Узы

— У старшего сына стрела упала на боярский двор, прямо к боярской дочке. У среднего сына — на купеческий. А вот у третьего, хе-хе, — глаза сказителя игриво сверкают во время паузы; он обводит взглядом слушающих, пока сам словно дожидается чего-то. — Летит-летит, — высоким голосом протянуты гласные. — Летит-летит. Между прочим, — разводит руками, по-плутовски улыбаясь и медленно мотая головой. — И сама не знает куда... И тут! — глаза резко становятся шире, руки выставлены ладонями вперёд. — Оказывается-таки... — У лягушки! — И вы там были, мёд да пиво пили? — не теряется сказитель от внезапного комментария, являя окружающим свой профессионализм. — И тогда...       Все, словно заворожённые, внимают сказке, затаив дыхание, — лишь иногда по пространству проносится тихий шёпот. А всё от того, что спустя столько лет сберёг этот низенький, сухонький старичок мощь своего чудесного, проникновенного голоса. Часто на лицах слушателей неосознанно появляются улыбки то от сказанной шутки, то от правильно подобранной интонации.       С окончанием траура, продлившегося где-то полтора месяца, жизнь потекла своим чередом, и вновь в корчмах можно найти странников, принёсших с дальних земель свои истории. И вместе с тем будни простого люда снова сопровождаются не только добросовестным трудом, но и весёлыми вечерами, когда рекой льются не cтолько песни, сколько напитки. — Опять воротился Иван-царевич домой не весел, ниже плеч голову повесив, — беспокойно продолжает старец. — А лягушка и спрашивает… — откашливается, и голос старика становится журчащим. — «Ква-ква, Иван-царевич, что закручинился? Словцо, что ли, услыхал неприветливое?» — затем старец морщится, а голос вновь меняется:. слова царевича начинают напоминать заунывное пение. — «Лягушка-лягушка, как не горевать-то? С тобой велено наказом батюшки прийти мне, но как же я людям покажу-то тебя?»       Просторное помещение заполнено людьми, соскучившимися по увлекательным историям странников. Посетители не отвлекаются и на напитки, хотя их кружки всегда наполнены стараниями уважаемой и любимой всеми корчемницы — полной, пышногрудой хозяйки. — Махнула левым рукавом — вдруг сделалось озеро; махнула правым — поплыли по озеру белые лебеди.       Недалеко от старца стоит печь, в которой потрескиваются дрова. И в такт словам сказочника танцующие языки пламени вырисовывают сказочные картины: скажет ли старец о чудесах, опишет сцену ли сожжения лягушачьей кожи — так сразу ж и отразятся эти чудеса в пляске огней. — «Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бессмертного…»       А за окном белые сугробы с неуёмной метелью в вихре танца, пока ночное небо пустует из-за отсутствия верных спутников странствующих — ярких звёзд . Окружает холодная зима корчму, как светлую горницу лес в поведанных посетителям чудесных сказках.       Пройдут испытания герои сказителя — обретут долгожданное счастье. И следом за этим кончится суровая зима; уступит она место лету. — Ну а вы, добрые молодцы, — оканчивая свой сказ, обращается к толпе старец. — Чем потешите? Что расскажете? Какие чудеса-то в вашем королевстве?       И замолкает он, пока вокруг всё больший поднимается гвалт. Думают, рассуждают, спорят люди меж собой, решая, о каком чуде поведать, рассказать. И выходит «добрый молодец» — крупный мужчина лет тридцати пяти с густыми длинными усами. — Меня зовут Гарри, и историей, которую я стремлюсь вам поведать, в семье моей владели, — дождавшись тишины, начинает рассказчик. — Давным-давно, — задумывается, считает что-то на пальцах. — Где-то лет двадцать назад, в нашем царстве-государстве жил один колдун... — он оглядывает слушателей, заговорщицки продолжая. — И звали его Ротбарт. — Ротбарт? — кричит кто-то с задних столов. — Это не тот, что еретик? — Это не тот, что еретик, — протестует Гарри чуть обиженно, скрещивая руки. — А тот, что колдун. — С чего ты решил... — И Ротбарт... — перебивая, сквозь зубы говорит рассказчик, насупившись смотря на говорившего. — Жил в подземелье под городом среди различных темных тварей... — Крыс? — В подземельях не только крысы обитают, дурак! — ругается молодой человек с веснушками, сидящий недалеко от рассказчика. — Можно уже послушать? Имейте уважение! — Спасибо, — благодарит Гарри. — Так вот... — приступает снова к своей истории — И создавал он в своём тайном логове разнообразные заклинания и зелья, чудеса и проклятия. Люди боялись его, но всё равно приходили за помощью колдуна, ведь только он знал секреты магии, — на слове «магия» Гарри поднимает руки вверх ладонями вперёд, взмахнув ими вокруг себя. — В свою очередь, он редко действительно помогал... — Знакомая моей тёти тоже видела колдуна, — шепчет кто-то возле рассказчика парню с веснушками. — Говорила, что это набор каких-то странных опасных символов. Ей можно верить: она грамоту знавала. — В то время правили король с королевой, у которых за долгие годы брака, — тут Гарри пытается вновь посчитать, но рукой словно отмахивается сам от себя. — Так и не появилось дитя. Его Величество же решил обратиться к Ротбарту на помощь, ведь среди его богатств было владение закона созидания. Однако... — делает небольшую паузу. — Колдун был так жаден, что не хотел делиться со своими знаниями с другими. За своё же волшебство нужно было платить огромную цену, и Ротбарт этого делать не планировал. За это Его Величество разрушил все исследования колдуна и изгнал его, наказав никогда не возвращаться. Оскорблённый гордец обещал отомстить, покуда нет хуже... — Какой-то хилый колдун, — снова прерывает мужчина, который сидит за задним столом. — Почему не дал отпор? Секрет закона разрушения не завезли? — Да и был ли это колдун? — поддакивает сосед справа. — Если бы это был колдун, то его бы казнили, а не изгнали. — Тогда принцесса родилась, неучи! — возмущается третий, которым является дедушка, любящий махать палкой. Он сидел слева от парня с веснушками. — Ещё и королева умерла. Не мог казнить король, не положено. — Это вообще неважно, — встревает четвёртый. — Что значит «колдун был жаден и не хотел платить цену»? Может, это король не хотел? Ему же это нужно. — И принцесса родилась тогда. Может, всё-таки он применил колдовство? — Я вообще слышал от друга брата моего отца, что Ротбарт был влюблён в королеву, поэтому его и изгнали. — Разве это не её брат?       Все, как один, смотрят на произнёсшего последнюю фразу, заставляя его покраснеть. — Кхм-кхм, — раздаётся звонкий голос корчемницы. — Чья, напомните-ка, очередь рассказывать? — И тогда Ротбарт пообещал королю, — продолжает Гарри, стараясь придать голосу больше грозности. — «Когда-нибудь я вновь обрету силу. И всё, что тебе принадлежит, всё, что ты так любишь... — делает паузу, вытягивая руку и сжимая пальцы в кулак. — Станет моим». Затем он ушёл в непроходимый лес, тёмный и дремучий, чтобы когда-нибудь вернутся и отомстить человеку, отнявшему у него всё.       Дверь резко распахивается от порывистого ветра, и холодный ветер понёсся по рядам, чуть не потушив пламя. Двое сидящих у двери сразу же стремятся закрыть её. Гарри же не останавливается, в глубине души радуясь возникшему внезапно эффекту. — И настал час расплаты. Ротбарт смог отомстить королю, забрав у него... — вновь делает паузу. В лице рассказчика появляется ужас. — Его драгоценную дочь... Нашу принцессу Одетт! — всплескивает руками. — И теперь она будет в плену у злого колдуна, пока не спасёт её герой, способный храбро и отважно преодолеть все испытания и сразиться с чудовищем!       Рассказчик смолк, и ещё несколько минут слушающие не прерывают возникшую тишину, обдумывая услышанную историю. — Всё-таки я считаю, — снова голос из толпы, ранее возмущающийся нелогичностью мотивации. — Что лучше бы колдун потребовал первенца за свою помощь, а король бы в итоге обманул Ротбарта. — Смысл ли за помощь с рождением наследника требовать этого самого наследника? — возмущается другой из зала. — Ну вот король и отказался, да и изгнал, рассердившись за наглость. — Нет-нет, — мотает головой тот же. — Лучше уж тогда так: если колдун был нелюдим, то после отказа в помощи король мог бы с сада Ротбарта что-то украсть, а колдун бы его поймал. — Представляю, как Его Величество, подобрав мантии, лезет в какой-то сад... — Да Ротбарт всегда был обычным богохульником, — возвращается к излюбленной теме сидящий в конце помещения. — Не более. — Король точно верил в другое, — ворвался новый голос в обсуждение. — Он сказал принцу о том, что принцессу похитило чудовище. — И идти надо будет три дня и три ночи в тридесятое царство-государство, да? — Внучка подруги моей бабушки, работающая во дворце тоже о таком слышала. — Как бы то ни было, — снова вернулся рассказчик. — Я верю, что принцесса жива. — Жизнь не сказка, — бурчит скептически настроенный, однако, задумавшись, чуть неловко продолжает. — Хотя, наверное, каждому бы хотелось верить в это.       У каждого, находившегося в корчме, в этот момент что-то заныло внутри, и стало так тоскливо и мрачно, что хотелось просто спрятаться куда-нибудь и не выходить, пока это состояние наконец-то не отпустит. Где-то музыкант начал перебирать струны гуслей, создавая печальную мелодию, от которой на душе становилось всё хуже. — Никто, — разнося новую порцию медовухи, вдруг произнесла корчемница. — Не лишает нас возможности верить. В сказке ложь, да в ней намёк, помните? — Мы тоже с внуком верим, что принцесса жива, — вдруг встаёт дедушка, начиная махать палкой. — И обязательно к нам вернётся. Поэтому давайте выпьем за это!       Дедушка расплёскивает на себя содержимое из кружи, и у многих в лицах начинают появляться сдержанные улыбки. Выражения лиц начинают светлеть: печаль никуда не уходит, но приобретает более светлые оттенки. Внутри каждого просыпается надежда, и все сразу поднимают свои полные до краёв медовухой кружки, чтобы выпить за Её Высочество.       Надежда ведь умирает последней, ведь так?