Действующие лица:
Чжуаньсюй — 10 лет, правнук Хуан-ди, наследник небесного престола. Шаохао — внук Хуан-ди, дядя Чжуаньсюя, владыка Острова птиц. Фэнъянь — жена Шаохао, госпожа Острова птиц. Чун — 15 лет, старший сын Шаохао. Гай — 10 лет, младший сын Шаохао. Дунхай Лун-ван — Владыка драконов Восточного моря. Цзылун — приближённый Лун-вана.***
Со времени испытания у Хуан-ди в начале нового года зародилась уже третья луна. Вон она — тонкая, полупрозрачная — проявилась над садом. Вторая луна на Острове птиц — в этом диковинном, удивительном мире, к которому Чжуаньсюй никак не мог привыкнуть. Духи-птицы всё время смеялись, пели, танцевали, болтали без умолку. Здесь никогда не бывало так тихо, как во дворце Северного предела, и, чтобы хоть немного отдохнуть от этого гомона и пестроты, Чжуаньсюй уходил в самый отдалённый уголок сада. Впрочем, птицы слетались и туда, и мальчику понравилось кормить их печеньем, потихоньку взятым на кухне. В последние дни часто прилетала белая голубка, легко привыкшая к Чжуаньсюю и без опаски клевавшая крошки с его ладони. Прикосновения розовых горячих лапок, осторожные касания клюва — всё это напоминало Чжуаньсюю другую птицу. Птицу, о которой он уже долго-долго не вспоминал и, наверное, совсем забыл бы о ней. Если бы не этот остров. И пусть его больше не интересовала эта история, он снова и снова возвращался к воспоминаниям о матушке. Чжуаньсюю редко позволяли видеться с ней: после рождения младшего брата отец почему-то сильно гневался на неё. Говорили, это было какое-то чудесное рождение, но Чжуаньсюй тогда ничего ещё не понимал: ему едва минуло три года. А теперь ему больше не было дела до прошлого. Ему больше не было так обидно, что по мере его взросления, они всё реже могли встречаться с матушкой. Он почти не помнил, как она выглядела в человеческом обличье. Только белые и лёгкие, как туман, волосы и голубые глаза. Однако мать в виде белой птицы с человеческими глазами он помнил хорошо. Она часто прилетала к нему и пела, сидя на окне. Голос у неё был удивительный — то ли голос флейты, то ли человека. Жаль, слова нельзя было разобрать, видно, она пела на своём родном языке. Чжуаньсюй любил слушать её и играть с ней. Она охотно садилась к нему на плечо и ела с ладоней просяные лепёшки, которые он старался припрятать во время трапезы. Птица летала по комнате или по саду, ускользая от него, но в конце концов всегда давалась в руки, позволяла гладить нежное белое оперение. Чжуаньсюй всегда знал, что это его мать, хотя никто никогда не говорил об этом. Матушка любила слушать, как он играет на гуцине и часто присутствовала во время уроков музыки. И Чжуаньсюю всегда казалось, будто она и чудесным образом разговаривает с его учителем при помощи мелодий. Чжуаньсюй, отдавшись нахлынувшим воспоминаниям, брёл по дорожке, рассеянно глядя по сторонам. Вдруг кто-то закричал чуть не над самым его ухом: — Скоро гора Юаньцзяо опять уйдёт под воду неизвестно на сколько лет, но никто не повезёт тебя туда выбирать меч. Перед отъездом в столицу отец брал нас на этот остров, а тебя никто не возьмёт, — Гай демонстративно достал из ножен свой Либашань, с которым никогда не расставался, несмотря на то, что меч был ему ещё велик, и попытался сделать красивый выпад. Орудуя взрослым слишком тяжёлым мечом как двуручным, Гай выглядел довольно нелепо. Чжуаньсюй презрительно скривил губы. — Твой отец даже не побеспокоится об этом. Так что ты останешься без настоящего меча! Нынешние оружейники и вполовину не так искусны, как были оружейники с Юаньцзяо. — Это верно, никто не повёз бы меня на остров бессмертных за мечом, но мне никто и не нужен. Я сам могу туда добраться и найти себе меч, — холодно отозвался Чжуаньсюй. Гай злил его своей ревнивой завистью, своим желанием присвоить Шаохао лишь на том основании, что Шаохао был его отцом. При том что Чжуаньсюй и не претендовал на особое внимание дяди. Тот сам старался дать как можно больше знаний ему, будущему наследнику небесного престола, единственному достойному принять эти знания. Может быть, ещё Чун был достоин, но только не Гай. Чжуаньсюй не стал смотреть на пассы брата, лишь сухо хмыкнул и пошёл прочь. Вскоре его нагнал Чун: — Гай солгал. Отец собирался везти тебя на Юаньцзяо: он как раз сегодня велел готовить лодку. Гай просто хотел тебя разозлить. Не слушай его. — Я не слушаю его: он глуп. Но мне, правда, не нужна ничья помощь, чтобы достигнуть Гуйсюя. Разве я не справлюсь с такой пустяковой задачей сам? — Ты-то, может быть, и справишься, — задумчиво проговорил Чун. — Только зачем зря рисковать? Завтра утром отец отправится с тобой. Поможет тебе, если будет нужно. — Мне не нужна помощь, Чун-гэ. Это вы привыкли во всём полагаться на своего отца. Мне это ни к чему, — коротко бросил Чжуаньсюй и направился к берегу моря. — Стой! — крикнул Чун ему вслед. Но Чжуаньсюй его не слушал. Чжуаньсюй шёл узкой тропкой между скал, вдыхая запах распаренной влажной земли, диких трав, лезущих из неё по весне, всевозможных цветов, замечал взлетающих из-под ног спугнутых птиц, пёстрых ящериц, греющихся на поросших лишайником валунах… Он ни за что не признался бы себе, что всего за одну луну вспомнил, как радоваться тёплому ветру, весеннему солнцу, пению птиц, каждому дню — тому, на что был наложен запрет в последний год подготовки к испытанию Хуан-ди, когда было дозволено испытывать лишь удовлетворение и самодовольство, осознавая свои достижения и таланты. А шуфу ценил особенно его музыкальное дарование, относясь к прочему сдержанно, хоть и отдавая должное. В том, что дядя занимал в его сердце теперь особое место, Чжуаньсюй тоже никогда не признался бы себе. Мальчик спустился в селение у моря, где жили моряки и рыбаки — духи-чайки и бакланы. Встречные жизнерадостно улыбались Чжуаньсюю, громко приветствовали, поспешно кланяясь: — Молодой господин! Добрый день, молодой господин! Те, кто ещё не очень хорошо знал Чжуаньсюя, даже спрашивали, куда он идёт и не нужно ли ему помочь. Чжуаньсюю непривычна и неприятна была эта суета: по сравнению с обитателями севера, где он вырос, здешние жители вели себя бесцеремонно и слишком шумно. Он делал вид, будто не замечает их, а от самых назойливых резко отмахивался. Но птицы никогда не бывали деликатными и внимательными. Они, смеясь, спешили мимо и тут же забывали о неласковом молодом господине. У причала на волнах покачивалась большая лодка, по палубе которой сновали люди, что-то таскали, проверяли, чистили… Чжуаньсюй взошёл на борт, и поскольку никто не обратил на него внимания, пройдясь пару раз туда-сюда, он подозвал слугу: — Скажи всем, чтобы ушли с лодки. — Но, молодой господин, ещё не всё готово. — Это не важно. — Если мы уйдём, мы не успеем снарядить лодку к утру. — В этом нет необходимости. Передай, что я велел всем уйти. Экипаж и слуги покинули лодку, а Чжуаньсюй отправился к бездне Гуйсюй.***
Чун, запыхавшись, вбежал в покои Шаохао: — Отец! Чжуаньсюй пошёл к морю! — Что такого, Чун-эр? Он может ходить, где хочет, к тому же он прекрасно умеет плавать. Если ты опасаешься, что он увидит лодку, ничего страшного: это вовсе не секрет, просто я не успел сам рассказать ему о предстоящей поездке из-за подготовительной суеты… — Отец, они поспорили с Гаем… Гай дразнил его, а Чжуаньсюй сказал, что ему никто не нужен. И ушёл к морю. Шаохао побледнел: — Почему же ты не остановил его? — Будто ты не знаешь Чжуаньсюя, отец, — вздохнул Чун. — Разве его хоть кто-то может остановить? Шаохао поспешил на берег и по дороге встретил экипаж и слуг, отпущенных Чжуаньсюем. «Что он задумал?» — в тревоге думал Шаохао. Выйдя на пристань, он увидел лодку, исчезающую на горизонте. Шаохао спешно отправил слуг за всем необходимым и велел готовить к отплытию ещё одно судно. — Чун-эр, — обратился он к сыну. — Тебе следует подобрать дары для Дунхай Лун-вана и отправиться лично к нему во дворец. Я беспокоюсь, как бы Чжуаньсюй не оскорбил его чем-нибудь: драконы так болезненно самолюбивы… — Мне приготовить всё, как обычно, или нужно что-то особенное? — У нас есть плоды дерева цюнсан, которые передала твоя бабушка, возьми их тоже. — Отец, разве ты не навестишь Лун-вана сам? — Он хорошо к тебе относится, Чун-эр, а мне лучше отправиться за Чжуаньсюем. Кто, кроме меня, может себе это позволить? Едва всё было готово, корабль отчалил…***
Чжуаньсюй всегда любил плавать к Северному пределу, и для него не составляло труда управлять лодкой. Он наизусть выучил «Книгу гор и морей», так что прекрасно знал, куда нужно плыть. В лодке была еда, но Чжуаньсюй не так уж и нуждался в пище. Солнце садилось и заходило, ветер послушно нёс его к островам бессмертных. На третий день путешествия небо потемнело, предвещая бурю. — Эй, кто там хочет меня напугать? — крикнул Чжуаньсюй. — Лун-ван, выходи! Давай поболтаем! Прошло немного времени — благовонная палочка не успела бы догореть, — и из воды высунулась усатая драконья морда. — Это ты Лун-ван? — спросил Чжуаньсюй. — Ха-ха-ха! — рассмеялся дракон, поднимая пенистые волны. — Да что ты! Стал бы наш владыка покидать свои покои ради какого-то сопляка. — Ты хоть знаешь, кто я? — Понятия не имею. Да мне и незачем. Я тебя потоплю одним движением хвоста, — и он плеснул по воде, окатив брызгами Чжуаньсюя. — Ты-то? — презрительно усмехнулся мальчик. — Ну-ка, знаешь, что сделай? Впрягайся в лодку и быстро вези меня к острову Юаньцзяо. И дракон не посмел ослушаться: кипя от злости, он впрягся в лодку и потащил её, а Чжуаньсюй только за усы его подёргивал, торопя. Да, Цзылун и не догадывался прежде, что приказывать — особенный дар Чжуаньсюя. Остров Юаньцзяо некогда населяли бессмертные кузнецы. Они изготавливали различную утварь для небесных чертогов, а также оружие. Но когда великан Лунбо выловил черепах, держащих остров, тот пошёл ко дну и бессмертные были вынуждены покинуть место своего обитания. Забрать с собой накопленные сокровища они не успели — все мечи, копья, кинжалы, посуда и прочие предметы роскоши так и остались лежать в сокровищнице. Время от времени Юаньцзяо всплывал, и желающие имели возможность взять себе что-нибудь ценное, но мало кто мог добраться до острова, хотя бы потому что никто не знал, где и когда он всплывёт в следующий раз. Тут Чжауньсюю действительно повезло, ведь Юаньцзяо поднялся на поверхность именно в бездне Гуйсюй вблизи Восточного моря, как раз когда сам Чжуаньсюй приехал в гости к шуфу. Причалив, Чжуаньсюй выпрыгнул из лодки и небрежно бросил дракону: — Теперь убирайся отсюда.***
Чун прибыл ко двору Дунхай Лун-вана как раз тогда, когда там объявился Цзылун, отпущенный наконец Чжуаньсюем. Лун-ван, до глубины души оскорблённый поведением наследного принца, не хотел даже видеть Чуна, однако услышав о дарах, смягчился и принял его. Слуги поднесли узорные коробы с персиками из садов Си-ванму, яшмовые плоды дерева лангань из висячих садов Хуан-ди, ягоды с дерева цюнсан подобные пурпурным кристаллам, а также изящную коробочку с нефритовой пастой с горы Мишань и плоды дерева даньму, ароматные и сочные, подобные разноцветным жемчужинам небывалой величины. Лун-ван был известным лакомкой, и принесённые диковинки весьма его порадовали. Он благосклонно выслушал объяснения Чуна и согласился с тем, что, возможно, Цзылун был слишком дерзок с наследником небесного престола. — У цунтанди очень уж крутой нрав, — оправдывался Чун. — Никто не смеет ему перечить. А тех, кто пробует возражать, он считает глупцами и вовсе не обращает на них внимания. Чун помолчал и со вздохом добавил: — Да и кто может поставить его на место, если его место так высоко? Оскорблённому Цзылуну Чун поднёс отдельный подарок: три стручка календарного дерева минцзя, дарующих силу и долголетие, — чем почти совершенно утешил его, и покинул дворец.***
Дракон скрылся под водой, а Чжуаньсюй поспешил на вершину горы, где располагалась сокровищница бессмертных. Когда-то здесь росли благоухающие сады, текли чистейшие ручьи и прозрачные реки, цвели яркие цветы и пели удивительные птицы. Теперь же кое-где в расщелинах между камнями, облепленными блёклыми морскими желудями, прятались морские ежи и шевелили щупальцами бесцветные актинии. И пахло здесь довольно дурно: гниющими водорослями, мёртвыми моллюсками. Хорошо ещё на сокровищницу было наложено заклятье, и вода туда не проникала: кто-то из бессмертных, покидая остров, успел позаботиться об этом. С заклятьем пришлось немного поломать голову: догорели бы две или три благовонные палочки, пока Чжуаньсюй сообразил, с какой стороны его распутывать. Наконец мальчик толкнул двери и вошёл под сень храма небесного металла, из которого были выкованы все диковинки, хранящиеся там. На него повеяло ароматом сандала и неповторимым духом оружейной: смесью запаха кожи, дерева и металла, согретого в руке. Он долго бродил вдоль стен, увешанных различными мечами, пытаясь найти свой единственный. Был ли он среди них? Даже мелькнула предательская мысль, что, возможно, стоило всё же подождать дядю или хотя бы спросить его, как следует подбирать себе меч, но Чжуаньсюй отогнал её. Он не такой как Гай или Чун. Он справится сам. Всегда справлялся и на этот раз тоже сможет. Нет такой задачи, которая не была бы ему по плечу. Чжуаньсюй касался ножен, в которых столетиями дремали драгоценные клинки. Брал их в руки, пытаясь понять, о чём они с ним говорят. И вдруг один неуловимо отозвался на вопрос, совсем иначе, чем другие, лёг в руки, раскрылся перед Чжуаньсюем… И сердце мальчика откликнулось на зов меча, вспыхнув радостью. «Шоу-сыфан», — было написано на клинке. «Беречь четыре предела». Безусловно, это был его меч — меч наследника небесного владыки. Чжуаньсюй повесил меч за спину и вышел из сокровищницы. После полумрака оружейной солнце ослепило мальчика, и он, поскользнувшись на пороге, чуть было не упал в воду, подступившую уже к самым дверям: остров погружался в море. Волны били о берег обломки лодки: видно дракон, обиженный необходимостью подчиняться, всё же разбил её. Что ж, у Чжуаньсюя есть теперь меч, а на мече он сможет добраться до Острова птиц в два счёта. Только вот прежде он никогда не летал на мече. После нескольких неудачных попыток Чжуаньсюю, вымокшему до нитки и нахлебавшемуся солёной воды, всё же удалось удержать равновесие. И он медленно поплыл по воздуху в сторону дома.***
Несколько дней Шаохао в тревоге не уходил с палубы, и днём, и ночью вглядываясь в морскую даль. Наконец, на четвёртый день пути, около полудня, альбатрос, ловящий ветер в чистой синеве, на вопрос Шаохао ответил, что остров Юаньцзяо погружается в воду, а мальчик летит на мече навстречу солнцу. Шаохао вперил взор в ослепительно сверкающую воду впереди, молясь светлым духам и Великому Владыке, чтобы Чжуаньсюю достало сил продержаться ещё немного. …К вечеру Чжуаньсюй почувствовал, что совершенно обессилел. Всё же долгое путешествие по Восточному морю и по недвижным водам бездны Гуйсюй забрало у него много энергии. Чжуаньсюй, продвигаясь вперёд из последних сил, искал глазами хоть какой-то островок, какую-то скалу, возвышающуюся над водой. Напрасно. И когда ему показалось, будто он больше не сможет лететь и сейчас упадёт в море, вдали, в ослепительных лучах заходящего солнца, он увидел лодку. Она далеко-далеко качалась синеватым пёрышком на волнах, но Чжуаньсюй знал наверняка, что на лодке плывёт Шаохао. Шуфу никогда бы не бросил его, в глубине души Чжуаньсюй это знал, потому, наверное, так отчаянно и пустился в путь. Такие мысли придали Чжуаньсюю сил, и он устремился вперёд. И уже почти теряя сознание от усталости, засыпая на лету, он упал в руки Шаохао. Очнулся Чжуаньсюй в чистой постели, переодетый в сухое. Волны мягко покачивали корабль, ветер шевелил бамбуковую шторку на окне, а сквозь щели в ней протискивались подвижные узкие солнечные лучи. Рядом с кроватью Чжуаньсюй заметил столик с кувшинчиком сока и тарелку с пирожными и печеньем. Он протянул руку и налил сок в изящную серебряную чашечку. Вишнёвый — тот, что больше всего ему нравился. Ореховые пирожные и печенье из жужубов… Шуфу всегда замечал всё, что нравилось Чжуаньсюю, и потому мальчик чувствовал себя беззащитным перед ним. Но в душе жила уверенность в том, что дядя никогда не воспользуется этими знаниями во вред, что шуфу запоминал и замечал всё это лишь для того, чтобы радовать племянника. И потому беззащитность не пугала уже Чжуаньсюя, наоборот, позабытое чувство доверия грело его. Чжуаньсюй съел пирожное и несколько печений, запил соком и стряхнул крошки с одеяла на пол. Он встал, оделся в чистую одежду, привезённую Шаохао, взял в руки лежавший поверх одежды меч — его Шоу-сыфан — и уже собрался выйти, как столкнулся в дверях с Шаохао. — Чжуаньсюй, ты встал? — удивился тот. — Сколько же мне валяться, шуфу? — бросил Чжуаньсюй, жестом приглашая дядю войти. — Ты что-то хотел мне сказать? — Ничего особенного. Просто хотел проведать тебя и узнать, всем ли ты доволен. — Хм, — поморщился Чжуаньсюй. — Прислал бы слугу. — Видишь ли, чжицзы, я очень волновался за тебя… — Боялся, что не справлюсь? — Дело не в том, боялся ли я, что ты не справишься, не доберёшься до острова или не найдёшь меч, — торопливо заговорил Шаохао. — Я беспокоился, поскольку в жизни бывают обстоятельства, в которых необходимо принять чью-то помощь, а принять её слишком трудно, хотя на самом деле лишь тот, кто найдёт в себе силы её принять в подобных условиях, и будет по-настоящему непобедимым… — Шуфу, — улыбнулся Чжуаньсюй. — Что ты сказал? Шаохао рассмеялся. — Я всего лишь хотел сказать, что, возможно, тебе и не нужна была моя помощь, и тебе сложно принять мою тревогу о тебе, но прости мою слабость. Иногда даже самым сильным приходится принимать помощь, и это делает их великими. — Как в войне прадеда и Янь-ди? — Да, как на войне… — повторил Шаохао. — Хорошо, — согласился Чжуаньсюй. — Я запомню это наставление. Собственно, ему только и оставалось на сей раз признать правоту дяди, ведь если бы тот не явился так вовремя, меч Чжуаньсюя лежал бы на дне морском, а его самого невесть где носили бы волны.