пару минут жизни

Он представился мне уже три раза. «Три из будущих сотен, если не тысяч. Его мозг поврежден. Он не вспомнит тебя каким-то чудесным образом». Трудно было поверить, что амнезия настолько сильна, когда сам Феликс казался ярким и полон жизни. Я вспомнил инструкцию Чонина перенаправлять его после перезагрузки и посмотрел на рисунок. Он изобразил пирамиду. При ближайшем рассмотрении оказалось, что та состоит из одних только слов. Строк, написанных шариковой ручкой и закрашенных маркерами. – А рисунок действительно хорош, – заметил я. – Более чем хорош. – Спасибо, – ответил Феликс хмурясь. – Все хорошо, но чего-то не хватает. Он какой-то… – Маленький. Он криво улыбнулся. – Вы искусствовед, Хван Хенджин? – Н-н-нет, я просто имел в виду… – Да я шучу, – вздохнул он и повернулся к своему рисунку. – Он правда маленький. Вот бы у меня был холст размером со стену. И краски, чтобы хватило на несколько месяцев. – Именно это я и имел в виду, – сказал я, все еще неловко стоя над ней. – Твой талант больше, чем бумага и ручки. Размером с Большой каньон. Я надеялся, что он уловит намек на вчерашнюю беседу, но Феликс покраснел и игриво улыбнулся. – Ладно, беру свои слова обратно. Можешь критиковать мое искусство сколько хочешь. На миг я снова увидел глубины личности Ли Феликса. Мили вместо минут. – Хенджин? – Да? – Ты пялишься. – Прости. – Все нормально. Я не против, чтобы ты на меня смотрел. У тебя добрые глаза. «Дежавю, доведенное до гребаного абсолюта». Я почувствовал, как моя кожа стала горячей, и перенаправил свои мысли подальше от него. Я чуть наклонился, чтобы прочитать одну из цепочек слов, составляющих склон пирамиды. Схвачен похоронен похоронен рожден порван траур стон один одинок одинок одинок одинокий одинокий – Что это значит? – спросил я, постукивая пальцем по словам. – Если ты не возражаешь… Феликс всмотрелся в рисунок, словно слова были ему чужды. – Я не знаю. Я написал их до аварии. Два года назад. – Ты нарисовал это два года назад? – Я чувствовал, что балансирую на грани, проверяю пределы его понимания и, возможно, раздражаю его. Он кивнула. – Похоже, да. Но теперь, когда я вернулся, то могу ее закончить. – Хорошо. Феликс нахмурилась и заправил прядь светлых волос за ухо, словно озадаченная своими собственными словами. – Звучит странно, не правда ли? Я так давно отсутствовал. – Так уж получилось. Феликс благодарно улыбнулся. – Легко сказать. Я чувствую, будто… – Что? – Будто есть что-то большее, но всякий раз, когда я пытаюсь вспомнить больше, ничего нет. Я даже не помню, как я попал сюда, за этот стол. К тебе. У меня не было слов, которые могли бы ему помочь. Я сам едва понимал его ситуацию. – Но я знаю, врачи работают над моим случаем, – заверил Феликс. – Пусть они голову ломают. Я же просто рад, что вернулся. – Я тоже. Улыбка Феликса стала еще ярче, и он снова взял шариковую ручку. – Расскажи мне о себе, Хёнджин. И сядь, бога ради. Ты нависаешь. Я оглянулся, нет ли рядом Чонина, но он еще не вернулся. Я сел напротив Феликса, говоря себе, что просто делаю свою работу. – Так лучше, – просиял Феликс. – Чем ты занимаешься? – Я санитар. – Да? А где? Чонин меня на части порвет – надо ж было облажаться с Феликсом через несколько секунд после того, как он объяснил мне, чего говорить нельзя. Возрастающая тревога вызвала чертово заикание. – В санатории «Г-г-голубой хребет». Дерьмо. Феликс резко посмотрел на меня, затем его взгляд смягчился. – У тебя есть заикание, Хенджин? Никто годами меня не спрашивал, так хорошо я скрывал изъян. Унижение вонзило в меня свои когти, пока я старался глубоко дышать. – Иногда. Вылезает, когда нервничаю. Или злюсь. – Ну сейчас ты вроде не злишься. – Его брови поднялись, а улыбка стала хитрой. – Я заставляю тебя нервничать? «Боже, он что, флиртовал со мной?» Феликс похлопал меня по руке. – Не переживай. Я не кусаюсь… сильно. Вспышка тепла на коже там, где он коснулся меня своими мягкими пальцами, быстро превратилась в волну, пронесшуюся по руке, позвоночнику, вплоть до паха. «Ради всего святого, он резидент». Я осторожно убрал руку. – Я где-то слышал эту фразу. Наверное, в каком-то фильме. – Он склонил голову. – А ты мало говоришь. – Немного. – Из-за заикания? Я кивнул. – Брат утверждает, я вообще не затыкаюсь. – Он рассмеялся и пожал плечами. – Виноват. Я говорю, что думаю, ведь жизнь так коротка, верно? Теперь Феликс наклонился ближе ко мне. От его теплой кожи доносился запах простого мыла. – Я просто хочу набраться смелости и сказать: у меня такое чувство, что заикание далеко не самое интересное в тебе, Хван Хенджин. Я уставился на него в ответ. Никто никогда не говорил мне ничего подобного. Этот парень настоящий магнит – притягивал меня, хотя мне следовало держать профессиональную дистанцию. Он был чертовски прямолинейн, но улыбался мне, будто между нами имелся секрет, который знали только мы. Он был здесь, но в любую минуту мог исчезнуть. И словно этот момент никогда не случался. Я прочистил горло. – Я бы не назвал заикание интересным. Феликс оперлся подбородком на руку. – Тяжело было с ним расти? – Да уж. – Прости. Тебе, вероятно, не хочется о нем говорить. Я просто поднял эту тему, потому что мне все равно. – Все равно? – Что ты заикаешься. У всех нас есть недостатки, верно? – Да, – сказал я. – У всех. – Не давай заиканию мешать тебе говорить со мной. Мне нравится с тобой болтать, Хенджин. – Мне тоже нравится болтать с тобой, Феликс. Его имя пришло на язык так легко. Вдох, а затем мягкий выдох. Без усилий. Без заикания. Мгновение стало теплым и долгим, а затем разбилось, как стекло, когда дверь позади меня открылась. Феликс посмотрел туда, и его красивая улыбка исчезла. Выражение лица стало пустым, все тело застыло, руки слегка задрожали. Шариковая ручка выпала из пальцев и покатилась к краю стола. Когда она упала на пол, Феликс вдруг пришел в себя, и на его лице появилась ликующая улыбка. – Минхо! – Он вскочил со стула и побежал мимо меня. Я выпустил воздух, застрявший в моих легких, и поднялся на ноги. С медсестрой Ритой вошел Мужчина в темно-синем костюме, с темными волосами, стянутыми в строгий маленький пучок. Феликс обнял мужчину за шею, чуть не сбив его с ног. Минхо плотно сжал губы. Посмотрел на меня через плечо брата, и я быстро нагнулся поднять ручку с пола. – Ты здесь, – сказал Феликс. – Я так рад тебя видеть. Сколько уже прошло? Где мама и папа? – Прошло два года, – ответил Минхо. – Мама и папа уже в пути. – Его тон был усталым, как будто он отвечал на эти вопросы уже тысячу раз. Вероятно, так и есть. – Давай сядем, – предложил Минхо, пододвигая брата к столу. Я застыл, ожидая, что Феликс увидит меня и вспомнит наш разговор. Он должен был вспомнить. Ни у кого не может быть такой ужасной амнезии. Чонин наплел мне кучу дерьма. Подшутил над новичком. Посвящение для всех новых санитаров. В конце концов Феликс оторвал взгляд от своего брата и вежливо посмотрел на меня. – О, привет, – сказал он, и его взгляд устремился на табличку с моим именем. – Хенджин? Это мой брат Минхо. Я лишь молча смотрел в ответ. Прошло. Все прошло. Так же, как наш разговор в фойе. Пропал. Как будто его никогда не было. Минхо прочистил горло, жесткий звук привлек мое внимание. – Я могу вам помочь, Хенджин? – Хван Хенджин – наш новый помощник, – сказала Рита, подходя ко мне. Минхо посмотрел на меня проницательными темными глазами. Полная противоположность Феликсу во всех отношениях – жесткий, холодный, с крепко сжатыми губами и тяжелым взглядом. И пусть он, вероятно, был всего на несколько лет старше меня, что-то украло жизненную силу у Минхо, поэтому он выглядел как человек, который за два года постарел на десять. «Он потерял родителей, его брат в санатории. Пойми его>>. Я протянул ему руку. – Здравствуйте, мистер Ли. Он посмотрел на мою руку так, будто я предложил ему грязный подгузник. Феликс засмеялся. – Минхр, ты такой чудак. – Сам схватил мою протянутую руку и от души тряхнул. – Ли Феликс. Так приятно с вами познакомиться. «Четыре». Я отпустил его руку, но продолжал смотреть ему в глаза, ища знак, что все это чушь собачья. Феликс нормально держался. Не бредил, не трясётся от Альцгеймера. Я вспомнил пустой взгляд моего дедушки Джека на смертном одре. Как его воспоминания всплывали и исчезали, и если уж исчезали, то навсегда. Было очевидно, что что-то внутри него сломалось. Феликс же выглядел молодым, красивым, и совершенно здоровым. За исключением того, что здоровым он не был. – Сфотографируй, картинка останется дольше, – сказал Феликс, смеясь, пока Минхо пронзал меня холодным взглядом. – Я бы хотел побыть со своим братом наедине, – сказал Минхо, вытаскивая стул. – Уверен, у вас есть работа. Феликс послал мне извиняющуюся улыбку и помахал на прощание. Рита оттащила меня от братьев. – Не принимай это на свой счет. Минхо со всеми такой. И спасибо, что занял мистера Ли. Как дела? – Я не могу в это поверить, – пробормотал я. – Знаю. Не сразу привыкаешь. Такое ощущение, что он притворяется, верно? Я кивнул. – Его высокая работоспособность почти усугубляет ситуацию. – Кажется, у него был небольшой приступ. – Этого следовало ожидать, – ответила Рита. – Их называют приступами отсутствия. Они не причиняют боли. – Часто они случаются? – Теперь не так уж часто. Раньше было хуже. Когда он впервые приехал, то был в панике. Приступы каждый день, сутки напролет. Он бился в истерике, бедняжка. – Ист-т-терике? Рита кивнула, не заметив моего заикания. – Случалась перезагрузка, и мистер Ли не понимал, что происходит. Представь себе, что приходишь в себя посреди того, как пьешь воду или гуляешь на улице. Или просыпаешься, не зная, утро это или ночь. Но он уже два года в санатории, поэтому привык. – Значит, он помнит, где он. – Нет, дорогой. Он ничего не может вспомнить. По большей части мистер Ли говорит по привычке. – Он тебя помнит? Рита покачала головой. – Нет. Он не знает моего имени. Или имя его доктора. Он ест в столовой каждый день, три раза в сутки, но не может сказать, где находится помещение. Не может сам дойти из этой комнаты в свою спальню. Если, не дай бог, бросить его снаружи, он потеряется за считаные минуты. Но мистер Ли знает рутину. Мы осторожно внесли в его дни однообразие, и это впиталось в подсознание. Последовательность сохраняет спокойствие. Я медленно покачал головой. – Невероятно. Она положила ладонь мне на руку. – Я знаю, это трудно понять, но наш мозг – удивительный механизм с миллиардами клеток. Когда они повреждены, результаты могут быть непредсказуемыми и завораживающими. Я не находил ситуацию с Феликсом завораживающей. Чертовски ужасной, может быть… Феликс внезапно вскочил со стула. – Минхо! – воскликнул он и склонился над братом, крепко его обнимая. – Я так рад тебя видеть. Сколько уже прошло? Где мама и папа? – Прошло два года, – сказал Минхо. – Мама и папа скоро здесь будут. Расскажи мне об этой пирамиде. Рита наклонилась ко мне. – Он переводит внимание мистера Ли на рисунок, чтобы бедняжка не спрашивала о родителях. – Он каждый день рисует Египет? Рита кивнула. – Каждый день. – А что с цепочками слов? – Необычно, да? Такие тонкие детали. Мистер Ли талантливый художник. – Они что-то значат? – Его нейропсихолог, доктор Стивенс, говорит, что это отголоски его жизни до аварии. По словам Минхо, мистер Ли учился в художественном колледже и считался одним из лучших учеников. – Рита улыбнулась. – Однако сам мистер Ли иногда утверждает, что был этимологом. – Кем? – Тем, кто изучает происхождение слов, – пояснила Рита. – Доктор Стивенс говорит, что это конфабуляция. Выдумка мистера Ли. Он думает, его бедный мозг пытается создать историю за неимением собственной. – Она посмотрела на полную рисунков папку. – Почти пора убираться. – Ты их просто выбрасываешь? – спросил я. – А что еще нам с ними делать? У меня не нашлось ответа, за исключением того, что подобное искусство слишком хорошо для мусора. Феликс был слишком хорош для маркеров и бумаги для заметок. Рита изучила мое выражение лица и снова положила ладонь мне на руку. – Он нарисует еще, – заверила медсестра. – И никогда не узнает, что их больше нет, потому что, прежде всего, не сможет вспомнить, что их делала. Я неопределенно кивнул, хотя мне это все не нравилось. Ни одна чертова вещь. – Мне пора возвращаться к работе, – сказала Рита. – Ты привыкнешь к мистеру Ли. Просто дай себе время. Время. У меня его было предостаточно. Годы и годы. У Феликса же было всего несколько минут. «Для тебя он мистер Ли. Оставь его. Делай свою работу». Пока я подметал пол комнаты отдыха, мои глаза то и дело возвращались к Феликсу. Мое глупое сердце болело так же, как в тот день, когда умер дедушка Джек. Скорбя о чем-то потерянном, что уже никогда не вернуть. Это была потеря Феликса, а не моя. «Ты в этом уверен?» Я кивнул. Я не терял Феликса. Он не был моей, чтобы его потерять, и никогда не будет.