Я рядом

Все как-то просто и понятно. Хочется просто отпустить и забыть, но опустошенное тело било тревогу. Следовало поспать, но Даня просто не мог, несмотря на желание. Глаза слипались, в горле сухой ком, будто поел грязи, а спина болит, будто он дрался с медведем. В старом крыле больницы сыро и неприятно. Все прошло так быстро, что уже все забылось, будто прошла неделя, а не час с их побега. Руслана оперируют, а Кашин просто хочет пить. Но никого поблизости нет и ничего не понятно, а на душе все также досадно. Судьба этого Хованского Даню не волновала, да и влезать в это не хотелось, хватило. Будто глупый рассказ или сериал на нетфликс, который бы не понравился Руслану из-за своей поверхности и очевидности. Пальцы переминались меж собой, а в голове события этого вечера и ночи, но они как-то далеко, пальцы заламываются в попытках достать оттуда фрагменты. Ничего не хотелось, хотя может быть покурить, но нечего, а рядом никого. Оставалось только ждать и думать, вот только сознание склизко ускользало, оставляя только бархатистое чувство на губах и кончиках пальцев. Непонятная ненависть саднила в груди, а больная голова тошнотворно крутилась. В коридоре темно, нет каких-то звуков, только старая плитка, грязная и противная, на ней даже оказались капельки крови, может быть Руслана. Странное чувство в желудке заставило улечься на старую лавку, подтягивая под себя ноги. Холодно. Гадко. И сонно. Но сон не шел. Только тошнота, та же жажда и ломка, от которой хотелось почесать позвоночник. Никаких таблеток. Даже сигарет. Возникало ощущение, будто Кашину вновь лет пятнадцать и он сейчас пойдет клянчить сигареты у взрослых мужиков и выдумывать разные истории, чтобы точно стрельнули. Вансы скрипели по грязному полу, а мутные глаза бегло оглядывали каждый уголок в поисках «дяди». Вены начинали чесаться, хотелось хоть что-то. Тошнить начало как-то неожиданно сильно и неприятно, хотелось что-то сунуть, скушать, сделать хоть что-то, чтобы перестало так драть все тело и глотку. Темные коридоры пусты. Даже удивительно. Крыло больницы хоть и прикрыто, но пострадал не только Тушенцов, хотя в осторожности и тишине тоже был смысл, но Кашина он бесил. Он ощущал себя сторожевым псом, спускаясь по лестнице и сдерживая рвоту от переизбытка эмоций. Как-то все плыло, тремор начинал надоедать, а пустые коридоры заебали конкретно. На лестнице сидел Коля, он хмуро курил сигарету и молчал. Он будто слился с этой серостью и напряженностью, которая сковывала всех. - даров,- рыжий уселся рядом осторожно, но спустя пару мгновений распластался по лестнице,- угостишь сигареткой?- смешанные ощущения сдавливали грудь. Даже молчание блондина бесило. Лида обернулся и затянулся, он оценивающе взглянул на Кашина и дал ему пачку, в которой лежала сигарета. - как ты?- видимо говорить будет Даня, потому что Лида также топился в своих мыслях и напряженно молчал. Руки его дрожали, а плечи, на которых висела грязная кофта, опускались все ниже. - нормально, сам как?- потушив сигарету, Колян обернулся, но тут же зажмурился,- хуево выглядишь, с каждым разом все хуже. Даня криво улыбнулся, его тащило от такой прямолинейности, но в то же время все это было правдой. Щеки его впали, глаза высохли, а губы как у мертвеца. Руки странно трясло, а мимические мышцы периодически подергивались. Если у Тушенцова такое можно было скинуть на его болячки, то для Кашина это было странно и страшно. - да ломает пиздец. Сам не лучше же,- проще было метнуть стрелки и в очередной раз затянуться. На лестнице будто пахло смертью. От этого было колко по телу, а страх, спрятанный глубоко в мыслях, вылезал наружу. Вроде тут морг в подвале. - Коль. Может еще что-то помнишь с вашего… похищения? Затягиваясь, Данила чесал свою руку, чтобы отвлечься от тошнотворного чувства. - меня столько раз огрели по голове, что я нихуя не помню,- блондин был перевязан какими-то тряпками, а его глаз заплыл. Все тело в мелких порезах. Как-то странно на это смотреть. - ебать там снега навалило…- за окошком валил хлопьями снег. Фонари все были далеко и отражение лунного света от снега - было единственным освещением на ступеньках. У Коли ничего быть не могло. Хотелось плакать. Тушенцов будто был рядом, склонив голову, смотрел украдкой, так нежно и тепло. Но сейчас он на столе под ножом.

***

Пролив столько слез боли, Руслан наконец уснул, хоть и не вечным, но крепким сном. Сны были странные. Кровавые, страшные, будто постоянные падения, к которым невозможно привыкнуть. Он будто снова маленький, вот только солнце не яркое, а мама смотрит со злобой. Так тяжело. Она накладывает ему поесть. Слишком много еды. Во дворе тишина и только брюнетка звонко стучала ложкой по посуде. Она облизнула ее и резко обернулась. Лицо ее также было холодно. Тушенцов тяжело дышал, потому что живот был полон настолько, что пища комом в горле больно оседала, будто огромная горка внутри. - я больше не могу, мам,- брюнет оттолкнул тарелку от себя, но женщина решила иначе. - пока блять не доешь… из-за стола не выйдешь. Она резко замахнулась, отчего глаза мальчика закрылись, а вместо ложки в руке у нее был нож. Больно саднило где-то по всему телу, но кровь оказалась на родных руках. В горле застучало теперь и сердце, гулко отдаваясь по ушам. Все в крови. Ну внутри так пусто. Уставшее лицо женщины скривилось, а по покрасневшим щекам текли слезы. - прости меня, сынок. Глаза захлопнулись, а слабость разлилась по венам. В нос ударил запах хвои. Над головой летали птицы, но кричали они как-то бесшумно. - русь?- теплые руки схватили запястья и подняли с земли. Вокруг только высокие деревья, тишина и мнимое чувство свободы внутри. Тело ватное, но россыпь веснушек на чужом лице успокаивала. Даня такой живой тут… в этом странном месте. Будто сейчас выйдут всякие звери с мультиков и запоют. Руки Тушенцова потянулись к Кашину, цепляясь за его футболку так крепко, чтобы вновь не провалиться. Но металлический запах ударил в нос, как и дуло пистолета. Боли не было. Только звук.

***

Все кружилось. Боли все же не было. Бывает же приснится. Повернув голову в сторону, Руслан ощутил на щеке чужую руку. Такую же теплую как во сне. - Дань, а ты бы меня убил?- брюнет положил свою татуированную руку на чужую и начал поглаживать. Но все было будто в замедленном режиме или во сне. - проснулся… а зачем?- опустившись на пол, рыжий положил подбородок на чужую постель и лукаво повернул голову вбок. Хотелось вернуть день их знакомства и не знакомиться. Умереть с передозом в туалете, с левым взрослым мужиком, от чьих объятий хоть и тошнило, но дозы хорошие. Это Руслан так Даню испортил, что глаза у второго такие страшные и глубокие. Ему тоже больно? - я убил тебя,- прикрыв карие глаза, Руслан попытался расслабиться, но слезы сами потекли. Прятаться некуда,- я так… так боялся, что мы не увидимся. Ты же настоящий? Ты не убьешь меня?- Данила над лицом склонился и трепетно оставлял поцелуи-бабочки. Россыпь веснушек уже не такая яркая. - я боялся тебя не найти. Не пропадай больше.- так сухо. Но тепло. Тушенцов ощутил влагу на лбу, от чужих слез. Захотелось облизаться губы, свои и чужие. Слова не были нужны. Запах Дани уже впитался в поры, проник так глубоко, как никто и ничто иное. Он зависимость. Самый тяжелый наркотик. - я люблю тебя,- Руслан закрыл глаза.

***

Кота он забрал, но мама осталась. Она никогда так печально не смотрела, как когда наведывалась в гости к «другу» Руслана. А застала кошмар трезвого человека. Она даже из кружки не пила, а тихо вытирала глаза, в попытках их выдавить. Она пыталась что-то доказать, но Тушенцов уже не мог быть трезвым, постоянное чувство опьянения овладело им, укутывая в себя, как мама в молодости. Наверное, у нее появилось еще несколько складок на лице. - Руслан, я не в силах тебе помочь, но и ты не хочешь,- женщина стояла в коридоре. Вечно добрая улыбка сошла с губ. Исхудавшие руки держали сигарету, а слезы обрамляли глаза. - друг твой этот тебя погубит. - раньше надо было спасать, мам,- брюнет присел на корточки и нервно затянулся. Он скривил лицо, когда в горло неприятно ударил крепкий табак, удивительно даже. - да и не друг он. Раньше надо было следить. Все увидела? Довольна? Такого ты хотела тогда, когда ебашила меня головой об стены, когда называла именем этого уебка? Да нихуя тебе не жаль, старая ты дура. Руслан замолк, когда грудь женщины нервно начала вздыматься и опускаться. Опять ему 17 и опять он хочет убежать как можно дальше. Все не просто. - лгун ты. Как все они,- женщина выбросила сигарету в сторону парня и быстро ушла, оставив шлейф дешевых духов. Пальцы пытались выдавить глаза, а зубы откусить язык. Все налаживалось, но опять сломалось.

***

Хорошо не будет. Данила понимал, что громкие волны не спасут их от страха смерти. Но их существование и близость успокаивали. - Дань, ты пиво будешь?- прихрамывая, Руслан все же прибежал. Он стоял в огромной черной футболке и шортах. Глаза огромные и блестят. Он держал холодную бутылку пива, а с неба крапал дождь. Морские волны откусывали сухой берег понемножку, нежели дождь, который сжирал все сразу. - да я у тебя глотну. Пойдем под зонтик хоть,- он не спасет в такой ситуации. Но пахло приятно. Свободно как-то,- пойдем быстрее!! Брюнет поспевал за парнем, периодически заглядываясь в небо. Под дождем суше, но сесть на прохладный песок оказалось не лучшей идеей. Но Тушенцов рядом согревал. Они уехали пару месяцев назад. Терпеть обстоятельства не получалось, а терпеть уже не было возможным. Руслан с мамой хоть и говорил, хоть и врал меньше, но после каждого звонка сжимался в комок от какой-то боли. Которая стала уже физической, а не ментальной. Их обоих сжирало это место. Убивали эти поцелуи на пляже, такие кусачие и приятные. От них выворачивало наизнанку. Скрываться ни от кого не надо было, только друг от друга, чтобы в моменты эмоциональные не убить друг друга. Данила секрет не утаил. После больницы он сразу же рассказал о том, что у него голова больная. Но Руслан отреагировал как-то слишком спокойно. Только таблетки спрашивал, но Даня не пил. «Для больных это» Руслан думал, что с новой обстановкой все изменится. Они свободные, раскрепощенные и живые. Но что-то умерло тогда, когда мама оставила его одного в коридоре и когда ногти раздирали нежную кожу, а шершавые пальцы Кашина так крепко держали Руслана все ночь, удерживая его от попытки убиться. Тогда он был под чем-то сильным. Но маму продолжал любить, хоть и больно. Работать приходилось, расходиться тоже. Все будто в странном сериале. Постоянно штормит, но окна держатся, а одеяла и татуированные руки греют под футболкой.