Встречая страх широкой... костью

Знаешь, в чём разница между тобой и мной, Лоис? Когда жизнь стучится в дверь, ты бежишь и прячешься на кухне. А я широко распахиваю дверь и говорю: «Питер Гриффин. Что у тебя есть?» Картман выскочил из своего дома, как ошпаренный, едва успев крикнуть встревоженной Лиэн «Иди в жопу, мам!», нервно оглядываясь, перебежал улицу — попасть под машину было последним, чего он хотел в этот день — и, очутившись перед дверью ненавистного, но при этом почти родного дома семейства Брофловски, вдруг застыл. Он воображал себе этот момент день за днём, на протяжении почти полутора месяцев, копя деньги и молясь, чтобы ничего не сорвалось. Он был предельно терпелив и осторожен, даже почти не цапаясь с Кайлом, даже почти ни разу не втянув Баттерса в какую-нибудь авантюру — да он, кажется, за это время ни разу не назвал Кенни нищим! Картман многим пожертвовал ради этого дня, и когда, наконец, он в окно своей спальни увидел отъезжающую машину с евреем, еврейкой из Джерси и мелким обрезанным канадцем — он возликовал, поняв, что его терпение было вознаграждено. — Господь услышал мои молитвы, — вдохновенно произнёс он, натягивая шапку и хватая заготовленный заранее рюкзак. А теперь, будучи так близко, Картман колебался. Но ведь колебаться не было смысла. Это был не первый их с Кайлом раз. И, как был уверен Картман, не последний. Пухлая рука в желтой перчатке потянулась к звонку. Но, прежде чем палец коснулся кнопки, Кайл открыл ему сам, решив вопрос. — Жиртрест? — спросил он вместо приветствия. Как обычно. — Привет, Кааааеел… — начал Картман, сведя вместе указательные пальцы и подпустив в голос побольше елея. Кайл поднял брови, спустя секунду его взгляд сделался осмысленным, а затем глаза закатились под вздох, означающий окончание мыслительного процесса. — Опять? — устало спросил он. — Видишь ли, Каааееел, — заюлил Картман, протискиваясь мимо одноклассника и вторгаясь в гостиную дома Брофловски. Кайл, сверлящий его широкую спину хмурым взглядом, впрочем, не торопился его выпроваживать. — Ты ведь знаешь, что происходит в мире. Всё так смешалось, Господи боже мой, мы все теряем себя в этом хаосе. Так ужасно, да. — Картман вернулся к Кайлу и взял его руку в свои пухлые ладоши. — Ты ведь понимаешь… нам всем иногда нужно вспоминать, кто мы есть, и что делает нас такими, кто мы есть… — Нет. — Кайл отстранился, вырывая руку из хватки Картмана, сделал шаг назад. — Я не буду этого делать. — Каааел, ну как же так… — расстроился Картман, преследуя еврея своего возраста. — Ты ведь помнишь, как нам хорошо было в прошлые разы, а? Ведь помнишь? — Нет, Картман! — разозлился Кайл. — Хорошо было только тебе! Хватит! Тот раз был последним, проваливай! — Ну Кааааеееел… — Проваливай, или я вызову полицию, — пригрозил Кайл, твердо глядя на Картмана. Тот угрожающе засопел. — Ты сделаешь это, Кааааеел, — произнёс он, доставая из внутреннего кармана своей красной куртки аккуратно сложенные двадцать долларов. — Мы оба знаем, что ты каждый раз делаешь это. Такова ваша еврейская натура. Джексон на банкноте вперил в Кайла грустный взгляд, будто подтверждая слова Картмана. Нужды в этом не было — Кайл знал это ничуть не хуже. Он некоторое время оставался на месте, сверля Картмана всё тем же твердым взглядом, затем, приблизившись, вырвал купюру из его пальцев и молча отправился на второй этаж. — Господи, да хорошо-то как, — пробормотал Картман, двинувшись за ним, — прям с порога аж яйца выкручивает, морда жидовская. Кайл сердито пыхтел, всем видом демонстрируя, как противно ему происходящее. Но двадцать баксов есть двадцать баксов. К тому же, как оказалось… — О господи, — выдохнул Картман, выглядывая из-за плеча Кайла в открытую дверь его спальни. — Ооо, божемой. — Он вырвался вперед, и его ноги зашелестели по застилающей пол полиэтиленовой пленке. Картман обошел стоящий в центре комнаты складной стул, любовно погладил его холодные металлические изгибы. — Я поверить не могу, Кайл! Ты тоже ждал этого дня! — Раздевайся! — сухо бросил Кайл, закрывая окно от любопытных глаз и камер дронов. Установить жалюзи на окна было не такой уж проблемой в сравнении с увиливанием от поездки к кузену Кайлу. Картман, торопясь, скинул с себя всю одежду, не исключая трусы, трясясь обширными ягодицами от возбуждения, принялся прятать её под плёнку. Закончив с этим, он опорожнил свой рюкзак, содержимое которого даже мистер Мазохист одобрил бы с большой опаской — но именно поэтому Картман не шёл к нему. Слащавое унижение для гомиков ему не подходило. Нужны были подлинные страдания. Нужна была подлинная страсть. Нужен был только Кайл. А всё остальное прилагалось. Кайл лишь устало вздохнул, глядя на набор Картмана. Сам он вовсе не собирался раздеваться. Даже наоборот. Он надел дождевик и перчатки. — Кайл, я так счастлив, знал бы ты, как я счастлив, — тараторил Картман, закончив опорожнять рюкзак, — ведь это много значит не только для меня, но и для нас обоих… Он сел на стул и завел руки за спинку. Его время испытаний настало. — … ведь, когда твои соплеменники захватят меня в плен, — продолжал он, пока Кайл связывал его руки за спиной — достаточно, но не слишком туго, — я буду сильным, я буду смеяться над их коварными еврейскими пытками, и всё благодаря тебе, Каееел… Кайл поднял моток скотча, взвесил его в руке, прикидывая, не заклеить ли Картману рот. — Ну давай, жидовская морда, — подбодрил его Картман. — Ну давай, ну чё ты, а! Чё, я слишком крут для тебя, жид пархатый, а? Ну давай, ты ни хрена мне не сможешь сделать! Кайл отложил скотч и направился к Картману, прихватив принесенную им плётку. В конце концов, скоро жиртрест запоёт совсем иначе — как маленькая испуганная свинка перед убоем. И Кайл в глубине души не мог отрицать, что что-то в этом ему определенно нравилось.