К черту туалет! Вы все его рабы! А он сидит там, ленивый фарфоровый бездельник, кормится чужими каками и ничего для общества не делает! Иди работай!
В пустом доме, приглушенные плотно закрытой дверью, разносились размеренно-хлёсткие влажные шлепки, сопровождающиеся тонким поросячьим визгом и — время от времени — хриплыми ругательствами. К счастью, за пределами закрытой комнаты слушать их было некому. — УАА! Твою ж мать, Кайл, не по лицу! ЭАААх! Что ж ты делаешь, засранец! ЭЭЭЭ! Скотина, больно как! Раскрасневшийся от криков и исполосованный следами плётки на обширном голом теле, Картман всё так же сидел связанным на складном стуле и злобно смотрел на сжимающего плётку Кайла. Тому стоило больших усилий сделать паузу — каждый раз, стоило ему начать лупить Картмана, он не мог остановиться. От греха подальше Кайл отбросил плётку подальше и снова уставился на ёрзающего на стуле Картмана. Они оба тяжело дышали. В паху Картмана заныло, но совсем не сладко. — Блин, Кайл, мне надо поссать, — пожаловался Картман, опасно раскачивая стул. — Терпи, жиртрест, — без особого энтузиазма отозвался Кайл, разматывая немецкий полевой телефон времён второй мировой. Они уже проходили это. Нельзя было слишком тянуть — покрывающая пол плёнка на такое не рассчитывалась — но и сразу давать Картману желаемое, чтобы выслушивать потом его нытьё о недостаточной бессердечности, Кайлу не улыбалось. — Козёл, блин, чё тебе непонятно, я щас уссусь нахрен! — От натиска Картмана стул полетел набок вместе с самим Картманом. Крепко приложившись об пол, сязанный жиртрест попытался свернуться эмбрионом и тоненько разревелся. Кайл вздохнул. Похоже, они делали что-то не так. Жиртреста всё-таки пришлось развязать, и, тряся самыми маленькими в школе мудями, он поплёлся в туалет, хныча и потирая ушибы. Кайл позволил ему приводить себя в порядок столько, сколько тот считал нужным — времени у них хватало, деньги были уплачены, а Картману это было нужно куда больше, чем ему. Наконец крупная фигура молодёжного американского антисемитизма, кряхтя, взгромоздилась обратно на стул, дав себя связать, и снова принялась осыпать оскорблениями хозяина дома. — Ну давай, жидяра, я тя не боюсь, хренов рыжий! — стимулировал он Кайла, пока тот прикреплял клеммы к его соскам. — Клянусь Богом, я заставлю-таки тебя отсосать мои яй… Стиснув зубы, Кайл остервенело закрутил рукоятку индуктора. Тирада Картмана захлебнулась бессвязным глухим воплем, его тело выгнулось, натягивая веревки, затряслось, как желе на басс-динамике. Кайл остановил подачу тока — это было куда легче, чем перестать лупить жиртреста. Картман обмяк на стуле, тяжело дыша и обильно потея. Потеть он начал ещё давно, но этот пот отличался — он был холодным. Картман повозил во рту едва не прокушенным языком и понял, что с него на сегодня хватит. — Отбой, Брофловски, — прохрипел он. Картман называл Кайла по фамилии настолько редко, что они единогласно приняли это их стоп-словом. Кайл тут же убрал клеммы и развязал жиртреста — он и сам был рад поскорее с этим покончить... по крайней мере, убеждал себя в этом. Картман нетвёрдо встал на трясущиеся ноги иБольшие испытания
20 апреля 2024 г. в 23:20
Примечания:
Момент с дрейдлом я заимствовал из одного фика, который читал лет десять назад. Насколько я помню, у Кайла была спортивная травма, требующая массажа, и Картман, который эту травму нанёс, пролез вместо массажиста и совершил с беспомощным евреем насильственные действия сексуального характера. Мда.
Стоит ли делать многозначительный эпилог?