«Убеди её»
Вильям почесал затылок, всё всматриваясь в толстые буквы в поисках ответов. Ему хотелось верить, что там есть большее, чем просто упрямство Юберты. Он перевёл взгляд на Одетт: чуть наклонив голову к правому плечу, она была поглощена чтением. Её волосы, заплетённые в косу, свисали с кресла, на котором она вальяжно раскинулась, закинув ноги на подлокотник (какие только позы не существуют для вдумчивого чтения!). Брови, сдвинутые вниз, придавали её лицу умилительно-серьёзный вид. Веснушки, доставшиеся от матери, посыпкой украшали румяные щёки, и в те моменты, когда Одетт не прятала их за слоем пудры, Вильям не раз отмечал, как принцесса похожа на покойницу-королеву. Рана на сердце так и не смогла зарасти до конца: погружаясь в те светлые дни, когда Ариадна была рядом, он лишь бередил свои раны. Убитый горем, давно существующий, а не живущий на этом свете, старик оживал лишь при взгляде на дочь и ощущал, как вновь наполняется силами лишь от одной её улыбки – тёплой и ласковой – действующей заживляюще, пускай и на миг. «Убеди её!» — эти жестокие, грубые и невыносимые слова резким звоном раздавались в голове, и вызывали лишь возмущения. Как может он приказывать ей что-либо, если лишь своим присутствием она делает столь многое для дряхлого и печального старика? — Папа? — нежный голос, полный тревоги и участия, звоном колокольчиков выводит короля из тяжёлых дум. Вильям приподнимает веки, и его вновь озаряют лучистые глаза дочери. — Тебя что-то тревожит? Она поспешно откладывает книгу. — Скажи-ка, милая, — он делает паузу, подбирая нужные слова, но придумывает лишь прямой вопрос. — Что ты думаешь о Дереке? Она усмехается. — Как-то даже сразу и не ответишь... — она прикладывает руку к лицу, накрывая пальцами свои губы, и чуть хмуро смотрит вверх, собираясь с мыслями уж очень серьёзно. — Ну он будет неплохим королем... — она, ухмыляясь, поворачивается к отцу. — Когда повзрослеет. Вильям покачал головой, внешне не одобряя такие комментарии дочери, однако предательски проскальзывающая на лице улыбка говорила красноречивее всего. — Ты к нему слишком строга, дорогая, — продолжая улыбаться и стараясь всё ещё выглядеть укоризненно, произносит король, грозя пальцем. — Если ты про то абсурдное мероприятие, то, ручаюсь, это была идея Юберты. — А как же те случаи, когда он прятался на дереве? — парирует принцесса. — Ради спасения от выдумок Её Величества не грешно и на крышу залезть. К тому же... – он вновь погрозил указательным пальцем. — Ты сама-то ещё та любительница и по деревьям прятаться, и на деньги играть. Принцесса закусила губу, принимая своё поражение. — Но я не к этому вёл разговор, - продолжил Вильям и снова ощутил озноб по всему телу. — Подходит ли он тебе как жених? «Ты к нему что-то чувствуешь?» — означали эти слова, но королю не хватало сил требовать от дочери открытия того, что у неё на сердце, слишком уважая чувства. — Хорошая партия, — шепчет принцесса, опуская глаза и пряча их от отца. — Только ли? — Только ли? — повторяет она как-то рассеянно, словно сама себя спрашивая. — Наверное, это зависит лишь от него. Вильям приподнял бровь, оставшись в недоумении, однако Одетт и сама несильно понимала вырвавшиеся из уст слова: лишь знала, что они отзываются в её сердце. Любит ли она Дерека? Возможно. Но как же ей быть уверенной в своих чувствах? Как ей узнать, что они не вызваны безысходностью её положения или же разгорающимся желанием по-настоящему полюбить? При чтении книг на месте благородных героев она видела Дерека: такого сильного и справедливого. Ей мог он сниться на месте суженого или партнёра на танцах. Свадьбу с ним она видела в этих грёзах, и, в отличие от реальности, там её ничего не смущало. Однако беспокойный ум искал аргументы совершенно не в пользу Дерека: это всё могло быть и от нехватки в окружении мужского пола, и от собственного смирения со своей судьбой. Да и можно ли наверняка знать, что это действительно любовь? Та любовь, которая способна на подвиги и жертвы, на красивые не только слова, но и поступки? Она могла бы растаять от его улыбки, коли эта улыбка была б так ласкова и полна тепла. Принцесса могла перестать сомневаться, если бы его руки стали опорой на земле. Одетт бы полюбила, если бы он произнёс волнующие душу, трепетные слова, после которых не страшно ни упасть, ни сгореть. Но это же Дерек – тот самый мальчишка, которого она знает с детства. Дерек, который смотрит иногда на неё так, что её сердце сжимается от ощущения направленной неприязни. И пускай он был отважен и смел, благороден и честен, добр и мягок......разве когда-нибудь она нравилась ему?
Мальчик нехотя целует руку прибывшей девчонке, а затем поспешно вытирает рот рукой, высказывая полное неудовольствие от происходящего. Оскорблённая таким приёмом девочка также поспешно вытирает руки и скалится. Парнишка показывает на это язык и получает от мгновенной кармы по носу. А за спиной умиляющиеся и чуть встревоженные родители переглядываются друг с другом. Казалось бы: ещё тогда вспыхнувшая неприязнь не могла закончиться благополучно: «чудная идея» проваливалась с треском, и лишь упрямство Юберты склеивало всё покруче суперклея. Однако... Всё было не так ужасно, как себе представляла Одетт: узы, скреплённые боями без правил, такие же крепкие, как и данные в детстве обещания. — Да кто на тебе женится? — Напротив меня стоит один счастливчик, - отвечает едкостью на едкость уязвленная принцесса. — Ему хотя бы повезло: я хотя бы красивая! Дерек на это не возразил: в его голове пока плохо укладывались критерии красоты и поважничать бы не получилось. Зато идеи, не всегда действенные, но уж точно в чём-то гениальные (по критериям безумия, конечно), рождались быстро. — Может, — принц сделал паузу, вспоминая какое-то «взрослое» слово. – Заключим перемирие на взаимовыгодных условиях? — Что? — Неуч! — восклицает Дерек, копируя своего учителя истории, и даже осмеливается тыкнуть пальцем в лоб веснушчатой девчонке, но быстро затем отскакивает, чтобы продолжить и избежать ответного действия. — Это когда мы не будем драться и за это что-то получим. «Драться», в большей степени, относилось к Одетт: принцу не позволялось бить девочек, хотя некоторых очень и хотелось. Ему было странно, что для принцесс этого правила не существует. — Что получим? — уже с интересом узнавала девочка. — Ну я вот не хочу на тебе жениться, — скрестив руки, продолжал принц. — А ты взамен тоже что-то можешь попросить. Принцесса задумалась, чего бы ей хотелось, но в голове пятилетнего ребёнка крутились лишь карамельки — её любимое лакомство — но вслух она это предлагать не хотела: ещё засмеёт. Просить ответно на ней не жениться тоже было глупо. Она ещё чуть-чуть напряглась и выдала следующее: — Будешь играть со мной карты, когда я этого захочу! — Ты, что, умеешь? — недоверчиво произнёс мальчик. — Настоящая принцесса, — гордо начала она, цитируя свою няню, пускай и не в том случае, как той хотелось. — Талантлива во всём. Из-за такого искреннего восхищения собой на лице принца появилась улыбка, вызванная принцессой, возможно, впервые за их знакомство. — Что ж, — продолжая улыбаться, сказал юный дипломат. — Так уж и быть. А теперь скрепим наш договор карамельками. Она ошарашенно взглянула на мальчика, словно тот прочитал её мысли. Принц же, сам себе удивляясь, знал о любви принцессы к леденцам. Он достал апельсиновую и протянул её. Одетт же, пошарив в карманах, протянула лишь фантик. — Это не карамелька. — Карамелька! — настаивала девочка, вкладывая в руку Дерека обёртку и забирая оранжевый леденец себе. — Просто особенная: видна только неглупым людям. — Что ж.… — он забирает фантик и тяжко вздыхает: «Девчонки!». В его детской картине мира только девчонки так себя вести и могли. — Так и быть: сохраню в качестве нерушимости договора. — А я, — хихикнув, говорит девочка. — В качестве её съем!