дешёвые драмы

«Я, сколько себя помню, никогда не думал о себе. Я постоянно думал только о других, только иногда я думал о своей шкуре, и то, о физической оболочке. На мою внутреннюю оболочку мне всегда было все равно. Но боль я чувствовал, боль я чувствовал много, мне даже кажется сильнее, чем другие. Я помню, как он в первый раз ударил меня. Тогда я совершенно ничего не понял. Мне сказали, что так выражают любовь, просто немного в другом в виде. Это любовь, но почему мне было так хуево? Внутри меня будто все сжалось, каждый сосуд в теле лопнул, я впервые почувствовал каково это. Мне не было страшно, это было что-то другое. Во мне явно что-то сломали поважнее костей в этот день. Я помню как он после этого подошел ко мне и сказал: «Прости, я думаю, это со злости, я люблю только тебя» И погладил по голове, думая, что вот так ему все забудется и простится. Да, я его сразу же простил, но внутри, внутри до сих пор было тошно. Этот ком чувств торчал в самой глотке и был готов вот-вот вырваться с мерзким звуком и пресным и неприятным запахом. Все же в конечном итоге меня правда вырвало. С противным рыком из меня вышло то, что я пытался скрыть, прямо на пол. Я совершенно не ожидал этого, тогда только я и испугался, потому что он запаниковал. Я не привык, что мне пытались помочь, давали горячий чай и укладывали в свою постель (такую же проблеванную, но все же), гладя по голове и извиняясь, будто совершили страшный грех. Но он все сделал это для меня. Эта непостоянность и контрастность, которую бы назвали эмоциональными качелями, мы называли любовью. Но что такое любовь? Вместе ходить за ручку по парку, пить дорогое вино, смеясь со странных шуток, которые понимаете только вы, и это у нас было. Помню, как он вытащил меня на улицу в глубокую темень, тогда я до безумия боялся матери и ее реакции, отнекивался и говорил, что «когда-нибудь в следующей жизни», но он просто пригрозил избить меня сильнее, чем в прошлый раз, и я поплелся за ним, словно дворовая собака. Но эта прогулка была наверное самым лучшим событием в нашем общении. Он не был нежным или каким-то другим. нет — так же оскорблял меня и кидал обидные шутки, унижал. Но мне было с ним как-то по-особенному хорошо. Ходить с ним по темным углам старого, тихого города в хер знает сколько времени было куда интимнее того, чего мы все знаем. Да и погода тогда подходила к нему, пасмурное небо, откуда не видно облаков, ветер, безумно холодный для мая, который пробирает до костей, обмораживая каждый сантиметр частей тела и сердца. Еще он часто любовался лесами, ибо у нас их много и некоторые придумывали разные легенды, чтобы напугать народ. «Я бы хотел расчленить тебя в этом лесу» — говорил он, оглядывая очередной хвойный лес, там и днем то света мало было, а ночью как бездна ощущалась. Я лишь молчал и лишь иногда мог вставить свои 2-3 слова, но он все равно не слушал. Наверное, меня бы так и зарезали, если бы я не уехал отсюда. Еще я помню нашу с ним первую встречу. Я плелся домой с одноклассником, которого другом считал тогда. «Пошли к моим, познакомлю» — сказал он и мы отправились куда-то за школу, в этом месте я побывал лишь один раз и дороги совсем не помню, ушло из памяти. Мы пришли в какой-то подвал, там было очень много чужих для меня людей, с которыми я больше не виделся (скорее всего они умерли). Я сразу подметил, что народ здесь странный и наверняка что-то да употребляет, хотя это было сразу понятно, шприцы валялись тут и там, только на пол посмотри. Я еще это и забавным находил. Из всего выбора странных личностей мне приглянулся он, мне казалось, что он самый нормальный из всей этой стаи. Трезвый во всех смыслах был, сидел и рубился в карты на огромные суммы, как он мне потом рассказал на эти выигранные деньги он покупал мне подарки и всякие вкусности, таблетки. Я подошел к нему, тогда он особо не заинтересовался мной. Мы пообщались, нашли какие-то общие интересы, потом все само пошло. Чаще встречаться начали, нам было хорошо друг с другом, кентами себя считали, не разлей вода. Такой рай был у нас недолго, до сентября месяца, тогда умер наш общий друг, и по факту мой одноклассник, который затащил меня туда. Подох от передоза, в последнее время он слишком много марафонил и совсем потерял контроль. Погиб мучительно, захлебываясь пеной в своей квартире, где в соседней комнате была его мать, хорошая женщина, которая «не уследила» за мальчишкой. Такое часто бывает, особенно у нас, но такую трагедию развели. Менты ходили тут и там, проверяли каждого школьника на наличие и употребление наркоты. Меня тоже это коснулось, но в тот момент я еще ничего не пробовал. Все затихло где-то к октябрю, и все барыги с облегчением выдохнули и продолжили свою шарманку снова. Он предложил мне попробовать, я с криком отказался, говоря, что не хочу закончить как мой одноклассник. Меня вроде как поняли, но через неделю просьба опять прозвучала. Тогда он тоже начал злоупотреблять какими-то дешевыми порошками. Последние недели две я не видел его в трезвом и здравом виде, всегда под травой. В тот момент я начал отрекаться от него. Занялся другим, хотелось больше общаться с нормальными людьми без зависимостей. Понемногу я думал, что начал выбираться из этой ямы и все вроде бы снова становилось хорошо, но в середине октября мне сказали, что он очень сильно ждет меня в каком-то очередном подвале «на важный разговор», я нехотя пошел, ибо мне опять угрожали расправой. Придя туда, я увидел в край обдолбанного паренька, который еще месяц назад был в нормальном состоянии. Он дал мне какой-то отвар и приказал выпить. Я бы не выпил, но он достал острый канцелярский нож и направил к кадыку, пришлось. Он мне что-то впаривал, загоняя про жизнь и то, как все плохо у него. Через минуты две я понял, что мне подсунули какой-то наркотик. В голове мысли начали путаться и они смешивались в одну кашу, мне стало намного легче, повеселел даже, хоть и не улыбался искренне наверное месяц. Я тоже подключился к диалогу, говорил какую-то чушь, а тот подхватывал и нахваливал мои речи. Я не знаю сколько мы так просидели, потому что вовсе запутался во времени. Десять минут для меня могли пройти как десять часов, а могли как десять секунд. В какой-то момент он устал слушать мой бред, встал с хлюпкого деревянного стула, взял меня за плечи и что-то промямлил, а потом бросил на каменный пол. Я с криком свалился и ободрал руки. Он начал говорить, что-то по типу: «Как ты бесишь», «Почему ты здесь» — и подобное, я ничего не понимал и не слышал в тот момент. Я чувствовал только боль, настоящую сильную физическую боль. Каждый удар по рукам и животу доводили до очередного вскрика, от чего он сильнее злился и бил сильнее, чтобы я заткнулся. Я совершенно не помню, что он говорил, а базарил он очень много и что-то очень философское наверное, любил уж он учить меня жизни. Последний удар, который я помнил — это по голове, затем я отключился. Почему то я запомнил, как вырубился. Почувствовал очень сильную боль где-то в голове, которая будто пронзала насквозь, создавая сильный шум, скорее писк, а затем я закрыл глаза, иногда открывая их, чисто по случайности, наверное организм пытался хвататься за последние куски сознания, но его хозяин уже сдался, сдался давно. Проснулся я на улице, уже солнце спускалось за горизонт, это первое, что я заметил. Я решил оглядеться вокруг, чтобы понять где я вообще. Встать еще не мог, потому что все тело жутко болело и ныло, мышцы так и вовсе будто совсем работать перестали. Спустя пару минут и отчаянных попыток встать у меня все же получилось это сделать. Я был весь в крови, она уже запеклась и была темной. Футболка и джинсы порваны на них огромные темные пятна крови. Локти и колени были в мясо, им досталось больше всего. Я притронулся к голове и снова почувствовал эту же адскую боль. Моя голова была вся в крови, с лба стекали капельки крови, походу мне разбили голову. Я бы посмотрел в зеркало, если бы оно было со мной конечно. Вспомнив о телефоне, полез в карман и нашел его, только он был уже в полу-кирпичном состоянии. Весь разбитый, кое-как рабочий. Кнопка включения тоже была сломана, я уже не помню каким боком я нажал, чтобы телефон загорелся. Сейчас дай мне этот телефон — в жизни не пойму как включить. Но тогда походу я слишком хотел жить. Я набрал матери и разрыдался в трубку, прося помощи. Конечно, я пытался сначала рассказать все спокойно, но потом просто не вытерпел и выплеснул все. Мама вызвала полицию и они приехали ко мне через полтора часа. Все это время без них я просто сидел и рыдал, проклиная всех и его тоже. Его я сейчас ненавидел больше всех, я не понимал, как можно так сделать, не стыдно ли ему, что он вообще чувствует по этому поводу? Я так и не задал эти вопросы ему, наверное это и к лучшему. В тот момент у меня была моя первая паническая атака, они возможно и раньше были, но эта самая яркая и запоминающая. Меня забрали, подлатали, сказали, что головой сильно ударили, но никаких прям страшных повреждений не было. В тот момент, когда объявляли о моих новеньких болячках, я ничего не слушал, был погружен только в свои мерзкие и навязчивые мысли, даже как-то стыдно стало, что другие опять переживают за меня больше, чем я. Мы не общались с ним после этой ситуации до декабря месяца. В середине месяца он объявился и не с пустыми руками. Пришел в мою квартиру, специально, когда матери в доме не было (он знал график работы) и начал пускать сопли. Прощения просил, клялся, что такого больше не повториться. Я хотел уже его прогонять, но тут он воспользовался своим козырем. Мне снова начали угрожать расправой, но меня уже это не пугало, я знал, что со мной он ничего не сделает, даже если очень захочет. Но я слишком переоценил его. После моих слов о том, что я не хочу ничего иметь с ним, он начал душить меня, аж подняв над полом. Я соответственно начал задыхаться, мне стало безумно страшно, намного страшнее чем тогда, скорее всего потому что трезвый был. Хотелось кричать, но сил с каждым разом становилось все меньше, а мутнеть в глазах стало сильнее. Когда я был на пике, думая, что это конец, он кинул меня обратно на пол. Жадно глотая воздух, я посмотрел на него сверху-вниз. По телу проходил холод и меня начало трясти, попытки как-то контролировать были безуспешны. Меня снова унизили, швырнули, как игрушку, от этой мысли мне захотелось расплакаться прямо там, но я знал, что хоть капля с моих век — и меня точно отпиздят. Я попытался немного отодвинуться от него, но он притянул меня к себе, хватаясь за горловину футболки. Его мерзостная улыбка расплылась по его лицу, он будто был счастлив смотреть, как я страдаю и извиваюсь перед ним, эта картина выглядела не как «примирение», а больше как «маньяк и жертва», хотя скорее всего так и есть. «Мир?» — сказал он, подавая свою ободранную руку. У меня не было выбора. «Мир» — с сильным кашлем я сказал, слегка улыбнувшись, чтобы не выглядеть так жалко. Мы оба были в неловком положении. Мне помогли встать, извинились за такие методы примирения и ушли. Я снова с пустой душой валялся в скрипящей кровати и плакал. Возможно, кто-то подумает, что я только реву и ничего другого не делаю, но у меня не было выбора. Он гораздо сильнее меня по всем параметрам, у него нет сострадания или хоть капли жалости, поэтому загасить меня ему было проще простого. «Почему меня используют снова?» — кричал я в подушку, с каждой слезой ненавидя всех все больше, но ОН, он погубит меня, а я ничего сделать не могу. Оторвавшись от бедной подушки, которая покрылась соплями и влагой, я решил посмотреть в зеркало. Передо мной красовался бедный, худощавый мальчик-подросток с уже новыми синяками, красными глазами от слез и бледным лицом после удушья. Это не тот человек, который пару месяцев назад поплелся с другом потусить в какое-то болото. Я заметил, что похудел, причем очень сильно, мое тело было физически и так не очень, а сейчас так вообще было как песчинка. Я никогда не ненавидел себя из-за внешности, но уж если у меня истерика — значит истерика. Со злости я разбил стекло у отражающегося предмета. Осколки разлетелись по полу, в руке почувствовалась неприятная и жгущая боль. Все что осталось от зеркала — части, которые я не смог выбить, все остальное валялось на полу. Мне на секунду стало легче из-за того что выплеснул гнев на предмет, так же и он делал. Мне стало тошно с себя, что неосознанно повторяю его поведение. Еще начал волноваться с того, что матери про стекло сказать. Осколки я убрал целой рукой, другая была в мясо повреждена, но особо сильной боли я так и не почувствовал, лишь жгло, но это терпимо. После уборки я с громким звуком свалился на кровать и неожиданно для себя вырубился, наверное слишком устал. Матери я что-то наврал, по поводу что руку разбил на лестнице, а стекло случайно разбил стулом. Она поверила. Так наше общение родилось снова. Я не был этому особо рад, а тот сверкал от счастья, задаривал меня чем только можно, целовал, обнимал. Вся любовь, что в нем была он отдавал мне, хотя я все это время думал, что он психопат без чувств. Под конец я стал даже как-то любить его, простил так сказать прошлые обиды. Но он, заметив, что я подобрел сразу поменялся, весь этот мерзкий и жестокий характер снова вернулся к нему. Побои были практически каждый день, во время них я мечтал только чтобы это все поскорее закончилось. Этот подонок любил устраивать качели постоянно, причем они менялись с бешенной скоростью, после избиений и унижений он любил обнимать меня и приговаривать какой я милый со всеми этими порезами и синяками. Но если я сам резал или бил себя, то он был в ярости. «Я делаю, потому что не могу иначе, а ты зачем это делаешь с собой?» — говорил он с ненавистью, обычно меня не выслушивали, даже если и хотелось что-то сказать. Меня просто били головой об пол 2-3 раза, а потом еще что-нибудь вытворяли. Я уже привык синякам и ссадинам на теле. Они даже не пугали меня. Каждый раз после побоев он заботливо залатывал мне все, его руки, которые пару минут назад наносили ранения сейчас бережно заматывают мои руки и ноги бинтом. В один момент я начал давать отпор и «унижение» перешло в «драку» где сразу ясно кто проигравший. Так и продолжалось до марта месяца, всю зиму я ходил весь перебинтованный, но как только расцветала весна — расцветал и он. Последние два месяца прошли более менее спокойно. Я даже покрепчал немного, потому что драк не было. Мы стали зависать уже не вдвоем, а с его компанией. Мне так не нравилось, потому что все чем они занимались это нюхали и бухали. После того, что было осенью мне было до жути мерзко даже думать об этом порошке в зип-пакете, не то что употреблять его. Он начал отдаляться от меня, остыл будто бы, но мне это играло на руку, я стал заниматься своими делами. С компанией мы часто ходили на какие-то заброшки, когда снег уже растаял мы начали ходить на дискотеки. Если в компанию и попадали неплохие ребята, то они либо сразу уходили отсюда, либо шли по солевой дороге. Лишь я один был как белая ворона, даже нет, черная среди белых. Под конец мая я стал выглядеть намного лучше, стал больше, здоровее выглядел, есть начал вроде, на теле оставались только шрамы, а их было очень и очень много оказывается. Потом он начал возить меня за колесами, потому что мол трезвый и если что ответственность на меня вешать надо. Я сначала был категорически против, а потом к моей шее направили нож. Так мы проездили недолго, ибо нас поймали менты, меня забрали посидеть 2 часика в камере, а потом за мной приехала мать. Дала денег, чтобы я не получил уголовку или административную, а потом мы уехали отсюда в Питер. Что стало с тем барыгой я в душе не знаю, после этой ситуации ничего не слышал о нем, наверное сидит по 228. Интересно, что он чувствовал, когда услышал новость, что меня забрали и я переехал. Надеюсь он долго мучался, мучался намного сильнее чем я. Конечно, нехорошо так говорить про людей, но эта мразь будет огромный исключением. Я вспомнил о нем только тогда, когда мы с матерью сидели на поезде, а потом так же быстро забыл. Также я хорошо помню мать в тот момент, она плакала, горько плакала и просила прощения у Бога или каких-то других великих сил. Мне было до жути стыдно за себя, хотелось ее успокоить и рассказать почему я так сделал, но если она узнает правду, то ей будет только хуже. В полиции моя мама была вся бледная, не с кем не болтала, хотя она очень любила это делать, спокойно забрала меня, пошла в кабинет к следователю и там наверное взятку дала. В поезде мать уже решила как-то поговорить со мной, с максимально усталым и разочарованным голосом спрашивала как я докатился до такого, я лишь молчал или кидал какие-то неоднозначные ответы. Нормально мы с ней поговорили только после того, как приехали в новую квартиру, там мы вместе плакали в обнимку, сидя на какой-то большой тумбочке, на которой по сути должен был лежать телевизор. Я почти раскаялся перед ней, сказал все, что считал нужным, моя мама лишь обняла меня, поцеловала в макушку и сказала: «я очень надеюсь на тебя сынок», а потом заплакала. Я вместе с ней. Потом началась новая жизнь, я старался больше не разочаровывать мать, выполнял все ее прихоти и приказы. Мне долго было стыдно смотреть в ее глаза, но в скором времени я привык, а ее обида как-то рассеялась. Но это не значит, что мы забыли, прекрасно помнили конечно, но дергать то, о чем диалог уже был — бессмысленно. Пока помогал с переездом, позабыл, что мне еще и в школу потом надо будет новую переходить. В середине августа меня это не особо волновало. Забыл сказать, что все те болячки, что оставил он, не ушли. Ночью я просыпался от кошмаров, я практически не мог спать тогда, боялся заснуть и увидеть эту рожу снова. Панические атаки тоже были часто, из-за них нам пришлось даже найти психиатра и психолога, потому что контролировать уже я их не мог, припадки могли начаться в любой момент. Из-за того, что я иногда нюхал траву с другими, последствия тоже дали о себе знать. Кроме ослабленного иммунитета в мою копилку запросилась повышенная тревожность и бессонница, проблемы с почками и сердцем, ухудшение внимания и памяти, все это я до сих пор не залечил, таблетками только поправляю все это. Но пить огромное количество таблеток в 16 лет выглядело не очень. Часто я чувствовал вину просто за свое существование, потому что мое лечение безумно ударяет по финансам, а мы не богатые. Мама всегда говорила, чтобы я ни в коем случаи не думал о таком, но я до сих пор помню, как она плакала на кухне, подсчитывая мои затраты. Совсем скоро к нам на помощь пришел Байрон, мне он понравился, приятный мужик с котором я мог поговорить, и он не осуждал меня. Помог нам со всем, и с деньгами, и с ремонтом, и с затратами и много еще с чем, я даже начал считать его вторым отцом, и по шутке называл его так, когда Байрон приходил «на чай». Жизнь начала налаживаться, но я думал, что это ненадолго, потому что такое уже было один раз. Потом Мортис снова вернулся ко мне в октябре, но снова я его не простил.» Эдгар закрыл блокнот на котором было написано «дневник». Тяжело вздохнув юноша спрятал книжечку куда подальше в глубь ящиков. Его психолог посоветовал ему записывать то, о чем ни с кем не можешь поделиться и анализировать все самостоятельно. Но даже писать об этом всем было так больно, а воспоминания все плыли и плыли, бойни детально виделись в мыслях, казалось даже боль тоже сохранилась. Но это была просто душевная боль, ее было ой как много. Анализировать ничего не хотелось, Эд решил сделать это в следующий раз, когда будет готов. Сейчас нужно было отвлечься. Парень подумал, как будет завтра тусоваться с друзьями на ночевке у Коллет, как ему легко будет. Немного полегчало, но осадок все еще на месте. «И зачем я только полез писать?» — наругал себя юноша. Делать особо было нечего, поэтому Эдгар полез в телефон, оказывается Коллет создала группу «ночевка на завтра», там было несколько участников из которых были знакомые профили. «светлый.» тоже был. В этой беседе очень много сообщений и диалог между ребятами еще горел. Девочки что-то обсуждали опять свое. Читать переписку длинной более 100+ сообщений не очень то и хотелось, поэтому Эд ее пролистнул. omgkawaiangel_ 21:25 @мрачный. ты живой вообще? Он в сети не появляется с пяти вечера! мрачный. 21:25 да живой я, делами занимался. bubble.gum☆ 21:26 Это Эдгар? мрачный. 21:26 Да. omgkawaiangel_ 21:27 Ребят, представьтесь здесь все, чтобы мы поняли кто есть кто! @all Я Коллет мрачный. 21:27 Эдгар. bubble.gum☆ 21:27 Биби Starlight_girl 21:27 Пайпер светлый. 21:28 Фэнг Остальные которые представлялись уже не так были важны Эду, поэтому он вышел из телеграмма и отправился в тик ток, так парень просидел до часов одиннадцати, а потом уже и спать собирался. Но ему написали, Фэнг написал. Особо важного он ничего не написал, разве что предложил до Коллет вместе дойти, ибо темный не знает дороги вовсе, а каратист знает ее как свои пять пальцев. Дальше они переписываться не стали, Эдгару было лень, а Фэнг попросту не любил общаться по переписке, в реальности гораздо интереснее для него. Эд свалился на кровать и заснул, ничего особо не ожидая от этого дня. Все самое интересное произойдет завтра, а пока стоит подождать. Но особо долго и крепко поспать не удалось, юноша вскочил с кровати уже поздно ночью, в телефоне было 2:30. Эдгар проснулся от кошмара, где вся та ситуация, которую он описал в дневнике проявилась снова, по слезам протекли пару слез, которые юноша вытер об кофту и оглянулся по сторонам. В последнее время паранойя по поводу слежки тоже мучала его, но не в страшном количестве. Просто после недавней встречи с Мортисом можно ожидать чего угодно. «Лучше бы Фэнг убил его этой арматурой» — подумал юноша про себя. Слишком уж много говна насолил этот гробовщик. И постоянно дергать эту тему и говорить, как бедный мальчишка страдает от триггеров и воспоминаний какого-то больного психопата и наркомана, вам скоро наскучит. Да и Эду тоже это уже надоело. Но что можно сделать против него? Мало что. Юноша снова начал пытаться заснуть, долго ворочался в кровати и наверное спустя минут 30 у него все-таки вышло. Пусть сон был и поверхностным, но это лучше чем ничего. Сидеть и мучаться от бессонницы тоже не вариант. Прозвенел будильник, нужно было идти на сраную учебу. Парень кое-как встал с постели, предварительно чуть не свалившись с нее, оделся как бомж и поплелся на учебу. На завтрак, какие-то собрания или что-то еще ему было сегодня плевать. Сейчас нужно дожить 6 уроков, где 3 из них самые кайфовые, а потом идти на ночевку, запасаясь при этом алкоголем, ну, а что? Мать все равно вряд ли узнает. От такой мысли Эдгар повеселел и пошел в здание уже с большей охотой. По дороге встретил беловолосую подругу, которая ругала его за то, что Эд беседу не читает. Все равно Коллет кратко пересказала суть переписки, то что, мол, Фэнг хочет с пацанами вместе спать, девочки в комнате беловолосой, а мальчики как-нибудь уж уместятся на раскладной диван и кого-то уложат на раскладушку. Эд сказал, что не против такого итога и ему в общем и целом все равно где спать, потому что пьяный будет. А бухому Эдгару уж точно плевать где ему жопу греть. Коллет лишь сказала, чтобы они там не блевали и не уничтожили квартиру. Юноша посмеялся и похлопал по плечу подружку, подмигивая, как бы говоря «ну, мы конечно попытаемся, но ничего не обещаем». Ребята засмеялись. Смех Эда остановил какой-то странный звук, будто кто-то к нему приближался и резко убежал. Юноша обернулся, сзади никого не было. Парень уже начинал придумывать какие-то догадки кто это, но девушка быстро отвлекла юношу от бессмысленного накручивания. В этом звуке что-то знакомое, но что — непонятно.

«И что б не поехать тут И избавиться от пут Каждый ищет в нем себя Ну, а я нашёл тебя»

──── ✧《✩》✧ ────