...и вместо лебедя появляется принцесса.
Смотря на себя сейчас, Одетт, нежно касаясь лица, с несвойственным ей самолюбием любуется собственным отражением в воде. Девушка радуется даже дурацким веснушкам, которые, как требуется любой принцессе, надо было прятать последние годы за слоем пудры.Как приятно быть собой...
Глубоко вздохнув, Одетт выходит на берег и садится на его край, всё же не желая надолго расставаться с водной гладью. На озере, которое Ротбарт словно издевательски называл «лебединым», Одетт проводила больше всего времени, плавая там в обличии лебедя кругами. Несмотря на то, что это больше всего напоминало о плене, именно в воде принцессе легче всего удавалось погрузиться в свои грёзы. Только там существовала возможность вновь ощутить себя счастливой. Миндалевидные глаза с тоской обращены на луну, сияние которой каждую ночь так щедро возвращает истинный облик. Четырнадцать... Сегодня было уже четырнадцать превращений, но и предположить нельзя, сколько прошло времени со дня похищения. Тогда приближалась осень... Почему же в округе поздняя весна? Может...Прошли года?
Одетт, размышляя, рассматривает окружающие озеро зелёные деревья с сочными плодами разнообразных фруктов и, не способная ответить на свой вопрос, отгоняет беспокойные мысли в сторону. Меж тем одна круче другой одолевает и так беспокойное сознание, пока девушка всё повторяет мантрой: её ищут, её найдут, и Дерек точно...К тому же... Разве Ротбарту и не нужно, чтобы она сомневалась?
Колдун приходит раз в неделю с одним и тем же глупым предложением, словно всерьёз предполагает возможность согласия. Одетт иногда ловит себя на мысли, что этому человеку просто одиноко, если не говорить только об излишней самоуверенности. Принцессе явственно представляется бескрайнее количество вариантов, каким мог прибегнуть Ротбарт в иных случаях: убить, подчинить или уж просто захватить королевство... Вместо этого колдуну предпочтительнее приходить снова и снова, прибегая к различным ухищрением, чтобы уговорить её. Мольбы, провокации, угрозы, и, самое ужасное, то, что он косвенно или же специально заставлял вспоминать о том дне. Одетт храбрилась, пытаясь быть в его глазах уверенной и равнодушной ко всему, чтобы случайно не доставить недругу садистское удовольствие — внутри же всё бурлило от жалости к себе, и затем, измученная, она взрывалась. Принцесса могла бросить камень, плеснуть в него водой или же заплакать, и, ощутив поражение, видела в хищных глазах Ротбарта, словесно возмущающегося на её действия, лишь... Удовлетворение. Иначе ж зачем ему это всё? «Похоже... Надо дать тебе ещё недельку на размышления», — с дьявольской улыбкой говорил колдун, оставляя её в мучительном одиночестве. Пленённая же, не способная никуда спрятаться от самой себя, снова погружалась в тревожные мысли, и чувство вины пожирало её изнутри. «Если бы ты согласилась... Если бы ты не думала только о себе... Если бы ты не была такой эгоисткой, то...Отец был бы жив»
В такие моменты ей не хватало воздуха: что-то давило в груди, и Одетт начинала задыхаться. Слезы текли ручьями, а истошные отвратительные рыдания искажали голос, делая его толще и противнее. Девушка старалась не издавать ни звука и пряталась в воде, окунаясь в неё с головой, чтобы ни одна живая душа не могла видеть принцессу в таком состоянии. Когда же приступ заканчивался, и Одетт выплывала, то её сопровождало лишь ощущение пустоты. Пленница отстранённо глядела на небо, напевая какую-то незамысловатую мелодию, и ей на миг становилось легче, проще... Спокойнее. Каждую секунду, проведённую в этом месте, Одетт убеждала себя верить в лучшее, но свойственная ей с подростковых лет тревога не отпускает ни на миг. Нужно не сомневаться в том, что спасение придёт... Но разве можно в такой неизвестности не сомневаться?«Отчего так слаба моя вера? От того, что сама я так слаба?»
Шелест листвы предвещает приход колдуна. Одетт поворачивается и видит огненно-рыжую голову Ротбарта, выходящего из тени деревьев. В этот раз на нём можно наблюдать съехавшую на макушку золотую корону, украшенную драгоценностями под цвет глаз, однако это скорее выглядит смешно, нежели величественно. Зелёные глаза же, сверкающие в темноте, насмешливо взирают на девушку. — Сегодня без камней? — полный задора бодрый голос проносится по безмолвной округе. — Как-то страшно в этот раз и не увернуться. Взгляд девушки из-под вскинутых бровей никак не сбивает настрой колдуна. — Так приятно снова стать собой, не так ли? А ведь одно слово и... — Никогда? — прерывает его Одетт, и уголки её губ чуть приподнимаются. — Как-то странно: снова не сработало... Может, надо сказать ещё раз сто? — Ей-богу, эта радикальная девчонка мне и шанса не даёт! — Шанса? — глаза округляются в напускном удивлении. — На что же? — девушка протягивает гласные, делая вид, что в действительности задумалась. — На сочувствие? — смешок всё явственней проступает. — Понимание? — Хотя бы на возможность показать себя с другой стороны. — У тебя уже это прекрасно получилось, когда ты... — Сколько раз, ей-богу, повторять? — вопрос Ротбарт сопровождает тяжким вздохом, потирая при этом переносицу. — Я его не убивал. Кто ж знал, что он такой чувствительный и слабый? — Мой отец не... — Может для тебя и самый-самый, принцесса! — посмеивается колдун — меж тем в голосе проскальзывают металлические нотки. — Но не для меня. Жил королём, а умер ничто... — Замолчи! — срыв на крик и потеря самообладания в один момент разрушают весь тот с трудом поддерживаемый принцессой образ. Она вновь чувствует поражение: дала волю чувствам, обнажив свои слабые места перед врагом. — Что ты вообще можешь знать? Ротбарт внимательно следит за ней, лишь жестом указывая девушке продолжать. И Одетт действительно могла бы продолжить, рассказав этому человеку многое о своём отце, который навсегда останется для неё великим: о том, как всегда умел подобрать нужные слова; о том, как мог помочь с советом и относился с уважением к её чувствам; о том, как с ним всегда можно было посмеяться; о том......как он был дорог ей
Да, Одетт могла многое сказать, но...Но разве такое чудовище может понять?
— Тебе с ним никогда не сравнится, — лишь произносит твёрдо девушка, вскидывая голову. — Это ты ничтожество. Меж тем, как бы она ни храбрилась, как бы ни был твёрд её голос или же как бы ни была пряма и горделива осанка, одно было неизменно: Одетт — лишь его пленница. Похищенная принцесса, которая не может большего, чем хмурить брови или же бесполезно бросать камни. Не воин и не рыцарь. Лишь юная слабая девушка, знающая всё, кроме одного: она не знала, как себя защитить. И она может лишь надеяться на Дерека. Надеяться на знакомого ей с детства юношу, который, как она верила, точно ищет её. Однако... Найдёт ли? А до этого момента откуда ж ждать помощь? Учитывая всё это......почему же она не может надеяться на саму себя?
Раздались аплодисменты — скорее издевательские, нежели поощрительные. — Нехило-нехило, — произносит колдун, продолжая хлопать. — Только, ей-богу, не плачь, хорошо? Девушка прищурено на него глядит, насупившись — Слушай, Одетт, я так-то и не собирался тебя обижать... снова, — Ротбарт как-то неловко посмеивается в попытке разбавить накалившуюся атмосферу. — И вообще не планировал беседу в таком ключе. Но, пойми, твой отец, эм... — он делает паузу при поиске в сознании более безобидного слова. — Не подарок? Да, не подарок. Как и все мы, между прочим. Но я имею право его ненавидеть! Одетт ждёт продолжения от него, сдерживаясь от очередных колкостей. — И ты, я уверен, думаешь, что всё это лишь ради мести, но как бы, позволь, не только из-за неё! — становясь громче с каждой фразой, продолжает Ротбарт. — У меня есть и благие намерения, разумеется. К примеру, — он снова замялся, погружаясь в собственный мысли. — Познакомить людей с магией, поделиться со своими исследованиями, так-то и экономику можно наладить, в общем...да, как-то так, — в такт своих слов кивает колдун, полностью определясь. — К тому же! — волна возбуждения вновь накрывает его из-за возникающих в голове планов. — Отметь, пожалуйста, что прийти к власти я пытаюсь законно. — Похитив принцессу? — Всяко ж лучше, чем ничего! — разводя руки, отвечает колдун. — Да и я же не тащу насильно тебя, а согласия твоего хочу получить. И уж прости, но я получше всяких принцев, дальше красоты не видящих! — на последней фразе подмигивает как при хорошей бодрой шутке. — Ведь, он моя дорогая, и пальца твоего не стоит! А мы с тобой... — он продолжает всё шире улыбаться от сладости собственных идей. — Будем чудесным союзом. — Разумеется, — она подходит ближе, и губы расплываются в насмешливой улыбке. — Ни-ког-да. Дерек спасёт меня, а тебя... — Уже боюсь и падаю, ёлки-моталки! — саркастично произносит Ротбарт, вновь теряя энтузиазм, и вытягивает руки к небу. — Ей-богу, что ещё мне нужно сделать? — Если ты такой благородный, — слово «благородный» произносится нескрываемой иронией. — То хотя бы расколдуй меня. Всё равно я не могу отсюда выбраться самостоятельно. Последняя фраза не была ложью: Одетт даже не знала, в какую сторону идти, в то время как местность была окружена высокими деревьями, плотно прилегавшими друг к другу. Вот будь у неё хотя бы знание нужного направления... По взгляду Ротбарта можно было понять, что это не было таким невозможным, как ей думалось. — Ну разумеется! — он закатывает глаза, и снова его лицо принимает задумчивый вид. Однако в один момент его вдруг что-то осеняет, и колдун уже, округлив глаза, хитро улыбается. — Только я не могу же, принцесса. — Это смешно, — она издаёт смешок, но он выходит скомканным. В глазах всё явнее проявляется недоумение. — Только не говори, что ты не знаешь? Чему только учат у вас? — он драматично хлопает себя по лицу, но Одетт видит, что его возмущение даже слишком искреннее. — Что за отсталая цивилизация? — Ты...не врёшь? — Зачем мне врать, дорогая? Она, закусив губу, растерянно наклоняет голову, не зная, что и ответить. — Магия — это не, — пытаясь объяснить, Ротбарт показательно щёлкает. — А намного более интересная и сложная штука. Разве Вильям это не рассказывал? — ожидая ответа, смотрит на девушку и снова хлопает себя по лицу, видя на её недоумение. — Не могла ж, ей-богу, Ариадна ничего не рассказывать! — Откуда ты... — голос дрожит. — Знаешь... — Неужели я теперь достоин интереса принцессы? — глаза снова сверкают в ночи. — Как славно, — а затем, будто переключившись, продолжает более задумчиво, время от времени поглаживая рыжую бородку. — В общем, всё по порядку, моя дорогая. Я знаю, как выяснилось, много для тебя интересного. И мог бы рассказать, если... — усмешка снова озаряет его. — Если, разумеется, твоя гордость не громче разума. — Но, — она спешит поскорее почувствовать себя снова собранной, но ощущает лишь всё большую растерянность. — Зачем тебе это? — Но ты же сама попросила! — вытягивая вперёд руки, восклицает Ротбарт, будто и правда вопрос чрезвычайно глуп. — Я же всё-таки благородный человек, пускай и колдун. Впрочем, — мужчина внимательно смотрит на принцессу, изучая её теперешнее состояние. — Тебе, как я понимаю, нужно подумать, — он зевает. — Скажем, недели две? Девушка ничего не отвечает. — Вот и договорились. Произнеся эту фразу, Ротбарт медленно уходит, временами оборачиваясь и бросая на неё взгляд. Чем дальше же удалялась фигура колдуна, тем более спокойно ощущала себя принцесса, почувствовавшая теперь возможность расслабиться и отдохнуть. Когда же мужчина полностью растворяется во тьме, девушка, свалившись на колени, переводит дыхание. Голова чуть побаливает из-за пережитых от разговора эмоций, поэтому больше всего Одетт хочется сейчас уснуть и отдохнуть. Однако этого сделать девушка не может. Когда тишина вновь окружает её, принцессу начинают мучить появившиеся после разговора вопросы. Всю полученную информацию требуется переварить и разложить по полочкам, а меж тем отдельные фразы возникают вспышками, сопровождаясь пульсирующей болью в висках. Принцесса думает об упомянутой им магии и её действии, но даже не может понять, вероятно ли это всё на самом деле. Что это вообще значит, что магия — это совершенно не то, что возникает лишь по твоему желанию? Мысль о том, что этот страшный, опасный и, по идее, великий колдун не знает даже, как разрушить собственные чары, вызывает усмешку.По крайней мере, в эту ложь он и сам верит
Смотря на звёздное небо, она беспокойно перебирает причины, из-за которых Ротбарт мог упомянуть покойную королеву. Ей иногда тяжело воспринимать её как мать, ведь девушка совершенно не знала эту женщину. Меж тем та непосредственность, с которой колдун упомянул Ариадну, наводила на размышления о том, что уж Ротбарт знал о королеве больше, чем её собственная дочь...«Твой отец меня сильно обидел»
— Неужели всё это связано? — шепчет она окружающим её звёздам, и они отвечают принцессе равнодушным молчанием. — Или же я слишком много думаю? Одетт хочет убедить себя в том, что это всё глупая уловка, но пространные замечания Ротбарта о том, что королева знала и должна была рассказать, не оставляют девушку. Круговорот беспокойных мыслей и волнений не покидает её до самого к конца, и лишь уже к моменту захода луны, у Одетт хоть как-то получается переварить всю полученную информацию. Её тошнит и от ужасного режима сна, и от тягостных размышлений, но теперь она хотя бы понимает, как действовать. Ей придётся с ним сотрудничать. Ей нужно получить от него информацию. И даже если он так «играет»...В замке должна быть карта.