятно — отец постоянно вне дома и ребёнком вообще непонятно кто занимается.       И всё же мать Паши так просто отступать не собиралась. По правде сказать, она изначально хотела девочку. Да и муж как-то тоже хотел растить умницу-красавицу. Будет хорошим врачом или учителем. Радость какая в семью. Да и перед родственниками и соседями не стыдно будет. Да и девочка не пацан дворовой. Уж Анна Николаевна постарается достучаться до сердца маленького зверька. — Ну как знаешь, но мы с Пашенькой были бы очень рады, если ты останешься, — на слове «Пашенька» Кащеев поморщился. Видимо, не любил, когда женщина так говорила, особенно при незнакомых. Особенно перед этой странной девчонкой, которая приехала бог знает откуда и теперь даже отказывается с ними посидеть за одном столом. — Извините, у нас так не принято, — гнула свою линию Клосенька. Но уже как-то более извиняющее. Всё-таки это невежливо. А с другой стороны, она же ребёнок, воспитанный совершенно по другим правилам и устоям. И боязнь незнакомой женщины была вполне объяснимой, даже можно сказать, заслуженной.       Женщина понимающе кивает. Взгляд её теплеет. Она видит маленького беспомощного ребёнка и просто не может устоять. Сейчас девочка больше не похожа на того дикого зверька, коим была несколько секунд назад. Её взгляд был осознанным и очень… Взрослым. Анна Николаевна находит в буфете маленькую кастрюльку и быстро накладывает туда свежеприготовленной картошки. Добавляет побольше свиного рагу. — Вот возьми, пожалуйста, и обязательно поешь, тебе расти нужно, — хозяюшка протянула кастрюльку девочке, наблюдая за её реакцией. Шатенка берет своими длинными худыми руками протянутую посуду с аппетитно пахнущей едой. — Спасибо. Обязательно поем, — лицо Анны Николаевны тронула счастливая улыбка. На радостях она было протянула руку, чтобы потрепать девочку по голове, но та отскочила, как ошпаренная. Женщина ничего не поняла. Клосенька лишь напоследок окинула взглядом кухню. Взгляд зацепился за Пашу, который наблюдал за всем происходящим и наворачивал очередной кусок жареной свинины. — До свидания, — попрощалась шатенка и скрылась за дверью. Хозяюшка довольно быстро пришла в себя. — Бедная девочка, она же совсем будто запуганная, — подумала про себя женщина, возвращаясь к плите. Весь вечер её не покидали мысли об этом несчастном ребёнке, предоставленным самому себе.       Клосенька же со спокойной душой закрылась у себя в квартире, накрыла себе табуретку с вкусным ужином и начала трапезу за мультиками, которые крутили по телевизору. От прежней её напряженности не осталось и следа. Складывалось впечатление, что черноглазке было так хорошо и спокойно одной. Но это совсем не так. Спустя недолгую трапезу маленькая Фауст завернулась калачиком и, улёгшись на диван, отвернулась к стене. На черных глазках начали выступать слёзы. «Когда же ты приедешь, папочка». ***       Месяца два Клосенька всё так же приходила к Кащеевым за порцией горячего обеда и также быстро уходила. Павел, видимо, ошивался где-то с уличными ребятами, что несомненно не могло не радовать девочку. Всё-таки так было намного спокойнее. К Анне Николаевне она уже совсем было попривыкла. Женщина стало для неё новой подругой, после молодой воспитательницы Дашеньки, которая души не чаяла в маленьком совёнке.       В этот день Фауст пришла к Кащеевой намного позже, чуть ближе к восьми часам вечера. Сегодня Дашенька водила ребят в цирк и Клосеньке было очень любопытно посмотреть на животных, которые были обучены различным трюкам. Так получилось, что поездка затянулась из-за какой-то аварии на дороге. Автобус с ребятами простоял без движения около часа, прежде чем тронуться из центра Казани к их «посёлку».       Анна Николаевна была ни на шутку напугана таким поздним появлением её полюбившейся девочки. Всё-таки женщина волновалась, даже хотела уже отправлять мужа забирать малышку. К слову о муже. Глава семейства как раз сидел за обеденным столом, уже как с полчаса придя с дежурства, и ел свежеприготовленный борщ. А чуть поодаль сидел его сын. Уже, видимо, отхвативший за что-то. Выглядел он довольно пристыженным. — Так вот кто этот совёнок? Где же твои безмозглые родители шляются? — Клосеньке он сразу не понравился. Грубый, резкий. Ругается. Почём зря. В общем полная противоположность своей жене. Детей тот тоже не особо любил. — Папа на работе, — спокойно ответила Фауст, ожидая свою кастрюльку с едой, стоя у входа. — Да шут с этими папками, пол страны на «работе» с утра до утра шляются, — злобно усмехнулся глава семейства, отрываясь от поедания борща, — мамка то где твоя? Тоже что-ли гулящая?       Как ножом по сердцу. Клосенька съёжилась. Снова глазки недобро блеснули. Зря он вообще свой рот открыл. Тут вообще все очень тактичные, как заметила девочка. Спросил бы он без всех своих красноречивых эпитетов, шатенка бы прямо и ответила, без всяких обид. А тут ещё и оскорбил. Её покойную мамочку. — Она умерла, — черноглазка не подавала виду, что с ней что-то не так. Стояла и ждала обед. Убежать сейчас было бы ещё и позорно. Пусть этот папаша и его сынок видят, какая она сильная и смелая. И что не надо ей палки в колёса пихать. Она уже взрослая. Сама со своими проблемами справится. — А папашка то твой на какой работе? — с ехидным прищуром уставился на неё мужчина. Клосенька уже и не знала куда себя деть. Жена и сын против ничего сказать не могли. Да сын то ладно, а вот жена тоже не спешила заступаться. Либо боялась, либо было тут что-то ещё. Но тут мысли Фауст прервались. — Я же тебе говорила, он капитан дальнего плавания, месяцами на работе, — подала уставший голос хозяюшка, проходя к плите. Она заметила накаляющуюся обстановку, поэтому поспешила положить девочке поесть и проводить от греха подальше. Её планам не суждено было сбыться. как и планам шатенки на тихий уютный вечер в своей соседней квартире. — А ты что это ей с собой накладываешь? Пусть тут ест, с нами посидит. Павел, задницу двинь, пусть гостья сядет, — тут ситуация вообще патовая. Но Клосенька садится рядом с младшим Кащеевым. Тот тоже выглядел немного напугано. Не было до конца понятно, что можно ожидать от главы семейства. Хорошо бы всё закончилось разговорами, а не покалеченными детьми. — Да у них религия такая, при чужих не едят, — заступалась Анна Николавна. Но одних её слов было недостаточно. Что она сделает против здорового мужчины милицейского? Клосенька сразу узнала кто он по висящей на стуле милицейской фуражке и и снятой форме с несколькими звёздочками на погонах. — Религия, блять! — мужчина хлопнул по столу кулаком, Клосенька непроизвольно прижалась к Паше. Младший Кащеев как-то инстинктивно тоже прижался к девочке. Выглядели вместе они довольно мило, не считая испуганных лиц, — Вот в заграницах своих детей чем мучают? Херне всякой. А как с людьми посидеть так всё. Вот придумают там себе что-то вышка вся эта. А дети потом у них какие вырастают? Вот ты мне скажи, какими вырастают? — хозяин квартиры даже рассвирепел, обращаясь к жене. Та лишь развела руками в знак непонимания. Да и что она могла сказать в свою защиту. А маленькая Фауст решила постоять сама за себя. Хватит уже сидеть сопли жевать. Отлипла от Павла, даже не смотря на маленького труса. — Нормально у нас всё. И вышка у нас хорошая и дети, — насупилась Клосенька, скрестив руки на груди, принимая на себя удар. По хорошему не она должна была за себя заступаться, но как отец учил: не жди нападения — бей первым. Глава семейства смирил девочку удивлённым взглядом, а потом расхохотался. Смеялся сильно и долго. Потом всё-таки поутих. Склонился немного к девочке, смотря ей прямо в глаза: — У нас это вам не там, здесь другие порядки и законы здесь другие. Я тебе это как страж порядка говорю, — голос его смягчился. В глазах Клосеньки не было испуга. Наверное поэтому хозяин смилостивился. Уж очень он не любил пугливых. А пугливым у него был сын. Вот всегда от него бегал, как нашкодит. И ведь не признается никогда сам в содеянном. — Ваша правда. Я ваших порядков не знаю, мы только с полгода как приехали, — также мягко отвечала Фауст, как бы прощупывая почву под ногами. Видит изучающие темные глаза. Такие же как у Паши. Видит расслабляющиеся ноздри и опускающиеся брови, а потом добрую ухмылку. Прям как папа её улыбался. Бдительность немного спала. — Ну ничего, скоро совсем освоишься. Ты это, меня рядом держись, жены моей. Мы уж постараемся тебя переучить по-человечески жить, — подмигнул. Клосенька в мыслях уже бросалась на него со своими черными длинными коготками за слова такие обидные, но сидела как ни в чём не бывало. Если сейчас нужно сидеть и поддакивать, запихивая себе поглубже своё мнение и гордость, то да, она определённо примет такие правила игры, только чтобы уйти отсюда живой. «Никогда не приходить сюда так поздно» — отпечаталось у девочки на подкорке. — Может хоть из тебя человека сделаем, мой совсем уже от рук отбился, — Клосеньке стало очень обидно за Пашу. Девочка поставила себя на место пацана. Представила, как подобное говорит ей её родной отец. Стало жутко. Жутко и обидно. У Кащеева младшего уже был иммунитет к словам родителя. Но не всё ребяческое в нём было потеряно: как-то странно сжался, чуть отвернулся от родителя. ***       После этого разговора Клосенька больше близко не пересекалась ни со старшим, ни с младшим Кащеевым. Всё вернулось на круги своя: садик, хозяюшка и дом. Социализация происходила довольно успешно. К своим семи годам Клосенька практически без акцента выговаривала все слова. Но вот шипение на некоторых гласных осталось. Больше как дефект речи. Прошло уже около 3-х лет, как девочка переехала в новую страну, в новый город и в новый дом. Всё до одного момента незнакомое стало ей родным и, в какой-то степени, даже незаменимым.       Мать Павла уже не так интересовала Клосеньку. Девочка считала себя взрослой. Сама уже может за себя постоять. Да и никак не может забыть то чёртово застолье с отцом Павла. Она всё реже и реже появлялась у Кащеевых в квартире. Всё ещё боялась застать за столом отца уже подросшего пацана, который уже перешёл в среднюю школу.       Маленькая Фауст с самого первого класса зарекомендовала себя как хорошистку. Не была ярой активисткой и спортсменкой. Она всё ещё не привыкла к такому ритму жизни советских школьников. После школы она ужасно морально уставала. Буквально приходила домой и заваливалась в долгий крепкий сон. Уроки всегда делала сама. Если что было не понятно, то обращалась к ребятам по старше.       Этими самыми ребятами «по старше» оказался Вадим Желтухин из шестого класса и Вова Суворов из четвёртого.       Если с Кащеевым Клосенька пересекалась в на лестничной клетке, и то, после чего девочка старалась побыстрее улизнуть от тёмных изучающих глаз куда подальше, то с Суворовым маленькая Фауст даже подружилась. По крайней мере, так считал Вова.       До школы мать Павла настояла на том, чтобы отдать девочку на какую-нибудь секцию. Выбирать особо было не из чего. По мрачному лицу Клосеньки было понятно, что избежать миллиона внеурочных занятий избежать не получится. На ей выбор были танцы и гимнастика. От них шатенка сразу отплевалась. Со спортом она себя связывать не хотела. Да и телосложение у неё было довольно тощее и хрупкое. Женщина хотела было отвести этого несчастного ребёнка на пробы, но тренер наотрез отказался принимать «болезненное дитя».       Из других же секций выбор был также невелик: шахматы, карате и музыкальная школа. Фауст сразу уцепилась за фортепиано в надежде, что сердобольная Кащеева на этом остановится. Но к пианино добавился и английский.       С музыкальной школой всё было достаточно просто, девочка прошла вступительные и обучалась наравне с первоклашками. А вот с английским были большие проблемы. Шатенке тяжело давались иностранные языки. И так и сяк и задницей об косяк, а черноглазка не понимала всю эту гадскую британскую грамматику. Говорила довольно-таки не плохо. Часто использовала слова-паразиты, но для первоклассника это не критично.       И всё-таки все эти занятия стоили денег. Хоть Карамур и выделял приличную сумму ежемесячно без задержек, этого стало не хватать. С взрослением у Клосеньки тоже появились свои запросы. Она не хотела одеваться как все. Вот это вот коричневое бесформенное платье, а по праздникам ещё и в уродский белый фартук. Девочка с детства была во всём заграничном тряпье и отвыкать от роскоши совсем не хотела. Отец привозил ей вещи, но изнашивались они к его новому приезду довольно быстро. Теперь же глава семейства приезжал раз в год. Командировки участились. Сам Карамур решил, что будет лучше работать и работать. Он надеялся, что его дочка будет расти обеспеченной, сытой и одетой.       С Вовой Суворовым Клосенька познакомилась непосредственно на занятиях по английскому. Кащеева посчитала, что индивидуальные занятия сильно ударят по «семейному бюджету». Так женщина называла деньги, отправленные Карамуром на девочку. Но хозяюшка не кичилась тратить их и на себя и на сына. Ну а что, раз присматривает, то пусть хоть Фауст куда попало деньги не сливает. Шатенка один раз возмутилась по этому поводу. Но быстро поняла, что все её попытки насобирать себе на карманные это пустое дело. Одежда ей тоже покупалась средняя, на замену её заграничной. А летом вся семья Кащеевых поехала отдыхать в Сочи. Маленькая Фауст обиделась настолько, что больше не заходила к женщине. Так, здоровалась на лестничной клетке. Даже за обедами больше не заходила. Гордость взыграла.       Вот семья Суворовых ей понравилась намного больше. Особенно Диляра, которая приводила маленького Вову на занятия и забирала с оных. Добрая и весёлая. А ещё очень заботливая и справедливая. Всегда приносила Клосеньке что-нибудь вкусное, конфеты или печенья из ближайшей кондитерской.       Сам Вова тоже больше симпатизировал Фауст. Тихий и спокойный. Никогда не мешал, часто помогал. Занудствовал, правда, часто, но с ним Клосенька не чувствовала себя как на пороховой бочке, как с тем же Павлом. И всё-таки дружить с ним девочка считала больше одолжением для самого мальчика. Его не трогали только потому, что ходил рядом с маленькой Фауст. При девчонке бить морду никто пока что не решался. Мальчик был довольно слабым, нескладным. Позвать его куда-нибудь погулять было нельзя. Ему нужно было быть дома до 18.00 и без опозданий. Младший Суворов — настоящий пионер и активист. Во всех мероприятиях он был первым, всегда его отправляли на праздничные концерты.       Чуть позже Клосенька познакомилась и с Желтухиным. Он жил в соседнем районе рядом с ДомБытом. Девочка помогла его матери донести продукты до дома. Все-таки было в маленькой Фауст что-то человеческое по отношению к старшему поколению. А женщина не смогла не отблагодарить шатенку и не налить чашечку чая. Домой проводить приказала Вадиму. По дороге разговорились. Сам юноша оказался очень скромным. Но высоким и сильным. Как-то противоречиво. Очень милый. Настоящий джентельмен. Вадиму Клосенька сразу понравилась. Может быть из-за её вечных шуток, от которых он чуть ли не лопался от смеха, может быть из-за её доброго сердца и отзывчивости, а может из-за чёрных глаз, которые так и затягивали в пучину чего-то загадочного и неизведанного.       Вадим был не намного старше Фауст и тем не менее они смогли поладить. Клосенька стала больше времени проводить с его матерью, да и с самим мальчиком. Он не ходил ни в какие секции, сидел дома и грел диван. Потом терпеливо стоял под дверями музыкальной школы, ожидая девочку после очередного занятия. Шли гуляли по улицам. Вадим всё мечтал открыть собственное кафе. И чтобы там обязательно продавали мороженое. Потому что оно очень нравится Клосеньке. И Клосенька ему тоже нравится. Но он врят-ли признается ей в чувствах.       Иногда после занятий Клосенька шла вместе с Вовой и Дилярой к ним домой. Там они пили чай и кушали вкусную выпечку женщины. Когда Диляра получала зарплату, то обязательно водила детей в кафе, где Вове в обязательном порядке покупался большой кусок шоколадного торта, а Клосеньке — несколько шариков мороженого.       Когда же юная Фауст перешла в пятый класс, то она ещё больше отдалилась от семейства Кащеевых. Клосенька утроилась на подработку. Вместе с Вадимом, с разрешением его матери, они после занятий сразу же шли на завод клеить этикетки. Платили мало, учитывая, что рабочий день был не полный. Да и дети. Когда выплатили, а когда и «забыли». Но все-таки на жизнь хватало. Кормилась девочка у Суворовых и у Желтухиных. С одеждой, конечно, были проблемы. Но теперь Клосенька не росла и одежды требовалось меньше. *****       В один из зимних дней, когда Клосенька получила свою первую тройку по биологии, девочка медленно плелась к кабинету этой противной женщины, которая постоянно находила поводы докопаться до внешнего вида девушки. Фауст всегда одевалась как заграничный подросток. Как американский подросток: джинсы клёш, светлая футболочка на размер больше и красивые легкие кеды. Сколько с ней не бились учителя, всё же смирились. Ребёнок и так лишён родительской любви, пусть хоть учится хорошо. А вот Лидия Михайловна с этим так просто мириться не хотела. Для неё вообще всё заграничное было неприемлемо, как и для многих советских людей пожилого возраста.       Постучавшись в дверь, шатенка заходит в кабинет и сильно хлопает дверью. Показывает пренебрежение. Мельком окидывает взглядом кабинет. За первой партой сидел Павел Кащеев и писал какой-то тест. Черноглазка даже не сразу узнала старого знакомого. Тот очень вырос, окреп. Стал больше похож уже на мужчину, чем на того ребёнка, которым его помнила девочка несколькими годами ранее. Павел заметил вошедшую девушку. Подмигнул и растянулся в весёлой улыбке. Только Клосеньке было совсем не весело. — Так, Кощеев, если дописал, то давай сюда, проверю и домой, — раздался громкий голос Лидии Михайловны. Такой противный. Шатенка даже поморщилась. Учительница вырвала из рук Павла листок и стала читать то, что написал юноша. Сам же Павел без зазрения совести рассматривал вошедшую в двери Клосеньку. Как-будто сравнивал с той маленькой девчонкой, которую тогда впервые встретил в кустах. — Ну-у, ошибки, конечно, они прям не значительные, но ты готовился, поставлю тебе три, так уж и быть, — но Кащеев, казалось, не обращал на её слова ровно никакого внимания. Он сидел за партой и подперев рукой голову теперь уже в наглую изучая взглядом девушку. Та даже немного разозлилась. Ещё чуть-чуть и она точно ему скажет что-нибудь обидное. Или грязно пошутит. — Так, а ты то что, явилась не запылилась, уж лучше бы ты так оценки исправляла, как шмотки заграничные носила, — Клосенька в бессилии закатила черные блестящие уставшие глаза. Как же достало. Эта учительница, эта сраная биология. Ещё и Пашка этот. — Понятно, ну раз молчишь, то вот тебе темы доклада, будешь с Кащеевым делать, ему тоже полезно будет. Свободны, — Людмила Михайловна сунула девушке в руки листок и вернулась к своему рабочему месту, садясь за стол и начиная что-то писать, всем видом показывая, что ничего нового от неё ребята не услышат. — Понятно, — передразнила Клосенька и пока учительница не опомнилась, девушка выскочила за дверь и направилась в сторону лестницы, дабы эта злобная женщина не догнала и не дай бог не предъявила за её длинный язык.       Будучи уже у раздевалки, Фауст хватает своё пальто и стремится к выходу. Носом утыкается в чью-то грудь. По ноздрям ударяет запах дешёвого мужского одеколона. Клосенька делает шаг назад. — Ну чё ты бегаешь от меня, красивая? — усмехается Кащеев, улыбаясь. Фауст обращает внимание на щербинку между белых зубов и на длинные ресницы. — А тебе че, больше всех надо? — Клосенька решила идти в наступление. Оттолкнула парня плечом и пошла в сторону выхода из школы, по пути надевая пальто. — Не обижай меня, княжна, я ведь и обидеться могу, — всё ещё шутит. Шатенка держалась изо всех сил, чтобы не развернуться и не двинуть кулаком по носу надоедливому парню. Её наверняка уже заждался Вадим. А она тут с ним лясы точит. — Обижайся на здоровье, мне спешить надо, — Клосенька затягивает пояс на дорогом кофейного цвета пальто и шагает за порог школы. Мужская крепкая рука хватает пальто за пояс со спины и притягивает ближе к хозяину конечности. — К маме не заглядываешь это ладно, а вот я всё ещё обижаюсь, что ты ко мне так ни разу и не пришла, — шепчет на ухо Кащеев, всё ещё удерживая Клосеньку за пояс пальто.