Пристань Чёрного Лотоса

19. Цзян Чэн был вежлив и очень официален, когда писал Лань Сичэню. Он не знал, как идёт его восстановление, и с тех пор, как они виделись в чайной прошло недостаточно времени, чтобы говорить о его полном выздоровлении, но Цзян Чэну нужно было хоть что-то, ведь от медитации не было уже никакой пользы. Сичэнь в ответе был так же вежлив и официален, он сообщил время, когда сможет прибыть в Пристань Лотоса, и уточнил, стоит ли ему освободить следующий день, чтобы посвятить его восстановлению? Цзян Чэн ненавидел себя до глубины отсутствующей души, когда пришлось ответить утвердительно. Он, в отличие от пригревшейся в груди змеи, не получал особенного удовольствия от насилия в постели, но оно, зачастую, было самым простым способом добиться необходимого отклика - на любого человека, в том числе и на заклинателя, Тьме легче воздействовать во время сильных эмоциональных вспышек. Боль. Злость. Страх. Удовольствие. Обычно Чэн не позволял себе задаваться вопросом, был ли у Сичэня опыт с мужчинами, хотя, если уж не лгать себе, он был почти уверен, что у них было что-то с Минцзюэ. Но его партнерские отношения с хозяином Нечистой Юдоли никак не предполагали разговоров на такие интимные темы, потому никаких подтверждений или опровержений он не получал. То, что Сичэнь с такой лёгкостью согласился заменить брата тоже ни о чём не говорило, Цзян Чэн на его месте поступил бы точно так же… Но он был не на его месте. Сичэнь, конечно, прибыл ровно в назначенное время. Цзян Чэн встретил его вежливым поклоном и повёл ознакомиться с домом и окрестностями. Место было на достаточном удалении от основного особняка, так что сюда совсем не долетали звуки большого дома и, кроме их голосов тишину нарушал только плеск воды о деревянный причал и пение птиц в кронах деревьев. Причал плавно переходил в веранду дома, она из открытой перетекала в застеклённую часть, а остальная часть небольшого коттеджа тонул в тени молодых деревьев, ещё набиравших силу. На заднем дворе , там же, под сенью крон, было небольшое тренировочное поле и место для медитации. Здесь можно было бы жить или, на худой конец, проводить отпуска - если бы таковые имели место в жизни Главы Ордена Цзян. Лань Сичэнь искренне похвалил всё увиденное, как показалось Цзян Чэну, больше всего ему понравилось озеро - здесь, как и по всей водной глади, тоже цвели лотосы. - Выпьете чаю? - гостеприимно предложил Цзян Чэн, стараясь лишний раз не останавливать взгляд на Сичэне. Сегодня он снова был в совершенно неофициальном виде - белоснежный джемпер обтягивал широкую грудь и сильные руки, светло-голубые джинсы подчеркивали линию бёдер, длинные волосы были убраны в привычный хвост, струящийся по прямой спине, и перевязаны клановой лентой. - Да, можно. Благодарю, Глава Цзян. - Ваньинь, - попросил Цзян Чэн, жестом приглашая Сичэня проходить. Тот кивнул в ответ на просьбу и перешагнул порог. Пускать сюда слуг Чэн не собирался, потому заваривал и разливал чай сам, Сичэню добавив в напиток несколько капель сильного, но мягкого в своём действии афродизиака. Тот чай, что понравился старшему Нефриту в прошлый раз, Чэн не стал портить таким варварским способом, но сегодняшний тоже был неплох. Чэн не собирался дурманить его разум, да и не было никакой возможности, что Сичэнь не почувствует лишнюю примесь в аромате напитка, он хотел лишь помочь ему расслабиться, отказаться от ответственности за то, что будет происходить немногим позже. Вдохнув аромат, поднимающийся от чашки, Сичэнь с мягкой улыбкой поставил её обратно и поднял взгляд безмятежно голубых глаз на Цзян Чэна, пригубившего свой чай. - В этом нет необходимости, Ваньинь. Цзян Чэн тоже поставил свою чашку, смерил Сичэня внимательным взглядом и уточнил: - Глава Лань готов к боли? - получив в ответ спокойный кивок, он продолжил. - А Глава Лань готов к удовольствию? Наверное, впервые в своей жизни Цзян Чэн увидел, как чуть взволнованно дрогнули ресницы Лань Сичэня. После короткого, немного напряжённого выдоха он снова потянулся к своей чашке и, прежде, чем пригубить, попросил: - Называйте меня по имени, прошу. Цзян Чэн ответил ему согласным кивком, не пряча изучающего взгляда. Наверное, юношеские мечты не должны сбываться так, но стоило ли ему, Демону Цзян, мечтать о большем? Чэн почти что жадно следил взглядом за двигающимся кадыком по мере того, как Лань Сичэнь делал глоток за глотком, а затем посмотрел ему в глаза. Взгляд мужчины поплыл почти мгновенно - это чёртово приворотное зелье было дороже любого наркотика, и стоило каждого уплаченного грамма золота, - и он потянулся к своим губам, легко касаясь их подушечками пальцев. - Это безвредное средство и не вызывает привыкания, - уточнил Цзян Чэн. - Я бы не стал причинять вам вред. - Я не сомневаюсь, - Сичэнь кивнул, улыбнувшись, кажется, его позабавило то, как просел его голос, украсившись чувственной хрипотцой. Цзян Чэн, поставив свою чашку на стол, поднялся на ноги, чтобы подойти к Сичэню, провожающему его взглядом, из безмятежного ставшего томным и влекущим. Чэн собирался предложить ему руку, чтобы помочь подняться и отвести в спальню - от широкой постели в комнате, заполненной ароматами расслабляющих благовоний их отделяло несколько шагов и одна, закрытая сейчас, дверь, - но вместо этого, протянув руку, наклонился вперёд и упёрся ладонью в высокую спинку стула за спиной Сичэня. В тёмном золоте чужих глаз, как ему показалось, вспыхнули искры, взметнулись языки пламени разгорающегося пожара. Вторая рука мягко легла на гладкую щёку, пальцы скользнули по нефритово-белой коже, и под подушечками словно рассыпались искры электрического разряда. Цзян Чэн догадался, что у него дрожат пальцы, но сделать с этим ничего не мог - его подводило и дыхание, сбившееся и ставшее поверхностным, и ослабевшие колени и, главное, разум - словно он вместе с Сичэнем хлебнул сладкого дурмана из его чаши. Он наклонился ещё ближе, судорожно пытаясь заставить себя остановиться - ничто в их контракте не предполагало такой степени близости, ничто не мешало Сичэню возненавидеть или презирать его после - за то, что опоил, что воспользовался доверием, удовлетворяя свои тёмные желания. Секс - это просто секс, а поцелуи - совсем другое дело… Лань Сичэнь едва заметно наклонил голову, встречая поцелуй склонившегося к нему мужчины. Ваньинь целовал сладко и трепетно, так, словно забывал даже дышать, и Сичэнь не мог не вспоминать их юные годы в Облачных глубинах. Полные нежности взгляды украдкой, очищенные семена лотоса в плошке на подоконнике, длинные ресницы, скрывавшие тёмно-аметистовые глаза. Ваньинь, получив то, чего так желал - безмолвное разрешение продолжать, - подался ещё ближе, толкнул колено между бёдер, навис, подхватывая под затылок, чтобы углубить поцелуй, делая его невыносимо чувственным, и руки Сичэня сами пришли в движение, ведомые лишь его желанием получить ещё больше, чем поцелуй. Тело требовало чужого тепла, близости, тяжести. Пальцы, найдя жар чужого тела, впивались в плоть, сжимая, а из груди вырывались довольные вздохи, сладостью разливающиеся в воздухе. - Идём, - Цзян Чэну стоило неимоверных усилий оторваться от Сичэня, который то ли держался за него, стараясь не утонуть в омуте чувственности, то ли тянул его за собой, желая утопить - и второе казалось куда более вероятным вариантом. - В постели тебе будет комфортнее, - хрипло шепнул он, прежде чем снова впиться губами в приоткрытые губы. Сам он опустился бы на колени прямо сейчас - пусть мешал стол, пусть пол был прохладным и жёстким, пусть… - Да, - согласно выдохнул Сичэнь, коротко скользнув языком по припухшим губам. - Веди. Две минуты показались вечностью, но Чэн наконец-то запер дверь спальни за своей спиной, привалившись к ней на несколько секунд. Лань Сичэнь, шедший на шаг впереди, потянул вверх свой джемпер и стянул его небрежно-изящным движением, опустив руки, чтобы расстегнуть ремень на джинсах. Цзян Чэн не знал, что у него есть татуировки - оба плеча покрывал клановый узор из облаков, нежно-голубого, пастельного цвета. Невозможно, но с этими узорами Сичэнь казался Чэну ещё более совершенным. Словно идеальная, завершённая скульптура, произведение искусства, восьмое чудо света, опустившееся на его постель. Чэн сам не заметил, что шаг за шагом шёл за Сичэнем, словно голодный обезумевший хищник, полностью сосредоточенный на своей добыче и не замечающий ничего вокруг. И когда Сичэнь, обернувшись, сел на край постели, Чэн преодолел последний, разделяющий их шаг, и снова поцеловал его, ловя губами хриплый, нуждающийся выдох. Сичэнь кожей чувствовал напряжение, искрящее между ними, словно перед грозой. Поцелуи, хоть и приносили некоторое облегчение, на деле лишь ещё больше распаляли обоих, и воздух вокруг словно загустевал - не вдохнуть, не надышаться, не отрезвить себя. Ваньинь раздражённо рванул на себе рубашку, не справившись с последними несколькими пуговицами, и Сичэнь с невероятным удовольствием запустил под неё руки, сжимая ладонями узкую талию. Он чувствовал себя беспомощным перед обожанием этого мужчины, обожанием, которое сквозило в каждом прикосновении, в каждом поцелуе и в каждой ласке. В том, как он подхватывал под затылок, бережно удерживая голову, в том, как толкался языком в рот, заполняя, лаская и доводя до исступления, даже в том, как он, всё-таки отстранившись, помогал Сичэню освободиться от одежды. Пожар в груди мешал Цзян Чэну дышать. Страстное, густое желание обладать бурлило за рёбрами, превращало кровь в раскалённую лаву, плавило кожу, сжигало заходящееся в бешенном ритме сердце. Сичэнь, послушно сдвинувшись по кровати дальше, распустил волосы, повязав клановую ленту на запястье, и Чэн двинулся за ним, голодно скользя ладонями по сильным гладким бёдрам, а взглядом по вздымающейся груди к шее, где плавно двинулся кадык, когда Сичэнь сглотнул, смочив вдруг пересохшие губы прикосновением языка. Чэн хотел его до тёмных пятен перед глазами, хотел погрузиться в жар чужого тела, хотел заставить его изнемогать от удовольствия, умирать и воскресать снова, кричать, просить о большем. Чэн хотел сделать его своим и сделать его счастливым. Подарить себя и бездну удовольствия. - Ваньинь, - тихо выдохнул Сичэнь, протянув руку. Пальцы коснулись щеки, соскользнув к губам. Цзян Чэн поцеловал нежные подушечки, повёл головой, давая ладони найти опору на его загривке, и, склонившись над Сичэнем, подхватил его ногу под колено, поднимая, чтобы уложить себе на плечо. Сичэнь рухнул спиной на постель, а Ваньинь опустился сверху жаркой приятной тяжестью, раскрывая его всё сильнее. Жадный рот приник к шее, нетерпеливо, но не оставляя следов - Ваньинь вовремя опомнился и спустился ниже, принявшись терзать поцелуями и нежными укусами ставшие твёрдыми и чувствительными соски. Его пальцы скользили по внутренней стороне бедра, касались потяжелевшей мошонки, чуть лаская и сжимая, опускались между ягодиц, касаясь сжатого кольца мышц сухой, дразнящей лаской. Рука ни разу не прикоснулась к члену, и тело само добирало недостающую ласку, изгибаясь и в этом движении притираясь к чужой твёрдости. Эта пытка очень скоро стала казаться невыносимой - Ваньинь умело касался чувствительных местечек, распаляя, но не давая в полной мере насладиться удовольствием, и Сичэнь, не выдержав, протиснул ладонь между их тел, обхватывая ладонью оба сочащихся смазкой члена. Ладонь гладко двинулась по прижатым друг к другу пульсирующим стволам, из груди вырвался сладкий стон, на соске приятно-остро сомкнулись зубы, и кожей Сичэнь почувствовал отзвук чужого рыка. Когда Ваньинь поднял голову, в глазах его словно клубилась первозданная тьма - ни единого аметистового отблеска, только чернота, поглощающая свет. Он поднёс к губам пальцы, только что ласкавшие тугое сомкнутое отверстие, влажно облизал и снова опустил руку вниз. Влажные пальцы ощущались совсем по-иному, несмотря на то, что слюна быстро высыхала на раскалённой коже, тело податливо вздрогнуло, желание раскрыться, принять, захлестнуло с головой, и Ваньинь, словно почувствовав его, склонился к уху, прикусывая мочку, и прошептал, тихо и чувственно: - Позволите себе повернуться ко мне спиной, Сичэнь? Я изнемогаю от желания попробовать вас на вкус. Цзян Чэн любовался великолепным результатом - нежным румянцем, залившим резко вздымающуюся грудь, покрасневшими сосками, лужицей смазки на твёрдом животе возле пупка. Он не ждал, что всё это будет так… Словно по-настоящему. Но собирался насладиться каждым мгновением. Когда Сичэнь плавно перекатился на живот, он без промедления сжал руками его бёдра, приподнимая, огладил ягодицы, упиваясь бархатистой нежностью кожи и, растянув их в стороны, прижался губами к нежному входу, ещё сомкнутому но уже немного пульсирующему от раздразнивших ласк. Сичэнь застонал, выгнувшись сильнее. Несколько мгновений ему потребовалось, чтобы найти коленями устойчивую опору, но только для того, чтобы его ноги вновь разъехались, стоило Чэну, тщательно вылизав нежную, чувствительную кожу, толкнуть язык внутрь. Чэн полностью погрузился в ощущение чужого тела в своих руках, он неторопливо, тщательно ласкал языком пульсирующее отверстие, припадая к нему, мягко раскрывающемуся, губами, чтобы проникнуть ещё глубже. Лань Сичэнь стонал не переставая, его тело под руками Чэна сладко дрожало, то и дело подаваясь назад, выпрашивая ещё больше ласки. Цзян Чэн поймал его руки, так и норовящие сжать простынь до белеющих костяшек, и уложил на ягодицы. Сичэнь тихо, хрипло заскулил, но посыл понял, сам раскрыл себя, и тогда Чэн дал волю рукам, позволив им, наконец-то, скользить по сильным бёдрам, по нежной их внутренней части. Он гладил поясницу, заставляя Сичэня прогнуться ещё сильнее, сжимал ладонью тугую гладкую мошонку и основание пульсирующего толстого ствола, ни на секунду не переставая работать языком. Разнеженная лаской дырка податливо принимала его, раскрываясь, нежные стенки пульсировали, сжимая ласкающий язык, от желания погрузить в эту жаркую и влажную пульсирующую тесноту член сводило лёгкие на каждом вдохе. Чэн всего на мгновение оторвался от Сичэня, чтобы перевести дыхание, и тот, издав нуждающийся звук, вслепую зарылся пальцами в его волосы, растрепав, сжав и потянув. Цзян Чэн потёрся щекой о гладкую ягодицу, повернулся и слегка прикусил белую кожу. Сичэнь заметно вздрогнул и громко застонал, и Цзян Чэн, испытывая огромное собственническое удовольствие, повторил, на это раз вывернувшись из-под тяжёлой руки и опустившись ниже. Он сжал зубы на внутренней стороне бедра, упиваясь тем, как вздрогнул Сичэнь, как застонал, как вздрогнули его бёдра, разъезжаясь по постели шире. Тьма внутри довольно заклёкотала, сворачиваясь знакомыми змеиными кольцами, но Цзян Чэн коротким усилием развеял осязаемую форму, вернувшись к своему занятию. Конечно, частично дело было в том сладком дурмане, который Ваньинь добавил в его чай, но он скорее просто позволял телу расслабиться, принять ту ласку, что ему дают, так что удовольствие, волнами обрушивающееся на него Сичэнь считал абсолютно настоящим. Кожа горела под чужими прикосновениями, сосредоточившимися ниже пояса, член тяжело, почти болезненно пульсировал, подтекая смазкой, мышцы сокращались вокруг ловкого языка, так хорошо ласкающего и внутри и снаружи. Тело, хоть и жаждало принять больше, находилось на самой грани даже от того, что уже получило. Сичэнь без стыда стонал, упираясь лбом в постель, цеплялся за Ваньиня, а остатки самообладания утекали золотым песком сквозь пальцы и, когда вокруг члена наконец-то сомкнулась ладонь, я упругий нежный язык снова проник в тело, ритмично толкаясь внутрь, напряжение перевалило за критическую отметку, выплеснулось освобождением, разливающейся по телу негой, удовольствием, заставляющим мышцы дрожать и слабеть. Цзян Чэн мягко убрал руки, когда Лань Сичэнь обмяк после первого оргазма, переводя дыхание. Он продолжил мягко сминать ягодицу ладонью, трогая большим пальцем податливое отверстие, а пальцы второй руки, густо испачканной семенем, поднёс ко рту, слизывая густые и горькие белёсые капли. Сичэнь, слегка приподнявшись на локтях, обернулся. Его взгляд был совершенно расфокусирован, на щеках пылал яркий румянец, а искусанные губы растягивались в красивой, довольной улыбке. Он следил за тем, как Чэн демонстративно облизывает пальцы и, усмехнувшись поддел: - Я был уверен, что вам нужно нечто иное, Глава Цзян. Цзян Чэн хмыкнул, улыбнувшись и, глядя Сичэню в глаза, обнял губами указательный палец, очищая от спермы. У Сичэня, кажется, снова дрогнули ресницы - Цзян Чэн наслаждался этим не меньше, чем его телом. - Хотите сказать, что я разочаровал вас, Глава Лань? - подыграл он, второй рукой направив пульсирующий член: головка скользнула по ложбинке между ягодиц, упёрлась в податливую дырку, чуть надавливая, и скользнула ниже, между разведённых бёдер. Тело Сичэня ответило раньше, чем он сам нашёлся с ответом - бёдра приподнялись, а поясница прогнулась сильнее. - Непохоже на то, - самодовольно добавил Цзян Чэн, щёлкнув крышкой флакона со смазкой, который оказался в его руке. Он вылил чуть прохладный гель прямо на жадно пульсирующий вход, растёр часть по члену, и без лишних сейчас прелюдий надавил головкой на жадно принявшую её дырку. Чэн двигался очень медленно, едва качая бёдрами, давая тугим мышцам привыкнуть, принять его. Он держал Сичэня за бёдра и обнимал за пояс, медленно опускаясь грудью на его спину, слизывал испарину с горячей кожи между лопаток, и медленно, но верно погружался в него глубже, сливаясь в единое целое с его жарким и отзывчивым телом. Присутствие тёмной Ци Сичэнь почувствовал лишь тогда, когда тьма, заклубившаяся вокруг их соединённых тел сгустилась, обрела видимую форму, и скользнула нежным шёлком в меридианы, смешиваясь с его собственной духовной энергией. Это не приносило ни боли, ни каких-либо неприятных ощущений, это вообще казалось неважным сейчас, когда после первого совместного оргазма они продолжали двигаться в унисон, доставляя друг другу наслаждение, когда Ванинь нетерпеливо вгрызался в изгиб плеча, сжимая в объятиях в ответ на отчаянные и бессвязные просьбы, срывавшиеся с губ. - Сильнее, - просил Сичэнь, словно потерявшись в вихре чувственных удовольствий. - Ещё… ещё… Тело реагировало честно и открыто, у Сичэня не получилось бы скрыть от Ваньиня что-то, даже если бы он захотел, поэтому, когда пальцы неласково впились в бедро, а движения распирающего нутро члена потеряли всякую нежную плавность, он не смог бы сдержать торжествующего вскрика, вырвавшегося из груди. Воздух вокруг пульсировал страстью и тьмой, даже делая вдох, Сичэнь впускал её в себя, и она оплетала его, словно невидимая змея кольцами, сжимала грудь в едином ритме с толчками Ваньиня. Сичэнь терял себя в удовольствии и нехватке воздуха, тяжесть в груди, ощущение незримой чешуи, скользящей по коже, казались знакомыми, словно из глубин страшного сна, с той разницей, что сейчас страха не было. Был Ваньинь, обхвативший поперёк груди, потянувший на себя, садясь на пятки, и Сичэнь, не в силах даже сам держаться на ногах, последовал за ним, впуская распирающую нутро пульсирующую твёрдость ещё глубже. - Доверься, - шепнул Ваньинь, скользнув тёплыми мягкими губами по шее. Сичэнь расслабился, отдаваясь его рукам - одна обняла поперёк груди и пальцы сладко играли с соском, другая опустилась к члену, по-прежнему твёрдому, хоть и влажному от двух семяизвержений. Цзян Чэн не торопился - впереди у него была вся ночь и он собирался наслаждаться каждым мгновением, заставляя Сичэня вновь и вновь умолять его. Мольбы, слетавшие с его губ были слаще стонов - так казалось до тех пор, пока оба могли ещё выдавать хоть какие-то связные звуки. Катарсис наступил, когда Сичэнь не мог уже вымолвить ни слова - только смотрел ошалевшими глазами на Цзян Чэна, пока тот снова брал его, сквозь ещё не стихший оргазм. Ставшие податливыми мышцы принимали его как много раз до этого, тьма клубилась вокруг окутывая их обоих, Сичэнь тяжело дышал, разомкнув искусанные губы, и Чэн потянулся к ним, вцепившись в плечо и сильно, глубоко двинув бёдрами. Сичэнь коротко простонал в поцелуй, и ещё раз, и ещё, впился пальцами в бёдра, вжимая в себя - и тогда ставшее привычным за последние дни ощущение Тьмы, сгущающейся вокруг, развеялось, оставив только кристальную чистоту. Новая вспышка удовольствия оставила их совершенно обессиленными в объятиях друг друга. Сичэнь чувствовал заполняющую его чужую Ци - она змеёй сворачивалась вокруг золотого ядра, но пока что, возможно из-за близости Ваньиня, не доставляла беспокойства.