Запись №55
Февраль, 1996
Я спустилась с горы, оставив за своей спиной клановый особняк. Ушла, предварительно взяв с собой немного еды и бинтов. Позже я осознаю, что моих припасов недостаточно.
Медленно прокладывая себе путь сквозь запутанные лесные тропы, я ощущала тяжесть свертка в руках, полного разных вещей.
На полпути к цели, сомнения начали овладевать мной, ведь ориентиры стерлись в темноте, и все вокруг начинало сливаться в единую муть. В итоге, я почувствовала, что потеряла дорогу.
В моем воображении все задуманные планы обернулись ничтожной детской мечтой, игрой маленькой девочки. Я блуждала в неведении, руководствуясь слухами, которые случайно услышала от слуг поместья.
Пальцы не слушались, стало очевидно, что я замерзаю.
Но самое страшное ждало меня впереди.
Он выскочил из тени, не издавая звуков. И все ошибки, совершенные ранее, обернулись против меня с новой силой.
Не нужно было выходить ночью.
Мои глаза не видели замах, не заметили направление атаки. Удар пришелся по правую сторону, откидывая лёгкое тело. В какой-то момент понимаю, что кричу. Ужасная боль затмила разум, нарушая трезвость мыслей.
Утробное рычание звучало повсюду, отзываясь жутким эхо. Я пыталась встать, опираясь о ствол дерева. Массивная тень мельтешила перед глазами, не торопясь нападать. Может опасалась неожиданного сопротивления, а может… просто игралось.
Рассечённый лоб саднило. Паника прошлась по телу ледяной волной, когда кровь залила глаза. Безумный страх осел паразитом в лёгких и казалось, что даже воздух застыл на моих губах.
Я едва сдержала рвотный рефлекс, ощутив запах собственной крови.
В жизни мне приходилось сталкиваться с множеством опасностей: от наказаний отца до нежеланной свадьбы, от шёпота слуг до сгустившейся дискриминации. Ещё вчера это вещи казались самыми ужасными, но сейчас они не могут сравниться с тем страхом, что овладел моей душой в тот момент.
Мне никогда не суждено понять тех, кто добровольно отказывается от собственной жизни. Единственное, что горело в моём испуганном разуме — это то, что я еще слишком… слишком молода для смерти.
Проклятие скалило зубы, пригибаясь, словно знало, что моё тело окутано дрожью, а голова — суматохой.
Мои зрачки расширились, улавливая приближающуюся тень. Едва успев среагировать, я увернулась, улетев куда-то в густую листву. Массивные когти просвистели в миллиметре от моей головы, лишь слегка задев волосы, и от этого по коже побежали мурашки.
Моё внутреннее чувство подсказывало мне, что вокруг царит тишина. Лес был бесшумным. Даже несмотря на рычание, чудовище не издавало достаточно громких звуков, чтобы вызвать во мне ощущение этой чужеродной громкости.
Стало невыносимо шумно от биения сердца и я уже не могла сосредоточиться ни на чем другом, кроме своего взбесившегося пульса.
Проклятие подобралось в самые короткие сроки, воспользовавшись моей глупой заминкой. Визг пронзил округу, когда я перевернулась в воздухе, ударяясь спиной о твёрдую землю.
Воздуха не стало.
В огненной агонии руки беспомощно скользили по земле, словно стремясь преодолеть это тяжёлое состояние. Луна мелькнула меж крон деревьев и тогда я задохнулась во второй раз.
Темнота отступила, позволяя моим глазам остановиться на контуре проклятия: он напоминал медведя, но его морда была искажена избытком обжелтевших клыков.
Желудок ухнул вниз, когда я увидела его пустые глазницы.
Отвратительные облака резко поглотили собой ночное светило. Свет отрезало внезапно, и мной овладело ощущение, что я ослепла.
И тогда далеко не решимость подтолкнула меня схватить тяжёлую палку. И не столько смелость, сколько первобытный ужас, который позволил мне замахнуться до скрипа собственных костей.
Громкий треск почти заставил моё сердце остановиться.
В тот момент я не помнила ни себя, ни о том, что умею пользоваться проклятой энергией. И даже так, удар всё-равно получился сильным.
Морда чудовища накренилась в сторону, он издал пронзительный вой, при этом медленно отступая и махая головой. Мне пришлось зажмуриться, поскольку мелкие щепки попали в глаза.
И только тогда я осознала, что палка переломилась.
С судорожным вздохом оторвала одну часть от другой, беря стволы так, будто держала копья. Я ничего не видела и этот страх подстёгивал меня вперёд.
«Я слишком молода…
Бездумно замахиваюсь, всаживая дерево глубоко, почти до кулака. Слышу громкий вой, пока остервенело выдёргиваю оружие с кровавым чавканьем, готовая нанести ещё сотню ударов.
…чтобы умирать!»
Но больше и не понадобилось. Проклятие затихло, начиная медленно обращаться в пыль. Я, похоже, интуитивно использовала проклятую энергию.
Всё, что осталось от противника, это только воспоминания. Мои ноги по-прежнему дрожали, но моё тело было твердо удерживаемо, а пальцы сжимали палки. И всё равно я не могла почувствовать себя тем, кто одержал победу.
В страницах книг, герои смеялись, поднимаясь над побежденным, их глаза излучали решимость, в то время как в моих горели огни трусости. Они, словно это рутина, стряхивали с себя пыль, тогда как я была покрыта клочьями земли и крови, которые не пропадут при махе руки. Их тела, вероятно, казались непоколебимыми, в то время как мое было подвергнуто неудержимой тряске.
Горло схватило судорогой.
Что, чёрт возьми, такое герой — и кто тогда я?
✺«———»☾
Сатору переместился прямо в свою комнату. Под его ногами слегка взметнулась пыль, словно напоминая о его отсутствии в течение трех недель. Он не спешил никуда, позволяя себе насладиться моментом тишины. Немного потянувшись, он снял куртку и упал на мягкую постель. Его тело кричало о нужде в отдыхе, и Сатору негромко сквернословил в подушку, проклиная старых дураков, которые вынудили его бродить по миру, изгоняя духов второго уровня. Усталость пронизывала его до самых костей, и в это мгновение он просто хотел забыться, утонуть в глубоком сне. Пальцы методично подцепили повязку, откидывая ту на пол, позволяя голове избавиться от неприятного давления. В уме мелькали прошедшие недели, вызывая у него чувство раздражения. И вот уже в третий раз он пытался добиться повышения ранга Маки, но как всегда получал только «наказание». Сатору выпустил тяжелый вздох, пытаясь ослабить напряжение в своей челюсти. Его руки чесались, готовые схватить старческие шеи и тщательно вывернуть их… затем отправиться к Зенинам, чтобы повторить эту занимательную процедуру. Он не мог не заинтриговаться мыслью, что они могли бы напомнить ему кур, бегающих без своих оторванных голов, и в некоторой степени это вызывало у него мрачное волнение. Тихая ярость поутихла, когда глаза зацепились за тарелку с разноцветными обёртками. Мегуми. Сатору лежал лицом вниз. Он слегка хмыкнул, когда взял конфету на своей прикроватной тумбочке. С тщательностью распаковал её зубами, только чтобы насладиться вкусом. Но когда он попробовал конфету, ему пришлось сдержать отвращение, чтобы не выплюнуть её обратно. Видимо, Мегуми его не очень любит. Сатору с раздражением поднял бумажку, притаившуюся между принесённых гостинцев: «Морковные, съешь их, они полезные» Сухо, быстро и по делу. Ему не удавалось найти в себе сил для гнева. Сатору глубоко вздохнул, подавив желание разорвать записку. Он принял решение не злиться на чужую заботу. С большой осторожностью положил бумажку к многим другим, хранившимся в его нижнем ящике. Его пальцы задумчиво покрутили фантик. Нос уловил запах и Сатору резко остановился. Он напомнил ему о недавном шокирующем открытии: запахе сигарет Утахиме. Сатору всегда восхищался своей яркой фантазией, способной создавать самые невероятные образы и сюжеты. Но даже он никогда не мог представить, что вредная привычка и Утахиме окажутся в одном предложении. Человек, которого он не видел с самого момента её приезда и о котором у него не было времени задуматься. Его новая коллега, обучающая его маленьких студентов в течение трёх недель. Странная Утахиме, с её странными сигаретами, окутанными ароматом свежей моркови.✺«———»☾
Запись №56
Февраль, 1996
Я плакала, когда медленно приближалась к клановому дому, плакала, пролезая сквозь вырытый под забором ров, и плакала, когда
дядя заключил моё тело в нежные объятия.Сжимала кулаки, от чего боль в повреждённой руке резко возрастала. Кровь из пореза начинала течь сильнее, вероятно, капая на пол, но мне было всё равно. Гнев, обида и страх клубились в венах, как густой чёрный дым.
Проблема была в том, что я была почти уверена, что вывихнула или, возможно, даже сломала запястье и руку, когда упала из-за проклятия.
Таким образом, в дополнение к острой, пронизывающей боли от пережитого ужаса, была вездесущая, острая агония моей опухшей и пульсирующей руки.
Каждый раз, когда пальцы непроизвольно съеживались от боли, мои нервы горели, а мышцы напрягались, тем самым усугубляя ранее существовавшую травму. Это был порочный круг и я не могла остановиться.
Воспоминание о пустых чёрных глазницах буквально превращало моё сердце в алебастр.
Возможно, я могла бы лучше сконцентрироваться на боли, использовать её, чтобы заблокировать все остальное из своего разума, но мокрое кимоно дяди стало прямым доказательством моего поражения.
Мои глаза в замешательстве наблюдали за промокшей тканью, а потом я так сильно расчувствовалась от собственных слёз, что внезапно начала плакать сильнее.
Я даже не надеялась, что не потворствую своим слабостям, когда очевидно, что так оно и есть.
И это осознание заставляло меня испытывать еще большую ненависть к себе.
Брат отца выглядел удивлённым, когда смотрел на мою дрожащую макушку. Конечно, я знала, как выглядела — словно сбежавшая с кровавого фильма, с кровью, засохшей в волосах, превратившихся в беспорядок с красными сосульками, в провонявшей одежде, словно я побывала на скотобойне… моя спина зудела, когда ткань отделялась от кожи.
Я до сих пор не понимаю, зачем я отправилась в покои дяди. Человека, к которому у меня были негативные чувства.
Я испытывала презрение и избегала его, потому что он был сильным магом, который решил променять изгнание духов на спокойную жизнь в пределах кланового особняка.
Ещё вчера мои губы могли скривиться при виде его длинных чёрных волос, но после пережитого я уже не была уверена, что у меня было на это право.
Теперь… я могла понять его нежелание возвращаться в мир магии.
Когда-то дядя невзначай сказал, что в нашем доме царит глубокая глупость. Моя горячая натура противилась этому высказыванию, но вместе с ударом проклятия ушла вся моя спесь.
Розовые очки разбились стеклом вовнутрь, принуждая меня мыслить трезво. Мои самоуверенные фразы затерялись под слоем земли и исчезли, оставив ничто.
Отец всегда утверждал, что мир магии ужасен, но я, глупая, думала, что он просто не понимает его и из-за этого говорит такие слова.
Сестра устало предупредила меня о том, что я буду сожалеть, но я пренебрегла ее словами.
Мама лишь посмотрела на меня, выражая равнодушие, словно уже простившись.
И вот весь этот вес мыслей обрушился на меня, потому что я знала, что отец стоит за дверью, не решаясь войти вовнутрь.
Неужели я настолько наивна, что думала, что моя вылазка останется незамеченной? Что мои желания будут ими проигнорированы?
С каждой секундой я чувствовала, как злость к самой себе накалялась.
Какая же я… дура.
Я ведь всегда всё знала, но не хотела этого замечать.
Отец не изверг, верхушка требует и давит: либо сильные маги, либо потомство. Как глава клана, он не может так просто отмахнуться от этого. Мысль проста: лучше дочка будет иметь шрамы, чем быть бездыханной. Мое явное неповиновение, очевидно, вызывало у него отчаяние и приводило к неприятным высказываниям.
И я догадывалась, что такие фразы и удары должны были вызвать у меня мотивацию к совершенствованию… или к желанию покинуть дом.
Однако сейчас, когда я могу рассмотреть это с различных сторон, я чувствую только грусть.
И являясь девочкой, не могу больше судить талантливую сестру и мать. Одна не видит более счастья в изгнании духов и хочет найти покой в замужестве, а вторая была буквально продана за гроши.
Как я могу этого не понять?
Должна ли мама любить детей, которых не хотела? Магов, которые найдут свой конец на зубах какого-нибудь чудовища… во всяком случае, равнодушной она оставалась ко всем.
Дом, наполненный глупостью.
И всё же… понять и простить — это два разных процесса.
Даже руки дяди, мягко гладившие мою голову, чувствовались холодными: в нашем клане отсутствовала причина для появления любви.
Я выходила из покоев с тревожным сердцем и опущенной головой. А ладонь отца, которая мимолётно прошлась по моим волосам, заставила меня устало прикрыть глаза, ведь мне не было известно — почему он не остановил меня в тот вечер: из-за того, что хотел предоставить мне выбор, или ему было все равно, останется ли мое раненое тело в том лесу?
Не могу отрицать, что даже слегка дрогнувший уголок его обычно непоколебимых губ подарил мне правильный ответ, заставив мои глаза снова наполниться слезами.
Я не помнила путь до своей комнаты.
Остановившись под дверью, мои глаза упали на миску с фруктами, мирно расположенную на полу. Рядом была аккуратно сложена алая лента, точно такая же, какую всегда носила сестра.
Ненавистная Сора, недавно покинувшая дом и подарившая мне свою лелеемую ленту.
Это окончательно меня разбило.
И снова я совершила ошибку, потому что, черт возьми, здесь поблёскивала забота. А я была слишком слепа, чтобы заметить эти мелкие мерцания, подобные светлячкам в темноте.
Пачкала соплями подушку, горько стирая бесконечные слёзы. Рвала книги с улыбающимися героями и до боли сжимала в ладони атласную ткань.
И теперь на всё, что рисовалось моему воображению, падала эта неизгладимая тень.
Во мраке комнаты мне чудились пустые глазницы и я понимала, что не смогу заснуть.
Моё тело было вынуждено укрыться под одеялом, и в тот момент я думала о том, что больше никогда не хочу столкнуться с проклятием.
Верно, маги не герои — они самоубийцы.
Во мне нет ни капли самоуверенности, чтобы даже думать о себе в таких терминах.
Мир магии был поистине ужасен.