Пристань Чёрного Лотоса

18. Усянь проскользнул в кабинет поздним вечером, дождавшись, когда Цзян Чэн, до этого несколько часов не выпускавший телефона из рук, наконец-то отложит его в сторону. - Расскажешь, что происходит? - обеспокоенно спросил он, развернув стул спинкой вперёд и оседлав его, словно ковбой в дешёвом вестерне. Конечно, брат был обеспокоен тем, что Минцзюэ не появился в запланированное время, как и тем, что Цзян Чэн несколько часов не выходил из кабинета, хотя это время было отведено под тренировку и освобождено от любых дел. Цзян Чэн устало потёр ноющий висок и выложил Усяню всё, что смог вытащить из Хуайсана. Хитрый лис всегда отличался говорливостью, которой умело скрывал тот факт, что выдаёт собеседнику крайне мало информации. Даже в разговоре с союзниками Хуайсан себе не изменял и всё, что Цзян Чэну удалось узнать, так это, что на главу клана было совершено покушение и некоторое… судя по тону Хуайсана, довольно долгое, время Не Минцзюэ не сможет выполнять условия их с Цзян Чэном соглашения. Это было крайне странно, но вытащить из лисицы больше информации прямо сейчас не представлялось возможным, может, позже и, возможно, не Цзян Чэну, он расскажет больше. Так или иначе Цинхэ Не требовалась помощь в некоторых организационных вопросах на то время, что Глава Не вышел из игры, и Цзян Чэн собирался отправить туда Усяня, чтобы побыл на подхвате какое-то время. Если верить словам Хуайсана, жизни его старшего брата ничего не угрожало, на вопрос же о здоровье он не стал отвечать прямо и Цзян Чэн сделал вывод, что всё дело в пресловутом искажении Ци, преследующем Железного дракона по пятам. Усяню предстояло выяснить больше - с ним Хуайсан теперь держался проще, чем с Цзян Чэном, - и заодно помочь давним партнёрам по мере сил. Вэй Усянь выслушал всё, серьёзно кивая, потеребил кожаный браслет на левом запястье, немного выбивающийся из его образа - на нём была ярко-алая рубашка и светло-серые брюки, и вообще он выглядел так, словно собирался на свидание, хотя, с недавних пор он выглядел так всё время. - Да не вопрос, - Усянь задумчиво кивнул, продолжая теребить браслет. - Я их кухню немного знаю, - он дёрнул плечом, наверное, вспомнив, как провёл в Цинхэ несколько месяцев на неофициальной практике, прежде чем принять дела в Юньмэне. - Справлюсь, тем более… Это же ненадолго? Да? - Это ты тоже выяснишь, потому что Хуайсан не называет мне никаких сроков, - Цзян Чэн не сразу понял причину его встревоженности, но Усянь продолжал пытливо смотреть на него, ожидая чего-то ещё, и тогда Цзян Чэн вспомнил, что так и не рассказал ему о том, что Лань Сичэнь выкупил долг младшего брата. Цзян Чэн не сделал этого только потому, что в прошлую встречу не обсудил этот вопрос с Главой Лань и решил, что не вправе распространяться о подобном даже в кругу собственной семьи. К тому же он решил, что Ванцзи наверняка расскажет своему парню об этом и то, что младший Лань этого не сделал, делало молчание Цзян Чэна ещё более обоснованным. Может, в другой ситуации Цзян Чэн спустил бы этот эпизод на тормозах, но ему и без того приходилось непросто, а Усянь смотрел так внимательно, ловя каждое его слово, что Чэн не выдержал и ехидно бросил: - Ты сейчас думаешь, что я отсылаю тебя в Цинхэ, чтобы что? - Цзян Чэн сделал достаточно длинную паузу, чтобы Усянь, очнувшись, попытался отреагировать - он покачал головой, но так и не произнёс ни слова. Цзян Чэн проглотил рвущееся с языка, невысказанное, но повисшее в воздухе “чтобы взыскать с Ванцзи долг?”. - За кого ты, блядь, меня, принимаешь? - Чэн наклонился над столом, невольно крутанув на пальце фамильное кольцо, блеснувшее фиолетовой вспышкой. - Чэн-эр, я ведь… - Усянь тщательно подбирал слова, опустив и снова подняв голову, чтобы посмотреть брату в глаза. - Я понимаю, что твои желания не имеют значения, когда речь идёт об этом, - он сделал неопределённый жест рукой. - … как и мои, но… Пожалуйста, - он серьёзно посмотрел на Чэна. - Позволь мне сделать что-то. Я херовый боец, но, может, смогу хоть как-то заменить Минцзюэ? - Без золотого ядра ты не херовый боец - ты вообще не боец, - процедил Цзян Чэн, сам чувствуя, как Усяня льдом сковывают его холодные слова. - Пошёл вон. Чтобы был в Нечистой Юдоли к утру. Вэй Усянь сердито сжал челюсти, на скулах заиграли желваки, но он не вскочил со стула, он медленно поднялся, поставив его должным образом - значит, собирался сказать что-то ещё, подбирал слова. И правда, постояв пару мгновений, он начал снова: - Цзян Чэн… - он даже не поднял взгляд от пола, продолжая сжимать спинку стула. Цзян Чэн уже жалел о том, что сказал ему и злился на себя за сказанное, но ещё больше на Усяня, который довёл его до этих слов своим недоверием. - Почему даже тебе необходимо считать меня чудовищем? - Чэн хмыкнул, не делая свой тон ни на градус теплее. - Даю тебе слово, что не трону Ванцзи. Доволен? Выметайся. Он откинулся в своём кресле, вцепившись в кольцо, крутанув раз, другой, чувствуя, как обитающая внутри тьма обретает плотность и вес, как разворачиваются пока ещё не видные глазу кольца огромной змеи, готовой уничтожить в смертоносных объятиях всех, кто окажется слишком близко к Демону Цзян. Прикосновение к острым граням камня на кольце снова помогло, отрезвило. Тьма отступила, наверняка ненадолго, и Вэй Усянь тоже отступил, бросив на Цзян Чэна виноватый взгляд. Дверь кабинета закрылась и Цзян Чэн снова остался в одиночестве, наедине с усталостью и разъедающим чувством вины за сказанное. Он потерял обоих родителей тринадцать лет назад. Две машины - семейную и машину охраны, расстреляли практически в упор на тихом участке дороге не так далеко от Пристани Лотоса. Дело было ночью, они возвращались со встречи, где отцу полагалось присутствовать вместе с семьёй. Цзян Чэн не помнил, о чём тогда шёл разговор - ему было невыносимо скучно торчать там одному, без брата и сестры. Яньли тогда уже жила с Павлином, а Вэй Усянь был наказан мадам Юй за то, что был пойман за спаиванием шиди, и это в пятнадцать-то лет! и потому остался в Пристани, кажется, должен был рассортировать целый стеллаж в библиотеке. Цзян Чэн помнил слишком многое из того вечера - людей в одеждах Цишань Вэнь, вытаскивавших раненых на дорогу, там они укладывали их, разоружив, и человек в белых, с огненными всполохами, одеждах, присаживался перед каждым, по рукоять вгоняя широкий нож в левую глазницу. Цзян Чэна, который едва мог дышать - пулей пробило грудь с правой стороны, - неожиданно поразило то, что перчатка на руке, державшей нож, так и осталось девственно-белой. Он помнил, как рубили головы родителям. Сам он к тому времени уже лежал в луже крови, с чужими руками на затылке, вжимающими его в асфальт, думая только о том, как же хорошо, что Яньли и Усянь не поехали с ними. У крови был привкус земли и озона, а Цзыдянь, выпавший из матушкиной руки, маняще блестел в нескольких метрах от Цзян Чэна. Он пополоз к кольцу, как только от него отвлеклись, стараясь не двигаться слишком резко, не только, чтобы не выдать себя, но и чтобы не потерять сознание, но, когда ему оставалось каких-то полметра, на спину обрушился удар, едва не сломавший ему хребет, а потом голос, который он запомнил на всю жизнь, проникновенно сообщил: “я пообещал твоей матери сохранить тебе жизнь, а Сжигатель ядер держит своё слово, крысёныш”. Потом было много боли, куда больше, чем Цзян Чэн мог вытерпеть, и темнота. Темнота была недолгой, сознание вернулось немилосердно быстро - Чэн был всё там же, на дороге, ведущей к Пристани Лотоса, которой почти никто не пользовался, вечерние сумерки сгустились, но ещё не превратились в настоящую ночную тьму, с тех пор, как всё закончилось прошло не больше получаса. Бесконечно долгое количество времени ему понадобилось, чтобы доползти до тела отца. Его собственный телефон разбился то ли от выстрела, то ли от падения, мама наверняка оставила мобильник в машине, а отец со своим не расставался, и Цзян Чэн нашел его в залитом кровью пиджаке. Чего он не помнил, так это что именно сказал Усяню, когда дозвонился. Наверное, это было что-то бессвязное и страшное - Вэй Усянь тогда вскочил на байк и помчался его искать. По всему выходило, что он разминулся с орденом Вэнь на несколько дюжин минут - той ночью Пристань Лотоса была сожжена дотла. В следующий раз он очнулся уже в больнице. В кошмарах, которые были до этого, он постоянно видел людей из Цишань Вэнь, иногда, почему-то, женщину, иногда совсем юного мальчишку, но менее страшно от этого не становилось - женщина тянула к нему руки, словно собиралась забрать с собой, а все остальные… Всё повторялось снова и снова, только на этот раз Цзян Чэн видел смерть родителей, сестры, брата, всех друзей, и напоследок, прежде чем темнота смыкала над ним своды, слышал голос того человека, который уничтожил его золотое ядро. В больничной палате было темно - была глубокая ночь, но в свете , падающем из незашторенного окна, Цзян Чэн различил скорчившегося на маленьком диванчике спящего Усяня. К горлу подкатили слёзы - в первый раз потому, что в других обстоятельствах рядом с Усянем был бы отец, ну или, что куда менее вероятно, но не невозможно - мать. Во второй, потому что, будь у него золотое ядро, он бы вообще не оказался в больнице. Но что-то было не так - несмотря на слабость и спутанность сознания (ему мерещились странные, клубящиеся тени где-то на периферии зрения), в том, что касалось духовных сил он ощущал себя даже сильнее, чем раньше. В то, первое своё пробуждение, он списал это на причудливое действие обезболивающих, которых, судя по плотному слою бинтов на груди, ему должно было достаться немало. Когда он открыл глаза в следующий раз, Усянь маячил у его постели, и первым делом воскликнул: - Ты ведь уже просыпался! А я проспал! В течение следующей пары дней Чэн восстанавливался и узнавал новости. Вэй Усянь всегда был не по годам сообразительным, умным и, конечно, он был впечатляюще сильным заклинателем для своего возраста. Найдя Цзян Чэна он воспользовался оставшимся в машине отца Перемещением и убрался от горящей Пристани как можно дальше - в Цинхэ. Это было неделю назад и сейчас ордену Вэнь была объявлена война силами оставшихся трёх орденов. Обезглавленный Юньмэн Цзян находился в полнейшем раздрае, но Яньли, слава Небесам, осталась в Башне Кои - за это Цзян Чэн был готов пожать Павлину руку. Он не говорил с Усянем о том, что произошло на дороге, предполагая, что всё и так предельно ясно и обсуждать здесь нечего, а потом одна из медсестёр сказала ему, что никакого обезболивающего ему не давали, ведь его золотое ядро прекрасно справляется с восстановлением организма. Усянь тогда поехал в Юдоль - переодеться и принять душ, а когда вернулся, Цзян Чэн встретил его… абсолютным непониманием. Он никогда не интересовался золотым ядром так всесторонне, как Усянь, и даже предположить не мог, что тот когда-то прочитал статью о его пересадке, запомнил автора, смог найти её и уговорить на смертельно опасный, безумный эксперимент. Цзян Чэн орал на него так, что вокруг заклубилась тьма - осязаемая, влекущая и опасная. Медперсонал, было сунувшийся в палату, быстро избавил их от своего присутствия - им точно не доплачивали за присутствие при разборках заклинателей. Он просто не мог поверить, что Усянь, с его перспективами, с его данными, умом и силой это сделал, отступился от своего будущего, поломал себе, блестящему заклинателю судьбу, чтобы… что? - Помнишь, ты обещал, что когда мы вырастем ты исполнишь любое моё желание? - Усянь вцепился обеими руками в запястья Чэна - тот тряс его, как игрушечную куклу, за плечи. - Помнишь? Ты обещал! Вот моё желание! - его голос срывался на фальцет, а в глазах стояли слёзы, но в них не было ни капли сожаления о сделанном. - Я хочу, чтобы ты был главой ордена Цзян! И я за это заплатил! В этом был весь его брат - он добивался того, чего хотел и всегда платил по счетам. Война закончилась, Цзян Чэн восстановил Пристань Лотоса. Вэй Усянь научился жить в мире заклинателей обычным, почти обычным человеком. Иногда он обращался к тёмной Ци, умел поднимать мертвецов и делать ещё множество вещей, недоступных пониманию большей части заклинателей. Он создавал артефакты, но почти все уничтожал, лишь показав Цзян Чэну - они оба сходились во мнении, что большая часть этих вещей слишком опасны в неумелых или недобрых руках. Но Усянь всё тщательно записывал и, может когда-нибудь мир будет больше готов к вещам, которые выходили из-под его рук. Он никогда ни словом, ни взглядом не попрекнул Цзян Чэна за то, что произошло, ни одним словом не напомнил о том, что для него сделал. Просто жил дальше, влюбился и, как и всегда, добился желаемого. Цзян Чэн качнулся вперёд, опираясь локтями о стол, взял телефон и написал Усяню: “Сичэнь выкупил долг брата. Будь добр, сделай удивлённый вид, если Ванцзи тебе всё-таки об этом скажет”. Через полчаса Усянь прислал в ответ сердечко - он никогда не держал зла подолгу.