Сплин

4 сентября.

Когда мама умерла, он не плакал на её похоронах. Не плакал, когда узнал о её смерти, и не плакал даже, когда её поместили на два метра под землёй. Тогда это случилось впервые — смертная тоска и равнодушие. Отец отвёл его в комнату, запер, а пришедшим гостям на поминках сказал, что сын страдает у себя в комнате. Кай впервые прочитал философию Фридриха Ницше. Он спокойно отложил книгу и лег спать. Он думал о многом, но ничего не могло утолить эту пустоту внутри. Ощущение, словно у него огромная дыра посреди сердца, и её ничем не заткнуть. Он помнил слёзы Бахийи и много думал, думал бесконечно: о ней, о матери, об отце. Было ли ей больно умирать? Он представлял всё в красках, сумел запечатлеть лишь момент, когда концы её белоснежного платья соскользнули с его рук, а она умиротворённо прикрыла глаза — одно лишь короткое мгновение. Он не волновался, не переживал, не боялся — буквально ничего. Спокойно сделал шаг, чтобы в последний раз запечатлеть её в своей памяти. На её бледном, мертвенном лице запечатлелась лишь слабая улыбка. Её белое платье покрылось отвратительными кроваво-красными пятнами, волосы красиво лежали на асфальте, удивительно, но лицо сохранилось прекрасно. Кай стоял, погружённый в эти воспоминания, и осознавал, что не чувствует ничего. Ни боли, ни горя, ни даже мимолётного сожаления. В его сознании было только пустое эхо того, что когда-то было. Он механически повторял действия, но за ними не стояло никаких эмоций. Даже сцены из прошлого, которые когда-то могли бы вызвать у него бурю чувств, теперь были лишь блеклыми картинками. Поминальный вечер закончился, и дом опустел. Кай вышел из комнаты, где провёл несколько часов в бесплодных размышлениях. Он прошёл через гостиную, мимо остатков ужина и полупустых стаканов, оставленных гостями. Отец стоял у окна, смотрел в пустоту и что-то тихо шептал сам себе. Но Кай не слушал. Он прошёл мимо, словно тень, не обращая внимания на окружающих. Он чувствовал себя призраком в мире живых, и этот мир был для него чужим. Он не знал, как дальше жить, но и это знание не тревожило его. Ему было всё равно. В голове не было ни мыслей, ни планов, ни надежд. Пустота внутри него была абсолютной, и он не видел смысла бороться с ней. Ночью он снова взял книгу Ницше и, погружаясь в строки, пытался найти хоть какое-то объяснение своим чувствам, но находил только отражение своего состояния — бесконечный холод и отчуждение. Лишь звуки ночи за окном сопровождали его одиночество, но и они не приносили утешения. Каждая страница книги была как новый шаг в бездну, где он продолжал существовать, но уже не жил. — Тебе не страшно? — украдкой поинтересовался Бомгю, сжимая в руках нечто на подобии игрушки. — Страшно, — коротко ответил он, перелистывая страницы учебника. Виденье от доктора Ким поражало: Он пугает. Кай всегда безупречен. Кажется, что в нём практически не существует изъянов, ибо он прямое воплощение идеальности. Маленький Камал не отличается от взрослого. Он не носит одну и ту же одежду дважды, и для него принципиально важно, чтобы после каждой носки одежда в обязательном порядке была передана в химчистку, а после идеально выглажена и повешена в шкафу по цветовой гамме. У него есть эмоции, но они словно наигранные. Ненастоящие. Часто моет руки, часто принимает душ, он словно бы постоянно пытается что-то с себя смыть. Очень умён, хитёр и прозорлив. Он буквально читает человека, как открытую книгу. Хорошо разбирается в эмоциях людей и так же хорошо умеет имитировать их. Придерживается во всём классического стиля — в одежде, в музыке, в фильмах. Немногословен. Обычно всегда молчалив, но если завести беседу, то с удовольствием присоединяется. В разговоре старается часто улыбаться. Создаёт приятное впечатление и ощущение комфорта, полноценного доверия. Мимика умиляющая на фоне красивой и эстетичной внешности. Умеет правильно подать себя и расположить собеседника. Речь грамотная и последовательная. Не исключает в ней пауз перед ответом. Смотрит прямо в глаза, не отводя взгляда. Взгляд прямой и внушительный. Никаких лишних движений при разговоре. Предпочитает убирать руки за спину в стоячем положении и закидывать ногу на ногу в сидячем. Холодный расчёт. Но, к удивлению, довольно нетерпелив. Не шутит. Отсутствие какой-либо реакции на внешние раздражители. Часто замыкается в своих мыслях. Не терпит, когда его отвлекают. Создаёт определённый план на день и придерживается его. В еде не привередлив. Относительно спокойный и сдержанный. На удивление, Кай не проявляет агрессию. Кто-то считает его безэмоциональным и равнодушным, а кто-то, наоборот, очень милым и общительным. Он всегда выбирает, кому и как подать себя, чтобы грамотно извлечь из этого выгоду. Его крайне трудно заинтересовать. Ни внешние достоинства, ни внутренние качества, ни умственные способности не вызывают в нём какой-либо отклик. Каждое его действие выверено, каждое слово тщательно взвешено. Его безупречность была сродни мраморной статуе, холодной и чуждой жизни. Он легко мог поддержать любой разговор, но не испытывал к нему никакого интереса. Он смеялся, когда это было уместно, но смех его не был искренним. Он был словно марионетка, научившаяся копировать людей, но так и не ставшая одной из них. Его взгляд всегда оставался холодным, каким бы тёплым ни казался его голос. Он никогда не терял самообладания, никогда не позволял себе слабости. Возможно, именно это делало его таким пугающим. Люди привыкли к несовершенству, к эмоциям, к спонтанности. Но в Кае не было ничего человеческого. Он был идеален до отвращения, безукоризнен до такой степени, что это отталкивало. Живя в этом мире, он не ощущал себя его частью. Внутренняя пустота, которую он не мог заполнить ни чтением, ни общением, ни достижениями, была его постоянным спутником. Он продолжал следовать своим правилам, поддерживать свою идеальность, но это не приносило ему ни радости, ни удовлетворения. Всё, что он делал, было лишь маской, за которой скрывалась пустота. И, возможно, именно это делало его таким идеальным — отсутствие всего человеческого. — У вашего ребёнка ярко выраженные симптомы психопатии. Я полагаю, что этому послужила смерть его матери в раннем возрасте Кая. Камал — идеальный ребёнок. Идеальный человек. Идеальный сын. Идеальный наследник. Идеальный ученик. — Возможно ли, что при лечении он может утратить те качества, что имеет сейчас? Психолог держит паузу: — Не исключаю подобного варианта. Психопатия проявляется в различных формах, так что со временем ваш сын может проявлять излишнюю агрессию и жестокость. — На данный момент я вполне доволен поведением своего сына. Перед психологом сидел солидный и статный мужчина. В дорогом, строгом костюме с набитым документами портмоне. Отец Камала выражал абсолютное спокойствие и излишнее равнодушие к диагнозу своего ребёнка. Этот человек явно умудрился найти выгоду даже в болезни сына. Слова мужчины изрядно насторожили психолога. — Вы не понимаете. Кай не получает от вас поддержки и любви, ребёнок рано потерял мать, так что безумно нуждается в вас. Прошу, проявите к нему внимание. — Прежде всего он — мужчина. Я желаю, чтобы он вырос достойным и осознанным человеком. Никаких слабостей быть не должно. Доктор Ким выдохнул от безвыходности. Глаза мальчика застряли в сознании и от них не убежать. Камал совсем юный, но его взгляд... Такой осознанный, совсем не как у ребёнка. И это печалило больше всего. Ему не удалось прожить счастливое детство. Эти глаза, пожалуй, самые печальные и холодные. Психолог снял очки, вновь выдохнул и произнёс: — Ребёнок, не получивший тепла от деревни, сожжет её, чтобы почувствовать тепло. Глаза, не выражающие ничего. Камал сидел напротив, не проявляя ни малейшего интереса к разговору. Его лицо было безупречно спокойным, как маска. Доктор Ким видел много детей, но никогда таких, как Кай. За его внешней идеальностью скрывалось нечто пугающее. Абсолютная пустота. Ребёнок, который должен был плакать, смеяться, радоваться и печалиться, ничего этого не испытывал. Он был идеальным учеником, идеальным сыном, но внутри него не было ни капли живого. Отец Камала смотрел на психолога с лёгкой усмешкой, как на бесполезного суфлёра в пьесе, которую он уже давно разыгрывал по своим правилам. Для него идеальность сына была на первом месте. Никаких эмоций, никаких слабостей. Лишь холодный расчёт и беспрекословное подчинение. Доктор Ким понял, что все его слова были впустую. Он снова посмотрел на Кая, пытаясь увидеть в нём хоть какую-то реакцию, хоть проблеск детства. Но мальчик оставался неизменно спокойным. В его глазах не было ни страха, ни печали, ни радости — ничего. Словно вся его жизнь была лишь маской, идеальной, но пустой. Когда сеанс закончился, Камал встал, медленно и аккуратно поправил одежду, и вышел, не оглядываясь. Отец последовал за ним, бросив на прощание лишь краткий кивок. Доктор Ким остался в кабинете, чувствуя тяжесть и беспомощность. Этот ребёнок, лишённый тепла и любви, был словно статуя — красивой и холодной. Он знал, что впереди у Кая будет долгий путь, полный внешнего успеха и внутренней пустоты. И в этом была самая большая трагедия. Отец быстро нашел ей новую замену. А возможно.. возможно, что она всегда была рядом, возможно, что стала последней каплей тирании отца, возможно, что.. возможно многое, но Кай знал одно — ее звали Дахен, госпожа Пак Дахен, и она жена господина Пак. Что у нее есть сын его возраста, и что она первая любовница отца, тогда Кай думал, что госпожа Пак разведется с мужем и станет женой отца, но позже отец объяснил ему, что порой отношения не соответствуют морали, но любовь всегда возможна. Это были недолгие отношения, но Кай узнал одно.. у отца всегда один типаж женщин. Свою мать он считал глупой и неспособной, ущербной женщиной, пока не узнал, что в свое время она была дочерью династии Ким, одной из успешных выпускниц Наследия, но.. ей просто не повезло встретить его амбициозного отца на пути. Возможно, что ее жизнь сложилась бы намного иначе. И все же она весьма глупа. Отец предпочитал идеальных женщин, внешняя оболочка его интересовала, но большее внимание он уделял красивым и умным женщинам, черпая от них вдохновение. — У девушки с которой я был невероятно гладкая и приятная кожа, белоснежная, пухлые, аккуратные губы, упругая грудь, — рассказывал отец, закуривая сигарету и предаваясь воспоминаниям, — она молода и красива. Но невероятно глупа, Кай, — ухмыльнулся, — нынче молодые студентки очень падки на деньги. В мое время таких женщин было крайне мало, ибо это считалось позором, но сейчас.. сейчас, сынок, все иначе. Поэтому я всегда говорю, что ты должен выбрать хорошую жену. Ему нравился темперамент Шин Юны. Отец называл таких женщин роковыми соблазнительницами, но.. почему-то этой девушке и не требовалось прилагать усилий, чтобы окутывать собою все пространство. Его забавляли моменты ее мнимой гордости, но он всегда шел к тому, что неумолимо сравнивал ее с малышкой. Вонен словно нежная, хрупкая лилия, но чем нежнее она, тем больше он желал сжать ее хрупкость в руках. Она желанная женщина в кругу многих мужчин, но в этом ее очарование.. ее желают многие, но даже взглядом она не удостоит ни одного. Он мог бесконечно их сравнивать, но Чан Вонен всегда будет напоминать ему его мать, пока Шин Юна словно олицетворение многочисленных любовниц его отца. Суровые реалии жизни. — Ты и Юна, чем вы таким занимались вчера утром? — внезапная встреча. Он лишь по виду понял, что малышка весьма раздражена, — разве ты не обещал мне, Камал? — ее брови предельно нахмурены, а он невероятно спокоен. Не отложил книгу, не стал заострять на ней внимание, нет, лишь спокойно продолжил читать, ожидая, пока она закончит, — почему.. почему ты не слушаешь меня? — Я не понимаю о чем ты, Чан Вонён, — холодный, безразличный тон. — Юна.. она определенно влюбилась в тебя, Камал, но ты, — выдохнула, бесцеремонно присела рядом, он наконец поднял на нее взгляд. Удивительно, но ее внешность безумно миловидная, — я знаю, что ты разобьёшь ее сердце. — А твоё? — Мы ведь говорим о Юне! — взбунтовалась она, топнув ножкой, — и я не хочу обсуждать наши с тобой отношения, ибо мне некомфортно, ты прекрасно это знаешь, но всякий раз дразнишься, как в детстве. — Ничем таким я с Шин Юной не занимался, — сказал он, прежде чем вернулся к чтению книги, — думаешь я стал бы заниматься с ней чем-то непотребным после того, как поцеловал тебя, м? — Тише, — шикнула она, — Камал, вот именно, что ты целуешь меня, целуешь без моего позволения, насильно. — Чан Вонён, хоть плачь, хоть отрицай, но.. — нагнулся ближе, пристально посмотрев в глаза и подметив, как она встрепенулась, — если бы ты была против, то оттолкнула бы меня, а я знал, что ты не против. — Ничего подобного, Камал, — поднялась она с места, — ты воспользовался ситуацией и моим переживанием за Сонхуна, он обидел меня, а ты утешил. И ничего более, — он ухмыльнулся, ибо порой малышка умела быть стервой. Резко поднялся за ней вслед, она явно испугалась, сделала шаг назад, но его настойчивая рука мгновенно врезалась о ее шею, крепко сдавив, он двинулся на нее, пока она продолжила отступать назад, он толкнул ее на парту за которой сидел, и она безвольно упала, пока его рука крепко сдавливала ее хрупкую шею. Одно движение и послышется хруст, — глупая женщина, думаешь играть со мной, а, Чан Вонён? — Отпу.. отпусти. — Я выбрал тебя не только из-за миловидного лица, но и из-за твоей чести и благородства, — коснулся другой рукой ее открытой части бедра из-за задравшейся школьной юбки, — выбрал, как я подумал тебя чистую, из-за миллиона шлюх, что меня окружают, но Чан Вонён, — до боли сжал нежную, гладкую кожу на бедре, — если он коснулся тебя, и если ты окажешься такой же грязной куртизанкой, как другие, то я клянусь, я собственноручно воспользуюсь тобой, а после пущу твое порочное тело по кругу, — ослабил хватку на обоих руках, слегка погладил бедро, словно бы успокаивая боль, — и буду смотреть, как благородная внучка господина Чана стала лишь ущербной шлюхой в руках других, — отпустил, грубо убрав руку с шеи и отошёл, бросил взгляд полный гнева и поспешно ретировался. Она заплакала... поднялась, а после поправила задравшуюся юбку, попутно стараясь вытереть слёзы. Отвернулась. Сжала руки в кулак до побелевших костяшек, стало больно, но от этой боли облегчения никакого. Сегодня она проиграла вновь. Чувство тошноты усиливалось, невероятно сильно хотелось вытащить из себя этот неприятный, даже болезненный коктейль эмоций. Ненавистное ей чувство. Вновь проиграть. Озноб молнией пронзил всё тело, это чувство было до боли знакомым, она ощущала этот сжигающий в ней дыру взгляд. Нахмурилась. Взыграла гордость и тешимое ею самолюбие. Самолюбие внутри кричало и вырывалось, а высокомерие не давало покоя, электрическим током пробиваясь по крови. Да, Сонхун бы никогда так с ней не поступил, ибо он не такой, и они определённо должны любить друг друга, но... всегда мешает он, Камал. Места его прикосновений жгли, и она понимала, что он словно увлекательная игра с печальным концом. Но почему тогда, осознавая, что он лишь трагическое повествование, она всегда тянется к нему? Возможно, это лишь её природный эгоизм и неумение делиться, ибо Хюнин Кай ведь всегда принадлежал ей. Тогда почему теперь он смотрит на другую? Он отрицал это, но она знала... знала его взгляд холодный и равнодушный, и тот взгляд, который ловила лишь она, но теперь делила его с другой. Юна не такая, как остальные девушки, она невероятно красива и амбициозна, а Камал уже заинтересован в ней. И в этой игре жизни суждено проиграть именно Вонен? Она переживала за любимого и родного Сонхуна или пыталась отомстить Камалу за интерес к другой? Она стала порочной и грешной из-за него. Он словно дьявол, что толкает её совершать эти грехи, но почему она утопает в них, а не пытается выбраться? Или же она просто осознавала, что роль главной героини в этой пьесе жизни может принадлежать вовсе не ей... Но если всё же главная героиня она, то почему её тянет на сторону злодея? Всё было слишком просто... её милый, родной главный герой был готов пожертвовать ею ради целого мира, пока Камал бы пожертвовал миром ради неё... а она всего навсего вовсе не такая добросердечная главная героиня, а настоящая эгоистка в этой пьесе. Вот причина её запретного влечения. Она осознавала, что могла соперничать с Юной на равных. Но почему её руки так тряслись, когда Камал касался её? Почему её сердце бешено колотилось, когда он смотрел на неё своими холодными глазами? Это не была любовь, но нечто иное, что тянуло её к нему с неудержимой силой. Она ненавидела себя за эти чувства, но ничего не могла поделать. Его присутствие было как наркотик, от которого невозможно отказаться, несмотря на осознание всех последствий. Камал знал, как управлять людьми, как манипулировать их слабостями и страхами. Он читал её, как открытую книгу, знал её каждую мысль, каждое чувство. И эта его власть над ней лишь усиливала её зависимость. Она была в его руках, как марионетка, и осознание этого только увеличивало её страдание. Её душа разрывалась между желанием быть с ним и страхом перед тем, что он с ней сделает. Но, несмотря на всё, она продолжала идти к нему, как мотылёк на огонь, зная, что в конце её ждёт только боль и разрушение. — Ты злишься.. потому что он дотронулся до меня? — но ведь они всего лишь глупые подростки, тогда почему он всегда ведёт себя подобно взрослому? — поэтому ты так холоден со мной? — Я холоден потому что ты мне не интересна. Невозможно. Ей казалось, что весь мир, в котором жила она, папина любимая принцесса, был построен лишь для неё, но сейчас в одно мгновение он сумел его разрушить, перевернуть с ног на голову. Она жила и верила в ту сказку, которую сама же и создала, но одним лишь предложением Камал сумел раздробить на мелкие части ту иллюзию, в которой она жила. Ей всегда казалось, что в этой жизни она выиграла джекпот, ибо мало кому удавалось родиться единственным ребёнком в богатой семье. Она — настоящее чудо, ибо удача всегда была на её стороне. Она красива, умна и благородна, все всегда любили её, она всегда была в центре внимания, но вдруг появляется он и рушит всё, буквально всё. Ломает её жизнь на "до" и "после", а затем сидит где-то в отдалении сада, читая очередную книгу и вовсе не обращая на неё внимания. Это задевает её? Его желали получить многие её подруги, и даже молодые служанки из их имения могли заглядываться на юного господина из семьи Хюнин, и даже, казалось бы, тут она преуспела, ибо такой холодный и недоступный, но желанный Камал — всегда смотрел лишь на неё. Но сейчас кажется всё иначе, ибо теперь не он, а она смотрит на него. Она всегда улавливала мимолётные взгляды. Часто чувствовала его обжигающий взгляд, хотя стоило ей посмотреть в ответ, то она видела лишь холодные, ледяные глаза. Абсолютно пустые, даже когда он улыбался, они были словно проколоты иглой, которая вылила наружу все чувства, оставив лишь зияющую пустоту. Его все любили издалека. Сын влиятельного господина, всегда занятой юноша с огромной стопкой книг в руках, увлечённо и сосредоточенно читая каждую из них поочерёдно... длинные, изящные пальцы красиво обхватывали книгу, прямая, гордая походка, а юные служанки проходя мимо, алея щеки, задумчиво хихикали, мечтали о нём, и смущённо признавались друг другу. Бросали многозначительные взгляды, томно вздыхали, показательно роняли платок, но он... он никогда не смотрел в ответ, не отвечал на их чувства, а лишь молча проходил мимо, не смея даже взгляда поднять. Его называли самым воспитанным из всех воспитанников церкви, его усердность в учёбе поражала, а юношеская красота сводила девушек с ума. Замужние прихожанки хорошо отзывались о симпатичном воспитаннике Святого Отца. Ей было интересно уловить хоть толику эмоций в его взгляде, но он всегда был пугающе холодным. Чёрная, неприметная, закрытая одежда не смогла прикрыть природное мужество, обаяние и острый ум. А потому, его имя всегда было на первых страницах исписанного дневника влюблённости каждой из воспитанниц церкви. Она ненавидела его за это. Ненавидела и одновременно восхищалась. Камал был идеальным в её глазах, но его безразличие, его абсолютная невозмутимость сводили её с ума. Она не понимала, как можно быть таким бесчувственным, таким холодным. В ней кипела жизнь, эмоции, страсть, а он оставался ледяным островом в океане её чувств. Даже когда он её отталкивал, она продолжала тянуться к нему. Каждый раз, когда она видела, как другие девушки смотрят на него, как они восхищаются им издалека, она чувствовала укол ревности. Они не знали его настоящего, не видели его холодного, почти мёртвого взгляда, не ощущали на себе его ледяного прикосновения. Они видели лишь идеального юношу, недосягаемого принца из сказки, а она знала, что за этой маской скрывается пустота. Но, несмотря на всё это, она не могла отказаться от него. Камал был её проклятием и её благословением. Он был тем, кто разрушил её иллюзии, но одновременно стал её новой реальностью. Реальностью, в которой она продолжала жить, несмотря на все страдания, которые он ей приносил. Реальностью, в которой она продолжала искать его взгляд, надеясь уловить хоть проблеск эмоций в его холодных глазах. Получая их неловкие признания любви, он лишь молча уходил, так и не удостоив ни одну из них своим желанным ответом. Он был влюблен в бездушные книги, в запах сырости церковной библиотеки, в красоту природы, в свежий воздух, но никогда... никогда не в других. Не удостаивал даже мимолётным взглядом, а потому часто ломались юные, девичьи сердца. Вонён казалось, что весь мир обезумел, но порой она и сама понимала причину трепета в сердцах своих подруг, ибо Камал... он словно ангел, что спустился с небес и своим светом озарил весь мир. Аристократичный до мозга костей, благородный, статный, а главное - невероятно умный и образованный. Казалось бы, он никогда не стремился побеждать, скорее наоборот, это победы стремились к нему, а он лишь равнодушно принимал подарки судьбы. Несмотря на свою неприступность и отсутствие интереса ко вниманию других, он привлекал внимание многих, и девушки мечтали о том, чтобы поймать его взгляд, получить его одобрение, но он оставался недосягаемым. — Руки молодого господина словно выточены из мрамора, — пролепетала девушка, — внушающие трепет, белоснежные и приятные на ощупь, а пальцы длинные... порой перед глазами не самые праведные мысли, особенно когда он играет на пианино, своими длинными, аристократическими пальцами очерчивая каждую ноту. Порой кажется, что он не из этого мира вовсе... И все же Камал сумел добиться своего.