Действующие лица:
Хуан-ди — Небесный император. Чанъи — сын Хуан-ди. Ханьлю — сын Чанъи, отец Чжуаньсюя. Чию — правнук Янь-ди, друг Ханьлю. Энюй — жена Ханьлю, женщина из страны крылатых Юйминьго. Юйцян — дух воды, правитель Северного предела. Чжуаньсюй — 4-10 лет, правнук Хуан-ди — Небесного императора, двоюродный племянник Шаохао. Шаохао — внук Хуан-ди, правитель Острова птиц. Гаосинь — брат Чжуаньсюя, сын Энюй, вылупившийся из яйца. Ди-тай — дух горы Сююйшань, наставник Шаохао, Чанъи и Чжуаньсюя. Фуси (Тайхао) — Владыка Востока. Янь-ди — владыка Южного предела, Красный владыка.***
У небесного императора Хуан-ди, говорят, было сорок пять сыновей, а уж дочерей и внуков никто и не пытался сосчитать. Сорок пять сыновей, но о каждом Хуан-ди помнил и по-своему заботился. Так, беспутного и безмерно тщеславного Чанъи за дурной нрав и бесстыдное поведение он сослал в реку Жошуй, текущую у подножия гор Куньлунь. Река эта, Слабая вода, имела такую особенность: любой предмет, попавший в неё, погружался на дно. Так и Чанъи, едва коснувшись поверхности, отправился на самое дно, где и жил среди странных речных обитателей, похожих на моллюсков и пиявок, амёб и инфузорий-туфелек. Печальная участь, но вот и урок: не прогневай небесного императора. Впрочем, гнев владыки не распространился на внука — Ханьлю. Хуан-ди оставил его при дворе, и мальчик рос среди его детей, внуков и прочих многочисленных обитателей Небесных чертогов. Однако и этим забота Хуан-ди не ограничилась: заметив, что Ханьлю особенно сблизился с юношей по имени Чию, взятым из дворца Южного предела после войны с Янь-ди в качестве заложника, а также обратив внимание на скверный заносчивый характер внука, Хуан-ди женил его на самой бестолковой девице из свиты жены и отправил к Северному пределу под присмотр сурового Чёрного владыки. Девица эта, Энюй, принадлежала к народу крылатых из дальней юго-западной страны Юйминьго. Кто-то из южных духов доставил её ко двору Хуан-ди после войны с Красным владыкой в качестве мирного дара. Она была очень красивой, с молочными волосами и голубыми глазами, к тому же за спиной у неё имелись прекрасные белоснежные крылья, так что Хуан-ди определил девушку в свиту своей жены. Оказалось, впрочем, годилась Энюй лишь для торжественных выходов: ни ткать, ни прясть она не умела, а значит была совершенно бесполезна для государыни Лэй-цзу, считавшей, что смысл жизни женщины заключается именно в этом великом искусстве. Потому-то Хуан-ди и пожаловал её своему непутёвому внуку. Энюй родила сына, которого назвали Чжуаньсюй. Комментаторы так и не определились, что именно значит это имя: то ли «настороженный облик», то ли «первопредок» и «первый государь» или же «истинный человек», «человек, следующий по истинному пути», а то и вовсе «человек с ровной, словно выточенной из нефрита, головой», являющей собой признак мудреца. Так или иначе, кажется, Ханьлю имел на своего сына далеко идущие планы, потому воспитывал его сурово: всё время мальчика было посвящено наукам, военным и гражданским, а также изучению искусств. Едва мальчик научился говорить, по рекомендации Хуан-ди, ему наняли учителя, обучавшего игре на гуцине, каллиграфии, стихосложению и игре в вэйци. Наставника звали Ди-тай, дух горы Сююйшань, — ничего особенного он из себя не представлял, однако был очень древним духом, так что и Хуан-ди с ним считался, и очень многие его сыновья и внуки учились у Ди-тая игре на цине, сэ или шэне. Чжуаньсюй же оказался чрезвычайно способным учеником, так что к четырём годам он умел исполнять чудесные мелодии и имел прекрасный почерк. О его талантах и красоте судачили духи всей Поднебесной. В те времена случилось нечто странное: Энюй родила яйцо. Это было так неожиданно, что ко двору Северного владыки вызвали Шаохао — правителя Острова птиц: кто лучше него разбирается в птичьих яйцах? Правда, сначала правителя Острова птиц захотел увидеть Хуан-ди, и тому пришлось прежде явиться в Небесные чертоги. Хуан-ди просто сказал: — Ты ведь знаешь, какой взбалмошный народ птицы. Им лишь бы чирикать с утра до вечера. Что бы ни говорила тебе Энюй, что бы она ни выдумала: отнесись к её словам критично. Она снесла яйцо: она же отчасти птица. Возможно, отцом этого ребёнка был не Ханьлю, а кто-то из её племени? Будь с этим осторожен: помнишь ведь, какой суровый нрав у Ханьлю? А яйцо лучше принеси мне. Так будет лучше для всех. Я позабочусь об этом существе. Шаохао немного смутили слова Хуан-ди: он знал, что птицы — самые искренние существа на земле. С их верностью и совестливостью он был знаком не понаслышке. Однако он ничего не возразил своему великому деду и отправился на север, а прибыв ко двору Чёрного владыки, Шаохао постарался быстрее встретиться с Энюй. Она сидела у жаровни, укрывшись крыльями, худенькая и хрупкая, точь-в-точь лесная пташка в неволе. На коленях она держала яйцо, согревая его в ладонях. Шаохао вошёл, и госпожа, тревожно вздрогнув, обернулась. Он поклонился и представился. Энюй растерянно молчала. — Небесный владыка, — продолжил Шаохао, присаживаясь рядом, — прислал меня осмотреть это яйцо и узнать, не происходило ли с вами чего-либо необычного перед его рождением. Энюй доверчиво протянула Шаохао яйцо и проговорила: — Да, что-то необычное произошло около года назад. Когда Чжуаньсюю исполнилось три года, неожиданно духи всей Поднебесной прислали дары. Мне принесли шкатулку из аквиларии от владыки Южного предела, в ней лежало яйцо птицы луань, которыми питаются жители моей страны. Я так давно не ела этих яиц, что не удержалась и сразу его выпила. Через некоторое время я почувствовала, что… Вы знаете, после рождения Чжуаньсюя мой муж никогда не навещал меня. И даже… — она посмотрела на Шаохао, широко раскрытыми глазами. — Вам я могу признаться, господин, потому что вы хорошо знаете птиц и поверите мне, только вы никому больше не говорите… Вы ведь не скажете? — Шаохао кивнул. — Даже принимая облик птицы, чтобы поиграть с моим мальчиком, я лишь навещаю сына. Никогда я не позволяла себе ничего большего. Вы верите мне? — Я вам верю, госпожа. Кто-нибудь ещё знает о том, что вы в птичьем обличье навещаете сына? — Боюсь, его наставник может догадываться, — вздохнула Энюй и поспешно добавила: — но он никогда не причинит вреда моему сыночку. Он не расскажет обо мне, даже если будет уверен, что белая птица, слушающая игру мальчика на цине, это я. Шаохао и сам был уверен в Ди-тае. Ди-тай ведь когда-то учил его музыке, и Шаохао прекрасно знал небесную душу этого существа. Шаохао осмотрел яйцо и не нашёл в нём ничего необычного. Никакой тёмной магии, ничего подозрительного. — Мне придётся забрать его у вас, госпожа. Это распоряжение небесного императора. — Хорошо, — согласилась Энюй. — Так даже лучше. Шаохао был рад повидаться со своим наставником, а одарённый племянник так его пленил, что Шаохао умолял Хуан-ди позволить взять мальчика на Остров птиц, чтобы ребёнок рос среди цветов и звуков, а не в белоснежном безмолвии севера. — Ты со своими птицами совсем о приличиях забыл, суньцзы, — строго сказал Хуан-ди. — Я посылал тебя к Северному пределу за яйцом. Ты его принёс? Шаохао опустился на колени и, достав из-за пазухи свёрток, протянул небесному императору, низко склонив голову. — Замечательно, — довольно улыбнулся Хуан-ди. — Так ты не нашёл в этом яйце ничего подозрительного? — Нет, ваше величество. — Чудесно. Хочешь посмотреть, что внутри? — Лучше подождать, когда существо вылупится само, ведь иначе можно навредить ему, — робко возразил Шаохао. — Не бойся, — и Хуан-ди слегка сжал скорлупу ладонями. Она легко раскрошилась и осыпалась, а внутри оказался обычный младенец. Явившись на свет, вместо того, чтобы заплакать, он чётко произнёс: «Цзюнь!» — и уставился на Хуан-ди узкими чёрными глазками. — Прекрасно, прекрасно… — проговорил небесный владыка и, вызвав слуг, велел позаботиться о ребёнке. — Вот увидишь, какой славный мальчик из него вырастет. Не хуже твоего Чжуаньсюя. Ну, ступай, суньцзы. Ты свободен. Возвращайся на свой остров. Однако прежде чем вернуться на Остров птиц Шаохао посетил Южный предел и выяснил, что никаких даров Янь-ди на север не посылал. Также, как оказалось, не посылали даров ни Восточный владыка, ни Западный. Впрочем, посоветовавшись с Ди-таем, Шаохао решил не думать об этом: в конце концов никто ведь не пострадал, а докапываясь до правды из любопытства, можно нарушить хрупкое равновесие мира. …Сады Северного предела представляли собой камни, причудливо расположенные среди снега и льда. Только коротким летом между диковинными валунами, поросшими мхом и лишайником, выбирались из-под снега карликовые деревья, пробивалась трава, расцветали блёклые северные цветы. А чёрные воды моря Бэймин никогда не замерзали до конца, и студёные волны круглый год качали серебряные льдины. Но был в этом царстве холода крошечный остров тепла и цвета: госпожа Северного предела, будучи по происхождению южанкой, внучкой Янь-ди, создала зимний сад. Все её огненные, солнечные силы уходили на поддержание этой инородной здесь красоты: цветы, деревья, фрукты и ягоды росли там круглый год. Ди-тай, с позволения госпожи, приводил туда своего ученика и рассказывал о лекарственных травах и свойствах разнообразных плодов. Как ни красив был сад, Чжуаньсюй предпочитал берег моря, стылый колючий ветер, поднимающий блестящие обсидиановые волны, тяжёлые льдины, подсвеченные изнутри студёным светом, — куски белой яшмы, прижимающие к земле трепещущий чёрный шелк. — Что тебе здесь нравится, Чжуаньсюй? — спрашивал Ди-тай, всматриваясь в лицо мальчика. Тот пожимал плечами: он не умел объяснить, как восхищает его бесконечность ледяной воды, таящей неукротимую мощь, сливающейся с бесконечностью холодного равнодушного неба, скрывающего в своих глубинах непостижимые бездны. Здесь он чувствовал недоступное разуму тварных созданий величие мира. — Я хочу уплыть туда, — отвечал он. — Добраться до Северного предела? — удивлялся наставник. — Это нетрудно. Нужно лишь попросить Юйцяна помочь с лодкой. Узнав о любви племянника к северным просторам, Юйцян с радостью не только дал ему лодку, показав, как ею управлять без посторонней помощи, лишь посредством внутренней энергии, но и обучил Чжуаньсюя простейшим приёмам покорения воды, и теперь мальчик мог кататься на волнах вечно беспокойного моря. Ди-тай не любил подобных развлечений, но, как наставник, не мог пренебречь интересами своего подопечного. И они плавали к Северному пределу, где над нагромождением льдин круглый год переливался в небе морозный рассеянный свет. А чуть повзрослев, Чжуаньсюй стал отправляться туда один, сам не зная, чем так привлекает его эта однообразная сдержанная красота. Поскольку Ди-тая беспокоили странные склонности ученика, он отправился с ним к Восточному пределу под предлогом того, что лишь у Фуси — Лазурного владыки — есть «Книга гор и морей», а мальчику пора познакомиться с устроением Поднебесной. Едва они прибыли к горе Лунмэнь — горе Драконовых врат, — где обитал Фуси, их встретила гигантская чёрная змея с рогами на голове. Во рту она держала жемчужину, светящуюся в ночи, которой освещала путь сквозь гору. Фуси принял гостей очень радушно. Он был древнейшим духом, одним из первых появившихся в Поднебесной. Правда, в отличие от Ди-тая, он не видел ни сотворения мира, ни всемирного потопа… Хотя во времена юности Фуси тоже был потоп, и ему нравилось иногда вспоминать, как они с сестрой плыли в огромной тыкве-горлянке и наконец пристали к горам Куньлунь, как, гуляя там, сестра плела венки из ароматных трав, и как, забавляясь, они лепили человечков из глины. — Говорят ещё, — покачал головой Фуси, — будто сестра создала людей… Не глупость ли? — Но если не она, то кто же? — удивился Чжуаньсюй. — Великий Владыка! — в один голос ответили Ди-тай и Фуси. — Хуан-ди? — переспросил Чжуаньсюй. — Нет, я же рассказывал тебе: Великий Владыка — Творец Вселенной, — поправил Ди-тай. — Разве ты не помнишь? — Вылетело из головы, — небрежно бросил Чжуаньсюй. — Значит, Великий Владыка, который сотворил весь мир, не погнушался сотворить и такую мелочь, как люди? — Не стоит говорить о них так пренебрежительно, мальчик, — возразил Фуси. — Люди — любимое творение Великого Владыки, — горестно вздохнул Ди-тай. Фуси выделил для гостей Западные покои. Чжуаньсюю в дворце владыки Востока всё было в диковинку: полумрак комнат, аскетичная простота обстановки. В покоях было очень мало вещей, и все они казались пришедшими из тех времён, когда Фуси мальчиком жил в хижине с тростниковой крышей и выращивал с сестрой на задворках, тайком от отца, гигантскую тыкву-горлянку из зуба повелителя грома. Деревянное ложе — иначе эту кровать и назвать-то нельзя, — располагавшееся у дальней стены, не имело полога, постель покрывали шкуры и грубая ткань, в углу стояла каменная чаша, испещрённая столь древними письменами, которые, наверное, и сам Хуан-ди не разобрал бы, а рядом с ней тускло поблёскивал тяжёлый бронзовый сосуд для умывания. Вот и вся обстановка. — Зачем ты притащил меня сюда, наставник? — поморщился Чжуаньсюй, оглядывая помещение в поисках светильника. — Конечно же, не для того, чтобы ты сожалел об удобствах жизни во дворце Северного предела, — улыбнулся Ди-тай. — Тебе придётся потерпеть некоторую неблагоустроенность в быту — что поделать: владыка Тайхао не любит роскошь, — однако ты будешь вознаграждён прекрасными видами гор, напоенных ароматами тысячи растений, и чтением удивительных книг, которые хранятся в библиотеке Восточного предела. И в самом деле, Чжуаньсюй довольно легко привык к скромной обстановке, тем более, что они с Ди-таем подолгу гуляли, слушали птиц и цикад и, подлаживаясь под них, наигрывали мелодии на сюне. «Книгу гор и морей» любознательный мальчик прочёл несколько раз подряд и запомнил наизусть. Это было чудесное время, о котором, впрочем, вскоре Чжуаньсюй постарался забыть: тёплые яркие воспоминания стали лишними в его жизни, как только Хуан-ди объявил, что желает познакомиться со своими правнуками и выбрать среди них достойного наследника небесного престола. Получив указ Шан-ди, отец Чжуаньсюя отослал Ди-тая и призвал для сына совсем других учителей. Перед расставанием Ди-тай сказал Чжуаньсюю: — Конечно, владыке необходимо уметь обращаться с оружием, однако кроме того он должен многое знать, хорошо разбираться в людях и уметь направлять их на верный путь. Помни, лишь музыка и игра в вэйци чудесным образом способны выразить душу человека. Всякая мелодия рождается в сердце человека, и музыка имеет отношение к нравственным законам общества. Не забывай про свой цинь, Чжуаньсюй. — Хорошо, наставник, — поспешно кивнул Чжуаньсюй и, схватив новый лук, подаренный отцом, убежал на тренировочную площадку. Итак, Чжуаньсюя больше никто не учил музыке, в его образовании сделали упор на владении мечом, стрельбе из лука и управлении колесницей. Не для того, чтобы он понравился Шан-ди, но чтобы мог быть военачальником, способным командовать небесным войском. Музыка, каллиграфия и вэйци остались лишь для досуга. О его достоинствах отец знал лучше всех, несмотря на то, что, казалось, мало интересовался сыном. Чжуаньсюю тогда минуло девять лет, но духи и божества взрослеют иначе, чем люди.