Между луной и солнцем

…По коже расползаются мурашки, и Цзин Юань, едва заметно съежившийся, неподобающе игриво пускает облачко пара — оно рассеивается и исчезает в темных, промозглых коридорах Дома кандалов. Старается идти как можно быстрее — стук шагов растворяется в эхе стен, — чтобы не поддаться соблазну остановиться напротив той самой камеры: Цзин Юань боится снова вспоминать его измученный вид, разорванную одежду и сохнущие до кровоточия чешуйки — в одном из их тайных разговоров Дань Фэн признался, что это из-за недостатка соленой воды, и попросил не рисковать собой, оставаться на своем генеральском посту и не позволять кому-либо узнать об их редких встречах с глазу на глаз. Цзин Юань, собирая разбитое на мелкие кусочки сердце от его скрипящего от усталости голоса, согласился. Все еще боится, что если всмотрится в темноту, то увидит меркнущий, умирающий перед перерождением, взгляд Дань Фэна — он и так преследует Цзин Юаня во снах, отчего тот просыпается с хрипящим выдохом на рассвете и больше не может заснуть до полного восхода солнца, потому что стоит прикрыть глаза, как в темноте возникает его фигура в цепях. Дань Фэн не винил его, но Цзин Юань ненавидел себя за бездействие. Он останавливается напротив следующей камеры — ирония зла, раз Жэнь оказался скованным цепями настолько близко к камере Дань Фэна. Бесформенная тень Цзин Юаня нависает над Жэнем, но тот не двигается — все также сидит в углу, скрючившись и уткнувшись носом в колени; его волосы спутались, а концы слиплись грязью с пола камеры. — Инсин. — Цзин Юань строго зовет его, и его голос расходится эхом. Ответа нет. — Инсин. — Тот смотрит исподлобья кроваво-красными глазами, и Цзин Юань непроизвольно отшатывается — в своей наивной привязанности к прошлому совсем забывает — а может, и намеренно не хочет, — признаваться самому себе, что все изменилось. Он больше не Инсин, высокомерный от своего бесконечного таланта кузнец, теперь — Жэнь, превративший от тоски по умению прошлого свое тело в идеальный меч. Его глаза больше не фиалкового цвета: Цзин Юань любил вплетать маленькие, помещающиеся в его ладони, цветы в седеющие волосы — Инсин называл это глупостью, но всегда улыбался, стоило отвернуться. Теперь его тело сшито по кусочкам, и Цзин Юань не может без тоски думать о том, сколько боли оно вынесло. Он не может без тоски думать о том, что выдайся возможность вернуть те времена, когда им — Дань Фэну, Инсину и ему, — было хорошо вместе, он бы забыл о своей бездействии и сделал все возможное, чтобы попробовать снова. Увы. Цзин Юань вздыхает: ему не ответят; все, чего он достоин — полный крови и злости взгляд. Пусть так оно и будет. Возможно, и остаток теплящейся в нем любви к нему — лишь дань потерянному прошлому. Возможно, Цзин Юань и правда ненавидит Жэня: за то, что посмел забрать их с Дань Фэном Инсина, а может потому, что разрушил — как он умеет, — последнюю надежду на то, что они будут вновь. Возможно, его тоскующая натура сможет полюбить Жэня, потому что в нем самом — словно луна, плывущая по небу и закрывающая своим диском солнце, — скрыт Инсин — высокомерный и талантливый, страстный ко всему, что любит всем сердцем. Цзин Юань и Дань Фэн знали об этом лучше, чем кто-либо, потому что успели испытать силу его любви.