Белые птицы Шанхая

— Они тут, — Софи указала глазами на троих немолодых мужчин. — Все запомнил? Может, лучше пойду я? — Ты большая умница, — Сяо Чжань погладил Софи по руке. — И в бизнесе ты разбираешься лучше, я всегда это говорил. Но ты же знаешь этих иностранцев, они не воспринимают женщин всерьез. Даже мне стоило бы быть постарше. — Ерунда. Просто помни главное: больше пауз, больше взглядов, меньше слов, — Софи невесело скривилась. — Так работает мужской мир. — Спасибо, что донесла до этого ничтожного свет истинного знания, — Сяо Чжань смиренно склонил голову. — Тебе бы все смеяться! — возмутилась Софи. — Я это говорю, потому что ты слишком вежливый! Занимай как можно больше места! Локти, колени. И не улыбайся им! — Ни за что, — заверил Сяо Чжань. — Может, все-таки лучше ты пойдешь? — Ну уж нет! Вперед! — она подтолкнула его в спину. Сяо Чжань прошелся по залу, непринужденно постоял у рояля. — Когда подадут кофе за третий столик, начни играть «Небо Шанхая», — сказал он Ибо. Тот внимательно посмотрел на нужных Сяо Чжаню посетителей, ни о чем не спросил, кивнул. Сяо Чжань поболтал с господином Чэном, постоянным гостем. Понаблюдал за работой господина Дохема. Сегодня он рисовал двух молоденьких дам в ципао, дамы всегда охотно покупают портреты. Но как они добрались в своих нежных одеяниях по такой непогоде? Шанхай третий день трепал тайфун, передвигаться по городу можно было только на машине, Сяо Чжань даже послал водителя подстеречь Ибо на его улочке перед работой, чего никогда прежде не делал. И тот даже не отказался, прибыл все равно мокрым, зато целым и не измученным. Мужчинам за третьим столом наконец подали кофе, они закурили сигары и сели удобнее, готовясь приятно провести время после ужина. Сяо Чжань осторожно наблюдал, как они расстегивают пуговицы пиджаков на сытых животах, откидываются на спинки диванов. Зазвучавшую музыку они заметили довольно скоро — один за другим они замолкали, обращали свой взгляд на Ибо и становились задумчивыми. Не только они. Сяо Чжань давно заметил, как действует «Небо Шанхая» на посетителей. Они всегда затихают, лица их становятся мягкими и беззащитными, глаза словно перестают видеть ресторан и его посетителей, перед ними встают совсем другие картины. Ибо исполнял эту мелодию только один раз каждый вечер, и каждый раз многие оставались дожидаться этого момента. А потом, словно вырвавшись из морока, рассеянно вздыхали, расплачивались и уходили. — Господин Сяо! — один из мужчин за столиком, высокий, с красивой сединой, сделал приглашающий жест. Сяо Чжань подошел, улыбнулся, не сгибая спины. Никакого подобострастия, рука в кармане. — Господам понравился ужин? — Все было чудесно, — заверил седовласый мужчина. — Не уделите ли вы нам минутку? Присаживайтесь, прошу. Сяо Чжань задумчиво покачался на каблуках, набивая себе цену, после чего все-таки сел. Как там говорила Софи, локти и колени шире? *** — Пластинка? Ибо был ошарашен. Он только вошел, растрепанный непогодой, снял намокшее пальто и пытался поправить волосы. — Да, нам назначено на следующей неделе, будем записывать. — Но мелодия сырая… — У тебя целая неделя, — с невинным видом сообщил Сяо Чжань. — Я не знал, что можно так запросто… — Ибо нахмурился, потер руки. Кожа на его лице была ещё влажной от дождя, ресницы слиплись стрелочками. — Запросто? — возмущенный Сяо Чжань спрыгнул с края стола, на котором сидел. — Ты видел, сколько я вчера с ними препирался? Я выбил десять процентов от прибыли! Десять! Даже Лу Джонс получил одиннадцать! А твое имя никому не известно, и они о-о-очень на это напирали, можешь мне поверить. Но вот оно, соглашение. Десять! Правда, первая неделя трансляции на радио за твой счет, но это общая практика. Ты это называешь «запросто»? И это Сяо Чжань ещё не рассказывал, какими извилистыми путями шла к ним идея пластинки! Началось все с двух дам, которые зачастили к ним в ресторан, а затем привели немолодого мужчину и послушали «Небо Шанхая» с ним, после чего старшая из дам попросила Софи о беседе. Она оказалась женой одного из владельцев звукозаписывающей компании, мистера Конрада, и предупредила, что ее муж не терпит давления и советов, однако нуждается в коммерческом успехе, так как дела у компании идут не блестяще. Результатом их с Софи разговора стал воплощенный этим вечером план: муж мадам Конрад, соблазнившись возможностью отведать последних в сезоне пьяных крабов с икрой — лучшие в Шанхае, я настаиваю, — оказался в нужное время в нужном месте. — Но ведь я действительно никому не известен, — Ибо запустил руку во влажные волосы, прочесал назад, вцепился в них, тяжело перевел дыхание. — Пластинка… Это невозможно! — Ты прав, — вмешалась Софи. — Ты никому не известен. Поэтому я считаю, твое фото обязательно должно быть на конверте! Так мы продадим ее даже тем, кто ни разу не слышал «Небо Шанхая» и вовсе музыкой не интересуется. Ибо перевел растерянный взгляд с хохочущей Софи на Сяо Чжаня. — Я не согласен. Софи перестала смеяться. — Что значит не согласен? — нахмурился Сяо Чжань. — Я не могу брать деньги за то, что мне не принадлежит. Я подарил эту музыку тебе. — Подарил! — согласился Сяо Чжань. — А я ей распорядился так, как посчитал нужным и справедливым. Ты хочешь отказать мне в моем праве? Забрать подарок? Да? Он недобро сощурил глаза, Ибо всплеснул руками и не нашелся с ответом. — Послушай, — Софи заглянула ему в глаза. — Пойми одну вещь, эта музыка от тебя неотделима. Ты ее автор. — Любой может сыграть, — упрямо проворчал Ибо. — Не так, как ты! — Сяо Чжань поймал его взгляд и не дал отвести. — Моя музыка — мне решать. — Я не… — Половина, — перебила его Софи. — Половина гонорара тебе как автору. Половина Сяо Чжаню как владельцу. И хватит уже, Ван Ибо, не заставляй старших себя уговаривать, это некрасиво! Ибо покачал головой, снова перевел дыхание, пригладил волосы. Сказал тихо, но твердо: — Спасибо вам. *** Днями для записи выбрали понедельник и вторник, самые малолюдные дни в ресторане, а чтобы посетителям не пришлось объяснять, почему в зале звучит только патефон, Софи приготовила табличку с объявлением, что их пианист приболел. Они с Сяо Чжанем решили, что так будет лучше и что ресторан останется на нее, а ему лучше поехать с Ибо и проследить, чтобы все прошло гладко, а заодно успеть сделать кое-что ещё. — Я мог бы сам, — сказал Ибо в машине по дороге в студию. Сяо Чжань повернул к нему голову, радуясь, что для этого появилась уважительная причина. Странно было бы пялиться на сидящего рядом в молчании, а теперь можно было бессовестно разглядывать Ибо почти вплотную. Ресницы. Чуть выпирающая верхняя губа. Движения кадыка. — У тебя уже был опыт звукозаписи? — Нет, но… — Ибо втянул губы, зажал их зубами, выпустил. — Я справлюсь. От меня требуется сесть и играть, ничего нового. А так получается, я сам не работаю и трачу ваше время. Глядите, какой тихий вежливый мальчик, думал Сяо Чжань, не отводя взгляда, пока Ибо делал вид, что за окном что-то интересное. Кого ты пытаешься обмануть? Я помню, как ты пришел наниматься. Я видел, как ты не подпустил к роялю пьяного японца, который пытался что-то там сыграть. И которого, как говорили, несколько дней спустя зарезали на ночной улице. Я не верю тебе. — Пятьдесят процентов, — напомнил Сяо Чжань, когда Ибо отвлекся наконец от окна. И с мягким нажимом добавил: — Я действую в своих интересах. Это помогло, Ибо едва не усмехнулся. Хотел, Сяо Чжань это видел. Ну и ухмылялся бы, почему нет. Правду говорить легко и приятно, вот Сяо Чжань свой интерес больше не скрывал от себя и не видел смысла скрывать от Ибо. Софи права, не нужно доводить напряжение между ними до звезд в глазах, это, в конце концов, просто опасно, времена не мирные. По этой же причине тянуть слишком долго неразумно, очень уж быстро все теперь меняется. Сяо Чжань жалел только, что до студии им ехать самое большее двадцать минут, он хотел бы дольше сидеть вот так, на расстоянии протянутой руки, и в мягком свете зашторенных белым окон смотреть на Ибо. Жесткие волоски торчком над воротником рубашки. Обтянутое тканью брюк худое колено. Небрежно упертая в сиденье между ними рука. Ибо повернулся к Сяо Чжаню, и настала его очередь интересоваться пейзажем за окном. Пусть тоже посмотрит. Сердце билось, но Сяо Чжань двумя пальцами зажал край занавески и в приоткрывшуюся щель очень внимательно разглядывал дома. Им ехать ещё минут пять. Всего пять. Сяо Чжань выпустил край занавески, откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Не смотреть на Ибо. Не смотреть. Он как мог небрежнее переложил руку с бедра на сидение, она коснулась кожи обивки и только. Но пальцы Ибо были совсем рядом, и это волновало. Он не заигрывает со своим сотрудником, они не на работе. Просто двое мужчин сидят рядом в машине. Просто достаточно одному из них двинуть мизинцем… Машина остановилась. Сяо Чжань повернулся к Ибо, и сердце кувыркнулось — смотрит. Чуть двинулся навстречу, шепнул: — Волнуешься? И улыбнулся, когда невозмутимость Ибо раскололась, он сглотнул и облизнулся — коротко, поспешил отвести глаза, но Сяо Чжань уже увидел в них все, что хотел. Студия оказалась местом людным, кроме Ибо записывался целый оркестр, и пока шла настройка оборудования и пробы, к которым привлекли Ибо, Сяо Чжаню заняться было нечем. Он тщательно изучил все документы, потом ещё раз — сердце билось слишком сильно, буквы не желали складываться в слова, слова в фразы. Потратив на это пару часов, Сяо Чжань отправился гулять по студии. Ибо он бы только отвлекал, в записи пластинок он совершенно не смыслил, но на обилие американской аппаратуры смотрел с интересом. Кто-то ведь ее ремонтирует? Должна быть поставка запчастей, списание деталей, восстановление… Эту тему стоило изучить внимательнее и попытаться внедрить кого-то или завербовать причастного. С обеспечением немецких и советских передатчиков Сяо Чжань пока справлялся, но каналы поставок деталей для них были слишком сложны и потому ненадежны, запасные варианты им бы не помешали. — Разбираетесь в технике? — спросил его один из сотрудников студии, немолодой кудрявый мужчина. Сяо Чжань улыбнулся: — Делаю вид. Нужно же чем-то себя занять. — Ну понятно, — не слишком-то деликатно хмыкнул мужчина и продолжил заниматься проводами. И что же тебе понятно, что ты так ядовито ухмыляешься, подумал ему в затылок Сяо Чжань. Считал разницу в возрасте и цене моего костюма с тем, что упорно носит Ибо? Когда кучерявый закончил свою возню с проводами и ушел, Сяо Чжань аккуратно поставил носок ботинка на один из штекеров, дождался легкого хруста и убрал ногу. Если студия забирает себе девяносто процентов прибыли, ей как минимум следует обучать персонал вежливости. — Перерыв на настройку, — появился в дверях Ибо. — Около получаса. Поедим? Сяо Чжань нырнул взглядом в расстегнутый ворот его белой рубашки. Уголок галстука торчал из кармана брюк. — Перекусим, — согласился Сяо Чжань. — Для обеда слишком мало времени. Небольшое кафе было буквально напротив, и они едва успели занять в нем последний столик, неудобно-круглый, крошечный. На таком две кофейные чашки поставить, а не все, что заказал Ибо. Сяо Чжань ограничился круассаном, но готов был скормить Ибо и его — наблюдать, как тот ест, ему нравилось больше, чем есть самому. Ибо откусывал помногу, широко раскрывая рот, от чего губы растягивались по зубам и становились атласно-гладкими. Слизывал крошки из уголков губ, влажный кончик языка мелькал так ловко и коротко, что если моргнуть — пропустишь. Набивал щеки, и они округло выпирали то с одной стороны, то с другой. Хотелось потрогать. — Почему не ешь? — невинно поинтересовался Ибо, и Сяо Чжань поспешил укусить круассан. Слишком поспешил, сливочный крем от его напора рванулся наружу, густо плюхнулся на стол, капли долетели до руки Ибо. Они оба замерли, глядя на забрызганную белым золотистую кожу тыльной стороны ладони. — Я вытру, — с трудом протолкнул наружу слова Сяо Чжань, потянулся за салфеткой. Не успел. Ибо поднял руку к губам и широким языком слизнул капли. — Ничего страшного, — сказал тихо. Черта с два, думал Сяо Чжань, глядя ему в глаза. Еще как страшно. Сделай так ещё. *** Ибо репетировал, а Сяо Чжань уже который час слонялся по студии звукозаписи туда-сюда, чем-то занимал себя то тут, то там, нигде особенно не задерживаясь. Ему нужно было обеспечить себе как можно больше свидетелей, и он ждал, когда к нему привыкнут, запишут в категорию богатых бездельников, которые то и дело путаются под ногами. Иногда он подходил к Ибо, наблюдал, как тот сосредоточенно хмурится во время очередной записи. Как выслушивает замечания режиссера и обсуждает что-то с другими музыкантами. Как разминает пальцы и двигает плечами. Сяо Чжань мог бы смотреть на это весь день, но приходилось вставать и снова маячить по коридорам, лестницам и везде, где не заперто. В три часа пополудни, намозолив глаза всем в здании, Сяо Чжань выскользнул через черный ход и зашел в бар через два дома — заскучавший господин решил немного взбодриться. Через заднюю дверь бара Сяо Чжань вышел в дорогом клетчатом пальто, перчатках и бежевой шляпе, в одной руке чемодан крокодиловой кожи, во второй — зонт. Он неспешно пересек круглый перекресток Цзянси Миддл роуд с Фучжоу и вошел во вращающиеся двери «Метрополя». Выпил чаю в фойе с таким расчетом, чтобы войти в крайний слева лифт ровно в 15.30, и вышел из него на седьмом этаже. По коридору перед ним горничная медленно катила тележку, ключ с металлической биркой беззвучно упал на ковер. Сяо Чжань поднял его, взглянул на цифры. Нужный ему номер оказался за поворотом. Только когда Сяо Чжань закрыл за собой дверь, он позволил себе осторожно выдохнуть. Подошел к окну, отдернул штору как знак, что он на месте, и постоял несколько минут, глядя на город перед собой, но так, чтобы его не было видно. За годы в Сопротивлении он научился различать операции, подготовленные Соколом от тех, что организовывал Чайка. Характерной чертой последнего были длинные цепочки участников, каждый из которых выполнял одну небольшую часть общей задачи и не знал, кто делает остальные, для чего и какова конечная цель. Сокол критиковал такой подход за сложность организации и большой риск потери управляемости, ведь один ошибшийся мог развалить всю сложную последовательность. К тому же чем больше людей задействованы, тем выше риск утечки. На что Чайка отвечал железным аргументом: в случае, если кто-то из участников будет задержан спецслужбами или окажется предателем, он ничего не сможет рассказать ни про конкретную операцию, ни про организацию в целом. А ещё на выполнение простых, невинных с виду элементов всегда можно найти людей со стороны, оставив ценным и надежным кадрам ключевые моменты. Позиция Чайки была Сяо Чжаню ближе. Знал ли бармен, кладущий в карман пятерку, что мужчина, который переоделся в его заведении, не частный детектив, не следит за женой и не улизнул в обеденный перерыв со службы, а участвует в подготовке убийства? Нет, конечно, иначе пятеркой бы дело не обошлось. Сяо Чжань вынул из чемодана жесткий кожаный кейс с разобранной снайперской винтовкой. Тщательно проверил оружие — комплектность, исправность, — упаковал обратно и поставил в шкаф. Там же оставил клетчатое пальто, зонт и шляпу, переоделся в черное, запер за собой дверь и поднялся по лестнице этажом выше. Здесь горничная молча подобрала оброненный Сяо Чжанем ключ и покатила тележку дальше. Он спустился на второй этаж, с галереи проследил за сменой служащих за стойкой, после чего сбежал по лестнице и пересек фойе. Основная часть задания прошла хорошо, доставка состоялась, но расслабляться было рано. Прогулочным шагом Сяо Чжань вернулся в бар через заднюю дверь, оставил в туалете пальто и покинул заведение как был, в одном костюме. Никто его не окликнул. В здание, где располагалась звукозаписывающая компания, он вернулся в 16.20. Прогулялся по этажам, напоминая о себе, отправился на поиски Ибо и нашел его в комнате отдыха увлеченно спорящим о чем-то с одним из музыкантов. Долго слушал, потому что стало интересно: он впервые видел, чтобы Ибо много, горячо говорил. И такое бывает, оказывается. Почему с каким-то незнакомцем, но не с ним? Сяо Чжань принял скучающий вид, дождался, когда Ибо наконец заметит его, и вышел. Приподнятое после успешно проведенной операции настроение осыпалось, зависло колючей тяжестью где-то под ребрами. Сяо Чжань нашел диванчик в одном из коридоров, сел и закрыл глаза. Они говорили о музыке, повторял он себе. Это не личное, это его работа. О чем ему говорить с тобой, если вся твоя жизнь — сплошная неправда? А правду сказать ты ему не можешь. Ты — никто. Ты пошел на это сознательно и должен думать о своем долге, а не о мальчишке с мягким ртом и жесткими глазами. Легче от этих разговоров с самим собой не становилось, и Сяо Чжань отправился искать телефон. Нужно было позвонить Софи, ее здравомыслие всегда ему помогало. И пора было сообщить ей, что все прошло хорошо. *** Запись оказалась делом ужасно утомительным. Физически тяжело не было, но бесконечные повторы и внесения крошечных, неразличимых ухом изменений выматывали даже Сяо Чжаня, а ведь ему ничего делать не приходилось. Ибо не жаловался, выполнял все, что от него требовали, снова и снова, но у него все чаще стеклянел взгляд, все неподвижнее становилось лицо, все мучительней движения рук, которые он пытался размять в паузах. Когда объявили очередной перерыв, Сяо Чжань решительно вытащил Ибо из-за инструмента и поволок за собой. К тому самому дивану, который он заприметил в коридорах. На него он и завалил Ибо — тот не сопротивлялся. Ноги на подлокотник, спину прямо. Сам сел на край рядом и решительно взял руку Ибо в свои. Теплая. Сяо Чжань погладил ее на пробу. Ибо смотрел и молчал. Когда поглаживания сменились растираниями, кожа стала горячей. Сяо Чжань тщательно разминал каждый палец, продавливал кожу между тонких косточек ладони, нащупывал мышцы под ней, перекатывал их, пощипывал, сжимал и отпускал. Хотелось коснуться губами, лизнуть, но было нельзя. Не место. Не время. — Ты умеешь делать массаж? — хрипловато спросил Ибо. — Нет. — Сяо Чжань не собирался врать, тем более когда на него вот так смотрят, спокойно и тепло. — Но под угрозой мои пятьдесят процентов. Приоткрытые губы Ибо дрогнули улыбкой. Сяо Чжань погладил напоследок и положил размятую, разгоряченную руку ему на грудь. Взялся за вторую. — Не бойся, — сказал Ибо тихо. — Я молодой, выносливый. Сяо Чжань фыркнул. — Ты молодой, глупый и позволяешь себя загонять. Ибо смотрел на него и улыбался. — Зато запишем за один день. Говорят, это мало у кого получается. — Гордишься? — Сяо Чжань закончил с его пальцами, принялся за ладонь. — Да. Я хочу побыстрее с этим разделаться. Сяо Чжань подумал о себе: а он — хочет? Его не прельщала перспектива провести ещё один неприкаянный день на этой студии, и маячить здесь теперь становилось опасно. Его видел бармен и служащие отеля, а насчет своей незаметности Сяо Чжань иллюзий не имел. Зато здесь он мог так, как сейчас, сидеть рядом с Ибо, ощущать бедром его тепло и разминать ему уставшие руки. А что будет, когда они вернутся к обычному распорядку? Ибо снова станет сотрудником, замкнется в свою вежливость, будет приходить в пять и уходить в полночь, а все остальное время жить какой-то неизвестной Сяо Чжаню жизнью. Да он на работе даже ел иначе, незаметно и сдержанно! Хотелось ли Сяо Чжаню к этому вернуться? Нет. — Не любишь непривычное, в рутине спокойней? — пальцы принялись за запястье. Ибо не сразу ему ответил, помолчал. — Люблю быть первым, — сказал он, и что-то в его голосе заставило Сяо Чжаня взглянуть ему в лицо. — Лучшим. Ибо смотрел на него снизу, мягкий, усталый, а Сяо Чжань думал, как легко было бы наклониться к нему, прижаться к губам и узнать, какие они на вкус, почувствовать, как дрогнет под напором тело… — Садись, — сказал Сяо Чжань тихо. — Посмотрим, что у тебя с плечами. Плечи были каменными. Было уже за полночь, когда с записью было покончено и они вернулись в машину; водитель сладко спал. Сяо Чжань растолкал его и занял свое прежнее место, Ибо — свое. Откинул голову на спинку, счастливо выдохнул. — Едем, — велел Сяо Чжань, и машина покатилась по пустынному ночному городу. Желтый электрический свет звездами на мокром стекле, черные патрули, редкие зонты прохожих. — Устал? — спросил Сяо Чжань. Глупый вопрос, но другого утомленный мозг не смог придумать, чтобы был повод повернуться к Ибо. И увидеть, что тот спит. Прямо так, как сел, с откинутой на спинку сидения головой. Сяо Чжань долго смотрел, как она чуть покачивается, остро выпирает кадык на длинной шее, поблескивают зубы между приоткрытых губ. Потом придвинулся ближе, чтобы подпереть Ибо собой, подставил ему под голову плечо и улыбнулся, когда ощутил ее тяжесть. Так будет удобнее. За стеклами мелькали вывески и фонари, кое-где ещё светились окна. Сяо Чжань смотрел на них и не видел. Важнее всего в мире было теплое дыхание у щеки, тяжесть сонного тела, он жил ими и чувствовал себя безумцем. Потому что есть на свете вещи, которые нельзя делать. Просто нельзя. Можно влюбляться, и чудесно, если это будет взаимно, можно иметь приятные для тела отношения. Но приподнимать плечо, чтобы спящего не качнуло на выбоине — этого делать нельзя. От этого становишься хрустально-тонким, хрупким, уязвимым. От этого все прочее в мире становится неважным. Это смертельно опасно. На набережной, когда стал виден высокий купол Центрального почтамта, Сяо Чжань потряс Ибо за плечо. — Ибо, скажи свой адрес. Эй, проснись. — Я… — Ибо шумно втянул воздух, сел ровно, заморгал. — Прости, я уснул. — Скажи, куда тебя отвезти. — Я дойду… — Адрес. — Вэньси, дом три. Когда машина остановилась на узкой темноватой улочке, Ибо мазнул осторожным взглядом и первым вышел из машины. Водитель вопросительно обернулся, Сяо Чжань сказал: — Я выйду здесь. Сообщи госпоже, что все прошло хорошо. Я вернусь пешком. Водитель с коротким кивком открыл ему дверь и вернулся на место. Сяо Чжань чувствовал молчание Ибо за спиной, пока провожал машину взглядом. Дождь мягко барабанил по жестяному козырьку. Обернулся посмотреть Ибо в лицо. Ещё не поздно было попрощаться и уйти. «Ха-ха-ха, спасибо за чудесный день». А потом стало поздно — Ибо протянул руку и коснулся его пальцев. Шумно сглотнул, стиснул до боли, и от властности жеста у Сяо Чжаня тоже пересохло во рту. Он не запомнил дорогу к квартире Ибо. Шел за ним, не расцепляя взгляда и рук. Слишком страшно было, что связь разорвется и все окажется не тем, не так, сгинет мороком, стоит только отвести на миг глаза. Как они не убились на полутемных лестницах? Как открывали двери? Где бросили тяжелые, пахнущие мокрой шерстью пальто? Сяо Чжань не помнил, это не было важно. Были только глаза Ибо, то бесконечно черные, то блестящие, его жесткая, требовательная рука, его губы — разомкнутые и мягкие, словно он пьян и ему все равно, каким его видят. А потом в спину уперлось тяжелое, полированное, слетели на пол листы бумаги. В свете единственного окна и фонаря за ним Сяо Чжань едва видел Ибо, а ему хотелось впитать каждую подробность, и он жадно отслеживал пальцами его щеки, шею, нос, губы, присваивал себе, запоминал. Нырнул обеими руками в распахнутые полы пиджака Ибо, стиснул жесткое тело под рубашкой, притянул к себе. Гулко застонало пианино, когда Ибо навалился бедрами крепче, подставилось под задницу ступенькой — так удобно. Сяо Чжань раскинул ноги и оплел ими Ибо, вжал в себя крепче, поймал голову, впился в рот. Так давно хотел узнать, каково это — целовать Ибо. Задохнулся, счастливый, откинул голову, подставляя горло под жадные губы — мягкие, Сяо Чжань трогал их пальцами, не мог перестать и всхлипывал, когда они касались языка. Руки Ибо спешили расстегнуть его рубашку, путались, сердились, дергали ткань. Сяо Чжань пытался помогать — стало только хуже. Он стянул с плеч Ибо пиджак, выдернул его рубашку из-под ремня и сунул под него ладони — как горячо! Ибо дрогнул животом, промычал что-то неразборчиво и сполз на колени. Смотрел снизу сумасшедшими блестящими глазами, и Сяо Чжань не мог оторвать взгляда. — Разреши, — руки Ибо дернули ремень. Сяо Чжань зажмурился, изо всех сил закусил щеку и потянул Ибо к себе, заставляя встать на ноги. — Подожди, я хочу… Ибо… — он попытался отдышаться, облизнул пересохший рот. — Я хочу, чтобы честно. Мне важно. Послушай меня. Чтобы это не стояло между нами. Ибо смотрел внимательно, дышал, ждал. — Я скажу, ты просто послушай. — Говори. — Мы с Софи не брат и сестра. Мы… — дыхания не хватало, слова куда-то потерялись, а тело Ибо стало жестким и неподвижным. — Мы женаты. Но это… Сяо Чжань уже понял, что это конец. Ибо ещё молчал, а он уже все понял. Никакие объяснения не имели смысла. — Спасибо, что сказал, — голос Ибо ещё подрагивал, но взгляд уже не оставлял шансов. Он сделал шаг назад. — Это не то, что ты думаешь, мы с ней… Нам пришлось это сделать. — Ну да, родители заставили, ты с ней даже не спишь, — Ибо криво ухмыльнулся. — Это так необычно. Никогда такого не слышал. — Я не об этом! У нее американское гражданство, потому что китайцы не имеют права покупать недвижимость в Международном сеттльменте… — Не усложняй, — Ибо отступил ещё, провел рукой по лицу, словно приходя в себя от морока. — Я и так знал, что этого нельзя допускать. Личное и рабочее. Нужно разделять. — Ты мне не веришь. — Я хотел, — устало признал Ибо. — Вы оба со мной заигрывали, все сразу было ясно, но я сам хотел тебе верить. Вот что в итоге. — И что же? — Сяо Чжань впился в него взглядом, сделал шаг. Под ногу что-то повернулось, он отбросил это пинком. — Что, ну? Если ты не веришь правде, что мне делать? Я хотел быть с тобой честным, что не так?! Я не спрашиваю тебя ни о чем, никогда не спрашивал! Кто ты, откуда, чем занят. Мне достаточно, что ты есть. Так почему ты не способен мне просто верить???!!! Что с тобой не так??? Пианино отозвалось на его крик низким гулом. Сяо Чжань отвернулся от Ибо. Душило бешенство, пальцы с трудом нашаривали петли. Он кое-как застегнул рубашку, схватил с пола свой пиджак. — Всё, — глухо сказал Ибо ему в спину. — Со мной всё не так. Сяо Чжань хлопнул дверью и бросился прочь из этого дома. Бегом, путаясь в коридорах, лестницах. Злости хватило на половину пути, он добежал до набережной, и там пришли слезы. А после них— безразличие. Он с трудом доплелся до дома, открыл дверь ключом. Надеялся, что Софи уже легла, но уж если начинает не везти, то не везет ни в чем. — Что случилось? — она нахмурилась, маленькая, закутанная в шаль. — Где пальто? Сяо Чжань попытался молча пройти мимо, не вышло, Софи встала перед ним. — Не сложилось? Почему ты без пальто? Он пожал плечами. — Я устал, дай пройти, пожалуйста. Софи не сдвинулась с места. Сяо Чжань постоял молча, не глядя на нее. — Я сказал ему, что мы женаты. — Зачем? С ума сошел? Что ещё ты ему выложил?! — Софи снова заступила дорогу, не давая себя обойти, заставила смотреть на себя. — Ты… Так серьезно, да? В горле снова стало больно, Сяо Чжань сглотнул. — Не увольняй его, — попросил тихо. — Ничего больше я ему не говорил. Если он сам не уйдет, не увольняй… Ладно? Это прозвучало жалко, он поспешил отвести глаза. — Какой же ты идиот, — Софи обеими руками обхватила его голову, притянула к себе, прижалась лбом. — Просто идиот. Бедный мой. Он сжал зубы, веки, до пятен в глазах. Он бы себя и покрепче назвал. Как вообще все так быстро случилось? Так глубоко вросло, что теперь выдирать только с кровью? — А ты уверен, что выдержишь? — тихо спросила Софи. — Представляешь, каково это будет — каждый день видеть его? — Хотя бы видеть. — И повторил для надежности: — Все равно лучше, чем потерять.