Действующие лица:
Хуан-ди, Шан-ди, Тянь-ди, Жёлтый владыка, владыка Центра — небесный император. Шаохао — внук Хуан-ди, правитель Острова птиц, двоюродный дядя Чжуаньсюя. Чжуаньсюй, 10 лет — правнук Хуан-ди. Ханьлю — отец Чжуаньсюя, сын Чанъи, внук Хуан-ди. Чию — правнук Янь-ди, владыки Южного предела, детский друг Ханьлю. Чжи — советник Хуан-ди. Фэн-бо, Фэйлянь — повелитель ветров. Юйши, Пинхао, Пинъи — повелитель дождя.***
Смотр правнуков был назначен Хуан-ди на первый день нового года, так что к концу года в Небесной столице собралось множество божеств, духов, полубогов и полудухов. Шаохао не хотел везти туда старших сыновей: «Это очень неполезно для Гая», — сокрушённо вздыхал он. Но с приказами шан-ди не спорят. Сам же он очень надеялся встретить в Небесной столице Чжуаньсюя и, если возможно, взять его к себе на воспитание. До начала торжеств все прибывшие имели возможность уладить свои дела друг с другом. Так и Шаохао навестил Ханьлю, желая пригласить Чжуаньсюя в гости. Однако двоюродный брат не слишком обрадовался этому предложению: он отвечал уклончиво и словно был чем-то озабочен. С племянником же Шаохао увидеться не удалось. Между тем, Ханьлю встретился со своим другом юности Чию, несмотря на его занятость в последние дни. Сейчас Чию исполнял обязанности сяньма — распорядителя придворных церемоний, и предстоящее празднество было организовано им. Всё же он нашёл время посетить приятеля. — Слышал, ты, готовя сына к встрече с шан-ди, отдал предпочтение военным наукам, фехтованию и стрельбе из лука? — спросил Чию, отпив вино и поставив на стол чарку. — Разве ты не знаешь, что владыка предпочитает музыку? «Вникнув в музыку, можно разобраться в управлении, и только тогда пути управления государством приобретают завершённость», — так он любит говорить. — По правде сказать, мне нет дела до того, что любит шан-ди, — хмыкнул Ханьлю. — У меня свои планы… — М? Это интересно. Ты хотел поделиться ими со мной? — Чию поднял бровь. — Лишь в том случае, если ты не забыл нашу детскую дружбу, Чию. Ты столько лет провёл при дворе Хуан-ди, достиг таких высот, что… — Ты не знаешь, можешь ли мне полностью доверять? Помнишь ли, как с нами обращались в бытность твою при дворе? Думаешь, что-то с тех пор изменилось? — Чию пристально посмотрел на друга. — Разве это высокое положение при дворе не насмешка над единственным наследником Южного предела? Прислуживать Жёлтому владыке, развлекать его… Отвратительно. — Значит, ты и вправду не забыл свою прежнюю ненависть? Чию холодно улыбнулся. — Хуан-ди обещал вскоре отпустить меня на юг, как он выразился, сменить престарелого Янь-ди. Наконец я окажусь на свободе. Каковы же твои планы? — Я сам хочу стать Жёлтым владыкой. Ты поможешь мне? — Зачем мне тебе помогать? — Чию глянул на Ханьлю, прищурившись. — Ты сможешь отомстить за поражение Янь-ди, за гибель вашего рода. — Ты, как и прежде, опасно прямолинеен, — улыбнулся Чию. — Я долго жил при дворе Хуан-ди и понял, что отомстить ему совсем не просто. Нельзя действовать прямо, бить в лоб. — Я помогу тебе. Я легко стану владыкой Севера, потом мы объединимся с тобой… — И пойдём войной на Хуан-ди? — рассмеялся Чию. — Братец, у него под властью вся Поднебесная, а у тебя на севере вообще никто не живёт, кроме сов и северных оленей. — Мы можем привлечь Ди-цзюня: старик вечно всем недоволен и, пожалуй, встанет на нашу сторону… — не унимался Ханьлю. — Словом, весь твой план — всего лишь весенний сон, — проговорил Чию, снова принимаясь за остывающую еду. — Разве не ты всегда говорил, будто высокие стремления поднимают за облака? — подмигнул Ханьлю приятелю. — В те времена я был ещё слишком юн, — протянул Чию, отпивая вино. — Глупо теперь во сне говорить о сне. — Не думал, что ты так быстро смиришься, — покачал головой Ханьлю и добавил с горечью: — надеялся встретить в тебе того же отчаянного смельчака, готового на всё ради восстановления чести. — Разве не наивно до сих пор верить в то, что мы можем пойти против небесного владыки? — Какой смысл существовать, если вынужден лишь подчиняться противной твоему сердцу чужой воле? — воскликнул Ханьлю. — Все эти годы я обдумывал, как пойти против Хуан-ди. Я надеялся, что ты остался прежним… — он отвернулся к окну, тяжело вздохнув. — Значит, всё напрасно… Чию допил вино, глядя мимо друга. Потом вдруг спросил: — Ты не думал, что меня подослал Хуан-ди? Что я предам тебя? Так легко передо мной раскрылся… — Ты единственный в этом мире, кому я могу верить. Если даже ты предашь… — Ханьлю криво усмехнулся. — Зачем тогда вообще жить в этом глупом мире? Чию сжал его руку: — Я не предам, клянусь, — и, помолчав, добавил: — ты ведь тоже единственный, кому я могу верить. — И всё же ты не пойдёшь со мной? — с укором проговорил Ханьлю. — Пойду, — просто ответил Чию. — Я тоже много думал о том, как противостоять Хуан-ди. Вместе мы должны суметь. Они сидели и молча пили вино, каждый думая о своём. Вдруг порыв ветра, ворвавшись в раскрытое окно, бросил на пол лепестки красной сливы, и в лучах заходящего солнца они блеснули каплями крови. Чию медленно поднялся, не сводя глаз с алых лепестков, и задумчиво проговорил: — Даже немного страшно то, что мы задумали… А, Ханьлю? — Мне нечего терять, кроме постылой жизни. Лучше поставить на кон всё и проиграть, чем тянуть ярмо бесконечного бесцветного существования. Если боишься, шисюн, живи, как хочешь. Пообещай лишь не мешать мне. — Обещаю, что буду с тобой до конца. По правде сказать, Небесная столица не понравилась Чжуаньсюю. Конечно, едва увидев стены из нефрита, Киноварные ворота дворца, обитые золочёной медью, улицы, мощённые разноцветным мрамором, блистающие великолепием палаты, он был впечатлён, поражён. В столице Северного предела не было ничего подобного. А Тяньюань — роскошный сад дворцового комплекса?! До сих пор Чжуаньсюй не видел ничего красивее оранжереи тётушки и леса вокруг чертогов Фуси, этот же сад превосходил все ожидания. Воображение было неспособно вместить всё его разнообразие, собранное в гармонию. Покои во дворце, которые отвели Ханьлю и Чжуаньсюю, были так богаты, так изысканны… Получив столько впечатлений за один лишь день, мальчик устал удивляться, а через несколько дней вся эта показная пышность ему надоела. К тому же Чжуаньсюй тяготился установленными во дворце правилами: он-то привык к свободе и простоте Северного предела. Но раз уж он хотел стать наследником небесного императора, то должен был терпеть, в тайне мечтая, что, войдя сюда хозяином, всё сделает по-своему. В первый день нового года Хуан-ди устроил великолепное шествие. Множество колесниц, запряжённых драконами и змеями, великолепными божественными птицами и невиданными зверями — расписных, позолоченных — следовало по улицам от Небесного дворца через весь город до великой горы Ситайшань. По краям дороги стояли, восхищённо взирая на блистательную процессию, не только божества и духи, но и люди, поднявшиеся по небесным лестницам Куньлуня, по прямому, как древко копья, стволу дерева цзяньму, добравшиеся до небес, восходя сквозь висячие сады Сюаньпу. Впереди, сидя верхом на тигре, окружённый стаей волков, ехал Чию. Затем на драгоценной колеснице, выточенной из цельного нефрита редкостной красоты и запряжённой белыми слонами, двигался Хуан-ди. Правил упряжкой бифан — диковинная одноногая птица с ярким красно-синим оперением. Везде, куда он смотрел, вспыхивало, никого не опаляя, разноцветное пламя. Дальше верхом на драконах следовали повелитель дождя и повелитель ветра. Обернувшись шелковичным червём — приняв свой магический облик, — повелитель дождя вдруг закружился на месте, словно нити, наматывая на себя водяные струи, внезапно этот кокон лопнул, разлетевшись фонтанами радужных брызг, и повелитель ветра, взмахнув рукавами, сплёл из переливчатых струй тонкий узор и затем разметал его так, что ни на идущих в шествии, ни на зрителей не попало ни капли. Много других удивительных духов и нарядных божеств следовало за колесницей Хуан-ди. «Фениксы плясали в небе, а крылатые змеи припадали к земле», — как записано было после в «Книге гор и морей» в разделе «Уцзань шань дин». Словом, шествие было невероятно великолепным. Процессия обошла всю Небесную столицу и наконец вернулась во дворец небесного императора и остановилась у ворот Зала великих светил. Уже начинало смеркаться, но в Зале великих светил были накрыты столы для пира в честь первого дня Нового года, где в домашней обстановке семейной трапезы Хуан-ди пожелал познакомиться со своими правнуками и выбрать из них наследника для себя. Отцы и деды — дети и внуки Жёлтого Владыки — сидели в огромном зале за столиками, уставленными яствами, а юноши и мальчики входили по одному, почтительно приближались к трону, чтобы приветствовать шан-ди и показать ему свои умения. Кто-то играл на флейте или на губном органчике, кто-то — на цитре сэ, кто-то танцевал с мечом и щитом под бой барабанов — все знали, что шан-ди любит танцы и музыку. Все они были одеты ярко и роскошно, с большим вкусом, все отличались изысканностью манер и красотой, все были необыкновенно талантливы. И сливались теперь в пёстрый блестящий поток, движущийся перед глазами Хуан-ди. Присутствующие уже начинали сомневаться, что из этой блистательной вереницы великолепных юношей можно выбрать одного-единственного. И вот вышел Чжуаньсюй. Он был одет в парадную одежду придворного из дворца Северного владыки: его чёрное верхнее ханьфу было заткано узором из черепах, к поясу прикреплена подвеска из горного хрусталя, словно выточенная из полупрозрачного льда моря Бэймин, волосы собраны серебряной заколкой, украшенной чёрной яшмой. Он настолько отличался от остальных участников этого смотра талантов, что по залу будто ветерок пробежал. Кто-то осудил мальчика за слишком простые одежды, не подобающие случаю, однако формально его не в чем было упрекнуть: он, действительно, состоял на службе при дворе Северного владыки и в официальной обстановке был обязан носить свой придворный костюм. Однако, с другой стороны, в Зале великих светил он присутствовал не как представитель Северного предела, а как правнук небесного императора… Шаохао, подумав так, вздрогнул и глянул на Хуан-ди. По спокойному лицу шан-ди нельзя было догадаться о его мыслях, но Шаохао отметил интерес, с которым тот смотрел на своего правнука. «Возможно, мальчик был прав, одевшись так. Он на самом деле смог обратить на себя внимание, а это уже хорошо…» — кивнул Шаохао. Но Ханьлю именно этим и был недоволен. Он сожалел, что позволил сыну поступать по своему усмотрению. Приблизившись к престолу шан-ди, Чжуаньсюй поклонился и поднял взгляд, рассматривая сидящего на возвышении человека. Две седые прядки у лба — следствие раны, полученной в войне с Янь-ди, — подчёркивали утончённое благородство его мягких черт. Его лицу, слегка рыхловатому, выражение спокойной отрешённости придавало твёрдость, а взгляд узких глаз был таким внимательным и цепким, что, казалось, он проникает в самое сердце. Его облик мог бы выглядеть слишком простым, как внешность обычного крестьянина, но в манере держаться сквозило сознание собственной власти, а его поза была исполнена величия. И Чжуаньсюй, восхищённо отдав шан-ди должное, глянул на прадеда прямо и этим взглядом бросил ему вызов — маленький дерзкий внук изгнанного божества, сын вечного пленника Северного предела, перед престолом всесильного владыки поднебесья. — А ты что умеешь делать? — спросил его Хуан-ди, без труда выдержав упрямый взгляд и с удовольствием принимая вызов. — Я умею приказывать, — ответил мальчик. — Что ж, любопытно… — кивнул Хуан-ди. Чжуаньсюй ничего не ответил, лишь глянул на стоящего рядом с престолом мудрого советника Чжи и проговорил: — Подай пирожное. И тот не посмел ослушаться. Поклонившись мальчику, он подал ему пирожное со столика самого владыки. Чжуаньсюй принял сладость из его рук и, чуть улыбнувшись небесному императору, съел пирожное у всех на глазах, прямо перед императорским престолом. И никто даже бровью не повёл. — А ещё я умею слагать стихи, играть на цине и сэ, стрелять из лука, управлять колесницей, неплохо владею мечом и играю в вэйци. Да и почерк у меня недурной, — отозвался Чжуаньсюй. Хуан-ди ничего не сказал, но едва кивнул головой. Никто из его правнуков не удостоился большего. Это видели все: и Ханьлю, и Шаохао, любимый внук, сидящий у престола, — и все, кто в тот миг присутствовал в Зале великих светил. И поползли слухи о том, что наследником Жёлтого владыки станет Чжуаньсюй. На следующий день были проведены соревнования по стрельбе из лука, был выбран день для состязания на колесницах, и каждого правнука Хуан-ди пригласил сыграть партию в облавные шашки. Не везде Чжуаньсюй оказался первым, но внимание прадеда на себя обратил. Незадолго до отъезда Чжуаньсюя Хуан-ди пригласил его сыграть на цине. Кроме самого шан-ди в покоях находился Шаохао. Мальчик тронул струны, и комнату наполнили звуки метели, звон снега, пение ледяных волн моря Бэймин. Когда Чжуаньсюй закончил играть, Хуан-ди отпустил его кивком головы и обратился к Шаохао: — Я бы хотел, чтоб ты взял мальчика на воспитание. Северный предел — слишком холодное и пустынное место, и негоже ребёнку там находиться. Зная суровый характер Северного владыки и грубый нрав Ханьлю, я опасаюсь, что они загубят тонкий музыкальный талант и в его правлении будет недоставать милости. Шаохао поклонился. Он уже и не смел надеяться на такое. — Мне забрать мальчика сразу после торжеств? — Да. Я отдам соответствующие распоряжения. По прошествии новогодних праздников был провозглашён указ небесного императора о назначении наследным принцем Чжуаньсюя, сына Ханьлю. — А твой мальчишка не промах, — усмехнулся Чию, навестивший друга вечером накануне его отъезда. — Что теперь будешь делать? Став наследным принцем, он вряд ли захочет быть твоим союзником. Подумать только, теперь его статус намного выше любого из потомков Хуан-ди. Или твой сын так воспитан, что почтительно уступит тебе престол? — Нет, конечно. На такое рассчитывать не приходится, — хмыкнул Ханьлю, наливая в чашу вино. — Мне не следовало слишком надеяться на сына. Однако я всегда помню о том, что у меня есть ещё и отец. — Отец? — удивлённо протянул Чию и замер, не донеся палочки до рта. — Постой-ка, разве твой отец не сослан на веки вечные в реку Жошуй? — Сослан, — кивнул Ханьлю и, проглотив кусочек мяса, продолжил: — но именно потому я на него и полагаюсь. Ведь если он таков, как о нём говорят, он ни за что не станет мириться с подобной участью. — Вроде бы уже смирился? Разве нет? О нём уже сотни лет ни слуху, ни духу. Ты вообще уверен в том, что он ещё жив? — Он жив и здоров. И подчинил себе духов реки Жошуй. — Откуда такая уверенность? — Мне сказал об этом наставник сына. — Он-то откуда знает? — О, он многое знает. И ему можно верить. — Значит, твой отец… — Чию задумчиво жевал маринованный сельдерей, делая вид, будто этот хруст сейчас занимает его больше всего на свете. — А он не захочет сесть на небесный престол? — Думаю, с ним я смогу договориться. Как-нибудь разберусь, во всяком случае. — Тебе не кажется, что у тебя слишком много неясностей в планах? Слишком много «как-нибудь»? Разве можно устраивать переворот, когда не только нет уверенности в силах, но и нет чёткого плана действий? — Если хочешь, можешь разработать чёткий план, и эту войну мы назовём твоим именем. Мне не нужно ничего, кроме небесного престола. — А если я тоже захочу небесный престол? — лукаво улыбнулся Чию, пощёлкав палочками, будто подхватывая ими небесный престол, как лакомый кусочек. — Не хочу прибегать к запугиванию, но на тебя я найду управу, — подмигнул ему Ханьлю. — Да и скажи честно, зачем тебе эта власть? — А тебе? — Чию прищурил глаза. — Как говорится, лучше один день быть человеком, чем тысячу лет — тенью. Всех, кто прежде мешал мне жить и действовать по своему усмотрению, я уберу со своего пути. Буду иметь всё, что захочу. Переберусь наконец с этого голого севера в роскошные небесные покои, — он шутливо склонил голову к плечу. — Для чего ещё нужна власть? — Действительно, — усмехнулся Чию. — Для чего ещё нужна власть? Ветер гнал по небу оборванные прозрачные облака, и узкий острый месяц начала года то освещал комнату, то исчезал снова. Светильник догорал. На столе остывали закуски. Чию и Ханьлю опять пили сладкое вино, не говоря ни слова. Наконец Чию, первым вышедший из задумчивости, пробормотал: — Значит, теперь мы заговорщики, и всё, что когда-то таилось в наших сердцах, должно воплотиться. Следовать воле Неба, и будь что будет. — Будем вместе. И будь что будет, — отозвался Ханьлю. Что касается Чжуаньсюя, он ничуть не удивился своему назначению наследником. Он всегда был уверен — пусть даже он и не лучше других, — что он единственный, кто мог бы занять небесный престол. Лишь потому, что он — это он, и ничто в мире не соответствует ему лучше, чем быть наследником шан-ди. Власть над Поднебесной казалась ему величайшей вершиной, выше которой нет ничего, а потому он обязан был на неё взойти. Это являлось его призванием, предназначением, сущностью. Не даром же никто в Поднебесной не смел противиться его приказам. Так существовал ли кто-то ещё способный сравниться с ним и занять небесный престол? Зато приглашение Шаохао на Остров птиц и после — распоряжение Хуан-ди ехать с дядей — удивило Чжуаньсюя и обрадовало. Мальчик не желал признаваться себе, но, едва он получил известие о том, что больше не вернётся к Северному пределу, его охватило нетерпеливое и восторженное возбуждение. И хотя он был чрезвычайно сдержан в проявлении чувств, что для ребёнка его возраста довольно сложно, Шаохао, посещая племянника, всё же догадался о его истинном настроении. Он заметил также и симпатию, которую Чжуаньсюй начинал испытывать к своему шуфу, и это было очень приятно. Он старался быть как можно более деликатным и ненавязчивым с племянником, и мальчик оценил такое отношение. За чрезмерной осторожностью Шаохао он уловил теплоту и мягкость, которые и пугали, и привлекали его. В начале второго лунного месяца Шаохао в сопровождении сыновей и племянника покинул Небесную столицу.