Между луной и солнцем

…Что ж, его друзья и правда встречаются. Цзин Юань прокручивает мысль заевшей пластинкой раз за разом — глоток за глотком прямо из горла бутылки, стащенной со стола гостинной прямо в разгар вечеринки: Жэнь и Дань Хэн встречаются. Легче не становится. Цзин Юань с громким вздохом опускается на траву и утыкается лбом в подтянутые к груди колени. Наверное, если бы он был хорошим другом, он бы сумел порадоваться за друзей: поздравил бы их с серьезным шагом и улыбнулся — натянуто, но в искренней попытке; пересилил бы себя и смог бы провести с ними время — как раньше, когда Цзин Юань не был готов съесть самого себя от чувства неловкости — до того он чувствовал себя лишним, до того внутри крепла уверенность, что ему не найдется места между ними, влюбленными и увлеченными друг другом. Если бы он был достойным другом, то сумел бы отпустить их обоих и не позволил бы им быть — без своих наивных юношеских чувств, без его неумело контролируемой ревности и желания проявить неуместную настойчивость ради своего — хоть немного — заслуженного счастья. Он делает очередной глоток какого-то отвратительно вина, вкус которого горчит настолько, что так и просится наружу; сидит на траве, обнимая колени, и смотрит на редкие звезды ночного неба. Уже давно за полночь, и стоило бы уехать домой, но Цзин Юань не может — они приехали все вместе, и Жэнь торжественно, положив руку на сердце, пообещал, что не сделает ни одного глотка — лишь бы довести Дань Хэна и Цзин Юаня до их домов в целости и сохранности. Цзин Юань тяжело вздыхает и делает еще один глоток — морщится, но не выплевывает: наверное, ему просто не стоило приходить. Кажется, он выпил слишком много — пустая бутылка, валяющаяся рядом, звонко хихикает, — раз ему мерещатся фигуры Жэня и Дань Хэна — нависают над ними, расплываются грозными тенями и заслоняют звездное небо, отчего Цзин Юань давит смешок и недовольно фыркает. В ответ — смех Жэня и строгое шиканье Дань Хэна. Они переглядываются и, кивнув друг друга, садятся по оба бока Цзин Юаня. Тот снова икает, но вместо смущенного смешка после — прерывистый вздох. — Простите. — За что ты извиняешься? — Дань Хэн шепотом спрашивает у него; Цзин Юань все еще не верит, что он — сидящий по правый бок, бедром к бедру, обхвативши его руку и крепко прижавши ее к себе в волнении о состоянии друга, — реален. Цзин Юань задерживает взгляд на его лице: оно оказывается слишком близко к нему, отчего проплывает пьяная мысль — и все же, нереален. И с твердой верой в это Цзин Юань шепчет ему в ответ: — За то, что больше всего сейчас хочу сидеть с вами, настоящими, тут, смотреть на звезды и целоваться. Это ужасно. — Цзин Юань чувствует прикосновение к своим волосам — Жэнь отчего-то всегда испытывал странное желание провести пальцами меж прядей. — Еще неправильно и несправедливо по отношению к вам. — Но мы уже тут — настоящие, сидим рядом с тобой и смотрит на звезды. — Жэнь придвигается ближе: кладет подбородок на левое плечо, отчего его теплое дыхание согревает щеку Цзин Юаня и легонько, почти играюче, касается кончиками пальцев его лопаток; Жэнь затаенно улыбается — сам в предвкушении своего жеста. — Не верю. — Жэнь хмыкает — Дань Хэн смеется ему в ответ, и Цзин Юань, размягший от их тепла, совсем теряется. Все, что он запоминает из этого бредового — на грани реального — сна — то, что из-за дурацкой привычки к курению губы Жэня вишневые на вкус, а их прикосновения резкие и страстные, на грани изнывающего желания; а у губ Дань Хэна соленый привкус пива, и поцелуй, сдержанный и глубокий, — противовес Жэню, идеальный баланс между его нетерпеливостью и неторопливой мягкостью Цзин Юаня.