Держать лицо

Ей казалось: как только она получит официальное разрешение, в ней не останется ничего, кроме внушительной, кромсающей силы от желания идти вперед и не останавливаться, — но она начала останавливаться. И думать. Например, о том, почему генерал поменял свое решение, ведь ничего, исходящее от бывшего наставника, не выходило легко, необдуманно, основано лишь на чувствах. Может быть, эта подачка — наглядный урок; еще один повод убедить Йошинори, что она не права, а прав — опыт и мудрость от возраста. Небо — испачканное в саже, серое и мутное; его дырявят верхушки деревьев и гладят дымные столпы из ближайшей деревни. Йошинори начала сомневаться в себе и своей вере, поэтому остановки выходили все дольше, а голова — в ней с высокой скоростью измолачиваются мысли, поэтому она скрипит и нагревается. Со временем спускается снег, оседая на землю и одежду неспешно, будто бы смущено. «То, что ты хочешь сделать, — это оправдано, и я могу понять тебя и как генерал, и как наставник, но совершенно неразумно делать это сейчас». Йошинори достает из поясной сумки курительную трубку и нарубленный табак; его же скатывает в шарик и кладет в чашечку. Поджигает, закуривает. «Если бы я кого и отправил за границу, самурай, то точно не тебя». Йошинори садится под одним из деревьев, и из-за меховой накидки холод почти не доходит. «Чувства — это прекрасно, но куда они заведут праведного война, если он будет действовать только в угоду им, совершенно позабыв про учения и разумность?». Может быть, это и не подачка, а проявление доверия. Как бы то ни было, Йошинори сделала выбор и, сохраняя честь и рассудок, будет его придерживаться. Никаких ошибок с ее стороны, которых боится наставник. Она поймает изменника, и снова примет в свою душу спокойствие; успокоится и сильно скрывающая свою скорбь старшая сестра. «Это твой путь, Йоши,» — было в письмо, на иероглифах, не на словах. — «Но доставить в столицу живым». Не докуривает — встает, проверяет снаряжение: все ли на своих местах, прочны, правильны ли узлы, и летит дальше по снежным пустотам в сторону юга. Чем ближе — тем теплее и сильнее сжимается рукоять меча. Понятное дело, что Джирайи было необязательно посвящать ученика во все свои дела — деликатные, затрудняющие — и это было понятно и самому Наруто, который все же обижался и канючил. Чтобы умягчить ситуацию и недолгий свой уход, Джирайя либо оставлял ему кошелек, либо развлекал тренировками. Это помогало, и порой даже не появлялось вопросов по типу: «А где вы были?». Сегодня, когда они остановились в людной деревне с прекрасным местным блюдом — острый рис, зажаренный с яйцом, рыбой и украшенный красной икрой — наставник решил повторить свой трюк. Нужно было встретиться с одним из информаторов. И потому, после того, как они заселились в постоялом доме без кроватей, но с футонами и татами и пошли прогуляться по улочкам, подозвал Наруто, который разглядывал на главном рынке сувениры. Развернувшемуся мальчику вручил обещанный сюрприз — свитки и книжки. — О боже, только не это, — показательно запротестовал Наруто. — Если вы решили куда-то сбежать, лучше давайте я останусь тут и накуплю нам сувениров. — Здесь прекрасный горный воздух — идеально для чтения и концентрации, — Джирайя задумался. — Именно в этой деревне я закончил писать последнюю главу моего опуса, «Ича Ича Насилие»… Хм! Давно не заглядывал к своим знакомым — нужно поздороваться, поэтому давай, Наруто, не натвори глупости и поучись в мое отсутствие. — Когда вернетесь? — К вечеру. — У вас что, так много знакомых? На Вопрос Джирайя отозвался смехом и, посоветовав не скучать и не лениться, направился туда, где ему назначил встречу информатор — «Где вкусно кормят, украшено синими фонариками и валит дым от жарящегося мяса». Заглянув в закусочную, карниз который был завешен синими расписными фонариками, Джирайя осмотрелся. Белесый парнишка сильно бросался в глаза, и именно к нему он направился. Сел напротив и шумно стукнул по поверхности стола, подзывая официанта. Парнишка, не сказав ни слова, передал меню и продолжил задумчиво глядеть вниз — на ноги ли себе, на колени или на сплетение рук. При хорошем настроении он любил посоветовать что-нибудь из блюд или мило отозваться о природе, недавно прочитанной книге или о том, как добрался сюда. Любил также подмечать мелочи, северную кухню, тиканье часов, кратко рассуждать и мало обращать внимания на состояние самого себя. Поэтому, хорошо это зная, Джирайя спросил: — Ну как ты, Лог? — М? — отвлекся и посмотрел на мужчину. Понятно: что-то случилось, что-то очень интересное. — Извините, я задумался, к делу не относится, — помолчал, хотел что добавить, вроде «А как вы?», но подошел официант. — Я буду якитори. — Окономияки и зеленый чай на двоих. Какое-то время сидели в тишине — в тишине разговорной, когда никто не шумел словами, только палочками и зубами. Все закончилось, когда Лог понял, что аппетит не появляется и возиться с едой, противной на вид, на вкус и на запах из-за упадка настроения, бессмысленно. — Он сделал второго, — признался, чуть-чуть легче стало, поднял взгляд, и Джирайя вовлечено отозвался. — Ты имеешь в виду «Мицуки»? — Да, — простое согласие было эмоциональным и ярким. Лог уперся спиной об стул. — Даже назвал так же. «Мицуки». Но хотя бы не будет совершать те же ошибки — теперь играет в заботу и воспитание. Воспитание, угодное ему. — Он думал, что создает идеальные, сбалансированные оболочки, в которых натыкал всего, что ему нужно, а вышло так, что создал настоящего человека. — Джирайя скрестил пальцы и прислонил к подбородку. — Было ожидаемо: границ он не видит. Наверное, гордится собой, и даже «просчеты» никак его не сбивают. — Не знаю, что на это ответить, — признался Лог. Джирайя скинул деньги на стол. — Ты поел? Можем прогуляться и поговорить нормально. Поговорив во время прогулки вокруг деревни, перекинувшись и другими новостями с информацией, Джирайя, растрогавшийся и наполнившийся отцовскими чувствами, предложил Логу познакомиться с Наруто: возможно, Узумаки сможет чему-то научиться у старшего, а Лог — успокоиться, понять: после того, как с Орочимару будет решено, Коноха будет для него приветлива, и согласиться поселиться. Наруто — хороший показательный шиноби и житель Листа, на которого влияют люди и который влияет на людей. — Я иногда… следил за вашими тренировками. Пару раз, — признался Лог. — Вы с ним были в одной команде, у вас был один учитель, но методы такие разные. Орочимару, своего отца и создателя, Лог никогда не называл по имени без надобности. И отношение к нему было странное — вроде ненависть, а вроде уважение. Такая неопределенность пугала Лога. — Кем мне представиться? — Ты и сам понимаешь: не следует представляться шпионом или созданием Орочимару. Представься путешественником и моим бывшим учеником. — Понял, — кивнул. Сестра отпустила ее, дав пару завернутых свертков еды и лоскутки черной ткани — заранее в спешке подготовила, ведь знала, что Йошинори, как только прочитает послание от генерала, убежит за преступником. По-иному шюншуй представлял себе их воссоединение — по крайне мере, оно должно было быть дольше, и они должны были пройти путь траура вместе, как подобает двум сестрам, потерявших отца, но Йошинори отказалась принимать в себе другие чувства, кроме гнева, давая ему расцвести в холодных лучах мести на почве восстановления чести рода. Поэтому такие глупости как подготовка к ритуалу, проявление сострадания оставались в стороне; они станут важны уже после, после поимки убийцы. Один из свертков понадобился у границы — Йошинори ненадолго присела, съела рис с рыбой и покурила. Из-за перевозбуждения она совсем себя не контролировала, выбилась из сил от быстрого бега, от отсутствия остановок и смотрела вдаль, на территорию страны Огня, с щекочущим волнением. Как-то раз она уже там бывала, — но это было с наставником, который был осведомлен о чужих правилах и морали, поэтому с ним было надежно, легко, не чувствовалась враждебность от других людей, только любопытные взгляды. По указанию все того же наставника, Йошинори проводила экскурсию по столице приезжему академику и читала книги про страны-соседей. Но теперь-то — она одна. У нее есть лишь многолетний служивый опыт, знания от двух значимых для нее мужчин и катана. Даже выкрики воронов утонули в мрачной, теплой тишине. Прежде чем перейти границу, Йошинори вспомнила пожелание сестры — как бы то ни было, но молитва с подношением сейчас только помогут. Достает лоскуток черной ткани и дырявую монетку из сумки у спины, спрятанную под верхней накидкой, укорачивает ткань сворачиванием концов, просовывает через дырку и делает первый узелок. Губы нашептывают правильные, заученные еще в детстве слова. Второй узелок Йошинори делает вокруг ветки дерева. Монета блестит, болтаясь по ветру, — и молитва заканчивается. Сделав первые шаги в стране Огня, Йошинори резко останавливается, опасливо оглядываясь по сторонам. Сосредоточилась, рукой дотронулась до дерева — и вернула прежний темп погони, угадав нужное направление. Она чувствовала его, как охотничья псина чует раненного, убегающего оленя, и была готова милостиво избавить от кровопотери и боли. Самообман ли это, — но чужеродность местности начала со временем все острее проявляться. Это не ее лесы, горы, здесь нет ее богов, нет влияния ее рода и товарищей. Запахи — другие, насыщенные и солнечные; земля — мягкая, как расслабленная мышца. Йошинори морщится. Действительно одна. Ворон принес не только официальное разрешение и личную записку, но и координаты второго логова — кое-какие записи были сохранены, и предполагалось, что он направится туда. Йошинори перенесла координаты и свои самоощущения на карту, все сходилось и выходило так: олень по пути выбился из сил и осел в ближайшей деревне для залечивания ран. Вероятно, бездействовал, так как ждал указания. Чакра чувствовалась слабо — скрывал; но все же чувствовалась, она — еле подвижна, колыхается, как спичечный огонек на улице, и щекочет руки. Мешанина из людей, одежд, цветов, преобладает оранжевый, цвет полуденного солнца, из звуков: игра на кото музыкантов, устроившихся под навесом на главной площади, и галдеж — элементы начинающегося праздника. Йошинори, крепко держась за рукоять меча, изворачивается, проходит сквозь буйство и удивляется, что его чакра не начинает отдаляться и слабеть. По ее предположениям, он уже должен был заметить ее присутствие в деревне, и попытаться сбежать — как подобает нижайшим людям, а вместо этого спичечный огонек перерастает в пожар. Он будто бы идет ей навстречу, перестав скрываться и бежать. Вновь — железный холод в руках, горячий пот, каменистая дрожь. — Рад видеть, госпожа Ииши, — голос наподобие замершего ручья. Правую, ведущую руку Йошинори хватают и с силой разворачивают к себе. Она ничего не предпринимает и встречается лицом к лицу с мужчиной, спокойным и усталым. — Если ты сбежала из страны ради меня, без позволения генерала, я польщен, но не устраивай сцен здесь — это совсем не к месту. — Я не собираюсь, — отковала слова, но руку не отдернула. — Если говорить без лишней лирики: понимаю, зачем ты так гналась за мной. Сделала свой выбор? Я свой тоже, и не буду убегать от тебя, это бессмысленно, ты ведь так искришься от желания меня убить, госпожа Ииши. — Руку отпустил, зрительный контакт не разрывал. — Да, это я обезглавил твоего отца, Йокадзу Ииши. Дамба прорывается — густым, лихорадочным потоком на Йошинори набрасываются эмоции и воспоминания. Она видит отца, стоящим сзади нее и поправляющего ее положение рук при держании лука, видит также его голову, тело, и не может отделить одно воспоминание от другого. Живой — мертвый, какой был и что оставил после себя. Их духовное учение в корне неправильно, если не смогло предотвратить все это. Йошинори же связывалась с ним духовной стороной чакрой, позволяла чувствовать себя и читать свои мысли в бою, это было обоюдно, когда-то они были боевыми товарищами, но ни разу — ни разу — она не чувствовала тех ростков, предпосылок к предательству. — Пойдем, — подытоживает мужчина, — отойдем от деревни и решим все через меч. — Я сделала свой выбор, — соглашается Йошинори и идет следом. «Самураи в своей истории и культуре всегда придавали огромное значение духовной стороне жизни. Во время сражений и тренировок они полагаются не только на свои владения оружием, но и на использовании духовной энергии чакры для достижения единства со своими товарищами. Да, разбор чакры — трудоемкий процесс и явно не в моей компетенции, я прекрасно понимаю по какой системе идет анализ у моих коллег-медиков и какой институт понимания выстроился за столько лет в стране Огня. Я могу судить лишь поверхностно: без практики, опытов и анализов, опираться на слова тех самураев, которым было поручено провести мне экскурсию, обезопасить меня и свою культуру. Дать мне нужную, фильтрованную информацию. По убеждениям самураев, чакра — центр в теле человека, состоящий из двух энергий: духовной и физической. Именно духовная составляющая развивалась лучше всего и, как я писал выше, использовалась для объединения во время сражений. Путем синхронизации друг с другом они начинали работать как единое целое: прием совместных решений без слов, верная координация, передача чакры нуждающемуся и — самое главное — знание об эмоциональном и физическом состоянии друг друга. Объединение через духовную сторону чакры требовало от самураев высокого уровня самообладания и мастерства. Они должны были научиться контролировать свои эмоции, чтобы не допустить их разброса и сохранить гармонию внутри группы. Также им приходилось развивать чувствительность к энергетическим колебаниям партнеров, чтобы быть в курсе их состояния и реагировать на него вовремя. Я поинтересовался: используется ли такой метод у гражданских для достижения гармонии и лучшего понимания друг друга. Мне ответили, что для этого у них есть шюншуй. Он был проводником.»