В глади пруда

Теплота тел, вожделение, руки, губы, бедра, вздохи и выдохи. Питер был в какой-то мере близок к животному началу, доминируя и отдаваясь процессу с остервенелой страстью и самозабвением. Эльбст испытывал непомерный восторг и радость каждый раз, когда его грубо брали около того самого ручья. Но сегодня было странно тихо. Дивный уже успел посидеть на каждом из камней, пройтись вдоль ручья по нескольку раз, а Питера до сих пор не было. Недовольство нарастало, было ощущение, что про него забыли, хотя они так хорошо проводили время вместе. Дело было не только в физических взаимодействиях, но так же и в близости. Эльбст по настоящему мог назвать Питера своим другом — с ним было легко находиться рядом, весело и свободно. Для Дивного Питер был тем самым ручьём, которым он никогда не смог бы стать сам. Самое странное было и то, что обычно Дивный мог почувствовать, далеко или близко находится его друг. Теперь же вместо этого чувства была пожирающая пустота. Эльбст на секунду позволил себе погрузиться в нерадостные размышления об этой потерянной связи, но оборвал себя, понимая, что если это ощущение и было чем-то особенным, то его потеря могла означать лишь смерть Питера, а верить в такое стечение обстоятельств Эльбст отказывался. *** Зеленозубая Джинни никогда не прощала ошибок. Ее гнев был страшен в своей ярости и неистовости, а то, что она могла делать с провинившимися было действительно страшно. Она не убивала их, как несчастных путников, забредших к ней во владения, а выкачивала саму душу, чтобы утолить аппетиты гораздо более глубокие, чем физический голод. Желание силы в ней росло, приумножалось и пожирало ее изнутри, требуя больше. Момент, когда ведьма пожала бы своего сына был лишь вопросом времени. Попытка забрать хотя бы часть могущества Рогатого обернулась катастрофой, но и это недоразумение ведьма смогла обернуть себе на пользу. Думая, что за соитие узнавая секреты, Эльбст похищал часть жизненной силы у своих партнеров, накапливая ее в себе, точно сосуд, который Зеленозубой предстояло опустошить, напиться из него вдоволь. — Щенок, — прошипела женщина, за горло поднимая сына на несколько сантиметров от земли. — Провонял эти существом насквозь. Мерзость! — она ослабила свою хватку и Эльбст упал на землю. Ведьма, чуть дрожа от возбуждения, втянула носом запах рыжеволосого гаденыша, оставшийся у нее на ладонях. Если от сына так воняло этим мальцом, что даже перекрывало его собственный запах, то это явно было не просто соитие между ними двумя. — Ты же еще и наслаждался этим, не так ли? — на губах заиграла ехидная усмешка. — Думаешь, что нужен ему? Ты для него просто очередная игрушка. Эльбст молчал. Он отвернул голову, предпочитая ее не поднимать и стыдливо смотрел в землю. Одна его рука в пассивном негодовании была сжата в кулак, а вторая держалась за щеку, где красовались четыре ровные раны от когтей матери. Дивный понимал, что бежать куда-либо бесполезно. Как настоящая повелительница, мать могла добраться и достать где угодно в считанные секунды. Также Эльбст понимал, что она явно его не убьет, так как он достаточно ценный ресурс. Но бывают вещи похуже смерти. Единственное, что оставалось, это терпеливо ждать своей участи. В конце концов всегда оставалась возможность договориться — Дивный очень на это рассчитывал. Фигура ведьмы угрожающе возвышалась на Эльбстом. Женщина склонила голову сначала на одну сторону, потому на другую. Глаза ее хищно сверкали в ночи зеленым огнем. Лунный свет, падавший на поляну с озером, очерчивать округлость ее ног, бедер, голой груди. В темноте зеленый цвет ее кожи казался еще более глубоким, более похожим на болотную гущу. — Как жаль, что из-за этой проклятой Модрон ты больше не растешь, — Зеленозубая наклонилась вперед. Украшения на ее шее как-то по особому громко стукнулись друг об друга, заставляя Эльбста сжаться. — И ты совсем не похож на отца, — она повернула голову Дивного на себя, схватив того за подбородок. — Досадно, — ее пальцы все сильнее и сильнее сжимали лицо, пока она продолжала вглядываться в черты лица своего сына. Эльбст протестующе положил ладонь ей на предплечье, но женщина не сдвинулась с места. Взгляд ее прояснился, стал жестким, требовательным. Она вновь отпихнула от себя Дивного, заставляя того завалиться на спину. Тот сдавленно охнул, упав на какой-то особо острый камень. Еще пару секунд ведьма внимательно смотрела на сына, несколько жалкого, скорчившегося под ее взором, слабого. Она имела над ним полную власть, могла делать с ним все, что хотела. Он был очень сильно не похож на Рогатого, буквально плоть от ее плоти. Никакого величия от отца ему не перешло, никакой силы, кроме проникания в голову. — Жалкий, — прошипела ведьма. Она сделала один опасный шаг, потом второй. На третий она уже сидела на нем сверху, схватив сына за горло. В его глазах читался немой вопрос, смешанный с ужасом нахлынувшего понимания. Ведьма нагнулась над ухом юноши, не выпуская из рук его шею. Кожу обожгло дыханием, за которым последовали непонятные слова. Их неясность заключалась не в другом наречии или языке, просто кровь в висках пульсировала столь сильно, что закладывало уши. Эльбст сделал попытку вскочить с сырой земли. Это действие спровоцировало удар о землю. Джинни сделала это столь сильно, что у Эльбста не только закружилась голова, но и сама земля под ним чуть смялась. — Матушка, — прохрипел юноша, чувствуя, как слезы страха постепенно проступают на глазах, — наверняка есть другой способ. Это совсем не обязательно. На это Болотная Повелительница только хмыкнула ехидно и зло. Ее когтистая рука небрежно спустилась по животу юноши между его ног. Она откинула набедренную повязку Эльбста, нащупав нужный ей орган. Пальцы стали бегать вверх и вниз рвано и неаккуратно, сухо теребили плоть. Ведьме не было никакого дела до удовольствия, важен был лишь только результат. Эльбст вспыхнул от смущения и гнева. Он издал горловой рык, желая вырваться. Он извернулся, впиваясь острыми зубами в плоть Зеленозубой, а когтями раздирая кожу ей на ребрах. Женщина вскрикнула и ослабила хватку. Этого было достаточно, чтобы юноша скинул ее с себя и устремился к воде. Заветная влага была так близко, нужно было сделать только один единственный большой прыжок и можно было скрыться, найти Питера и убежать вместе с ним куда-подальше. — Стоять, — ведьма поднялась с земли, держась за бок. Она гневно смотрела своим единственным зеленым глазом. Этот приказ был тихий, но резкий и точный. Против своей воли Эльбст остановился. Его колени были согнуты в так и не начатом прыжке, все тело задубело. — Не хотела использовать чары, меньше получу от тебя сил. Но лучше так, чем остаться ни с чем, — женщина начала хохотать смехов, похожим на карканье ворон. Когда она закончила, ее кровь залила ей весь бок. Она подняла испачканную руку от раны и поманила Эльбста пальцем. Он не хотел, желал бежать дальше, но ноги сами развернули его и привели назад. Женщина, не опуская руки, одним лишь легким движением, приказала сесть юноше на колени. После этого она схватила его за волосы, отогнула резким движением голову назад. — Разрешаю тебе придставлять этого рыжего уродца, — прошипела ведьма ему в лицо. Ведьма зафиксировала его руки над головой цепкой хваткой зеленых когтей. Она рычала, пыхтела и выла из раза в раз насаживая себя на горячую плоть сына, пытаясь выжать из него все до последней капли. По щеке скатилась очередная слеза. Какая она была по счету Эльбст сбился, как и сбился со счета времени, проведенном тут. Слеза очертила щеку, потом скулу, наконец затекла в растрепанные черные волосы и скрылась. Был бы тут Питер, он убрал бы эту слезу, сказал не реветь, а потом начал бы шутить дурацкие шутки и выплясывать нелепые танцы, как было много раз в детстве, когда Эльбст возвращался расстроенный из владений Владычицы от задираний Ульфгера. А потом они бы сели вдвоем в тени леса, Питер попросил бы описать Модрон, а потом заснул бы у Эльбста на коленях, пока тот посылал приятные миражи. Но Питера не было. Оставалось надеяться, что ведьме скоро надоело бы мучать юношу и она наконец закончила свои пытки. С каждым ее криком и воем Эльбст чувствовал, как жизненные силы покидают его, как она на самом деле забирает все и даже больше. Когда все закончилось, было тяжело сделать даже вдох от бессилия. Ведьма поправила свои волосы, отряхнула немногочисленную ткань, скрывающую ее тело. — Бесполезный, — сказала она и босой ногой отпихнула тело к воде. — Можешь восполнить часть потерянного через плоть или секс. И не смей умирать, ты мне еще нужен. Ведьма вздохнула полной грудью, пытаясь понять значительность изменений, а потом кивнула, явно удовлетворенная тем, что забрала. Она напоследок задержала взгляд на сыне, возможно желая что-то сказать, но ее единственный глаз злобно сощурился, а сама женщина решила промолчать. Она оставила его там, около воды, в полном одиночестве и темноте, не заботясь о том, сможет ли он выжить. *** Голод. Такой сильный и неутолимый, что выворачивал кости, кипятил внутренности. Эльбст потянулся к воде, в надежде залечить свои раны и попробовать хоть немного улучшить свое положение. Взгляд натолкнулся на запястье, на котором теперь красовался чернеющий синяк. Там она держала его, не желая прекращать свою пытку. Слезы встали болезненным комом в горле, который Эльбст постарался сглотнуть, не допустив рыданий. Желудок вновь скрутило от голода. Дивный почувствовал, как острые зубы стали увеличиваться в длине, царапать губы и вылезать за их пределы. На руке, которую он протягивал к воде, удлинились когти, став похожими окончательно на когти дикого зверя. Спину с хрустом сломало, хребет прорвал пиками костей кожу с мерзким хлюпающим звуком. В одно мгновение все стихло. Мир стал мелкой пульсирующей точкой ощущений, запахов и шорохов. Откуда-то из леса изумительно пахло мясом и горячей, живой кровью. На четырех конечностях зверь кинулся в лесные заросли, одним прыжком пересекая озеро, желая вкусить теплую плоть и утолить голод, который столь сильно мучал.