2
1 июня 2024 г. в 13:38
Бесконечный тоннель сводил с ума. Вводил в транс круглым коридором, арочными проходами. Мелькал керосиновыми лампами, некоторые совсем изжили себя, почти потухли, на последнем издыхании отдавая тусклое свечение. И лишь ворчание Чонина держало сознание в тонусе.
Его несли на носилках. Измазанного чернотой машинного масла. Его бок, продырявленный кроличьими зубами, кровоточил сгустками, которые тотчас впитывались в серую футболку. Без лисьего оскала маски лицо Чонина выглядело острым, даже несмотря на шрамы, смазывающие углы. По диагонали тянулись щупальца через переносицу, по виску и скуле, по подбородку и челюсти: пожухлая кожа, испытанная ожогами. Стянутая в ребристости, пучки, разветвления.
Чонин ворчал на Минхо, но беспрекословно доверял тем, кто его нес. Чану, перешитому стежками швов и креплениями степлера: паззл из лоскутков кожи и мяса. Чанбину, возвышающемуся на протезах вместо голеней и стоп. Бледному, лишенному красок, лишенному крови.
И такими же были другие.
— Ничего, скоро все заживет, — приговаривал белобрысый мальчик, перевязывая Минхо ладони.
«Енбок», — представился он. Снежинки вместо веснушек. Обмороженная до посинения кожа. Холодный на ощупь, словно лед. Он умер зимой. Замерз.
Его не грел очаг, разожженный посреди перекрестка тоннелей. Посреди лагеря выживших. Дым костра улетучивался, растворяясь под высоким потолком. Когда-то здесь текли канализационные воды. Теперь здесь царили пустошь и зияющие дыры труб и тоннелей.
— Поверить не могу, что этот хрен ни черта не помнит, — ворчал Чонин. Перевязанный, в чистой майке, он остался противным. Странно, что его рану не зашили. Оставили, как есть.
— Ничего страшного, — улыбнулся Енбок. От него даже пахло морозом. — Напомним.
Чан. Разорвало взрывом на кусочки. Разводил еще один костер неподалеку. В обрамлении кирпичей, с помощью скипидара. Маска волка висела на поясе.
Чанбин. Маска кабана. Лишился ног. Истек кровью. Вкручивал крепления палаток в бетон. Неизвестно, каким образом и насколько у него это получалось. Стучал молотком, стучал протезами.
Джисон. Маска грызуна. Какого, Минхо так и не понял. Захлебнулся в собственной крови. Сидел, наблюдая за разведением костра, подтирал кровяные капли с губ, растирал масляные лужи по щекам.
Сынмин. Маска пса. Умер в мучениях под кислотным дождем от ожогов и разрыва сердца. Молчаливо перебирал запасы, вел учет. Растратил голос перед смертью.
Каждый из них был мертвецом. Каждый видел Смерть и побывал в ее костлявых руках. Кроме Хенджина.
Хенджин, живее всех выживших, сунул в руки Минхо жестяную миску с похлебкой и потрепанную книгу. Он умостился под боком Чонина на тряпичной раскладушке, обнял и пригрел раненный бок. Чонин не возразил, продолжая смотреть на Минхо слепыми глазами. Белыми, без зрачков и радужек. Масляные волосы торчали в разные стороны на макушке, когда как виски были сбриты. Он казался диким и опасным.
А Минхо задумался только о том, откуда у них еда и почему здесь, в канализации, есть вентиляция, которая позволяет дышать им без масок. Похлебка выглядела несъедобно: каша из земли с кусочками разноцветных камней. Но, попробовав, Минхо показалось — это смесь переваренной крупы с овощами. Минхо перестал отдавать себе отчет, когда голодно накинулся на еду.
В подсознании мелькал вопрос: «Откуда овощи?»
— Понравилось? — хихикнул Енбок, убирая в скудную аптечку скудные медикаменты: зеленку и рассыпающийся бинт.
— Голодный, — пробубнил Минхо, давясь камнями. Зеленые ладони ему не мешали.
— Как обычно, — профырчал Чонин. Едко, сквозь зубы.
Минхо помнил, что первая его смерть была от голода. Он закашлялся, подавившись, и вспомнил, что вторая его смерть была от нехватки кислорода.
— Не торопись, — ласково напомнил Хенджин. Прижался здоровой щекой к плечу Чонина в шрамах и стяжках кожи.
Минхо прокашлялся, получив бережные хлопки ледяной ладонью по спине между лопаток. Но голод не пропал. Усилился. Маска зайца, лежащая рядом, укоризненно косилась на него, пока от похлебки ничего не осталось. Желудок прогрелся, со звоном камней переварил еду, и голова утихла.
Минхо не заметил, как пропал Хенджин. Не заметил, как отошел Енбок. Легкий гул голосов переговаривающихся: его, Чана, Чанбина и Джисона, дрожал в воздухе, отскакивая от стен канализации. Разобрать было сложно, но, казалось, они говорили о Минхо, Чонине и химере.
Маска зайца кривилась в улыбке. Исцарапанная, потертая и затлевшая. То ли спасавшая жизнь, то ли играющая роль муляжа, словно вся реальность — игра. Бесконечная, жестокая игра, в которой нет Смерти, да и Жизни, как таковой, тоже.
Джордж Оруэлл не угадал будущее своей антиутопией. Название стерлось с потрепанной обложки, титул внутри книги гласил «1984». Антиутопия стала утопической сказкой, мечтой, при которой человечество хотя бы выжило. Да, смешно, Оруэлл, наверняка, перевернулся в фантомном гробу.
Минхо пролистал книгу. Скудную книгу: пожеванные, вырванные, затлевшие страницы. Отрывки повествования, дыры в сюжете, забытая концовка. Он глянул на Чонина. Но тот лежал на раскладушке, в треснувших наушниках, с плеером на груди, с блокнотом в сожженных руках. Он тряс карандаш в длинных пальцах, постоянно требовал от тела движения. Минхо хотел возмутиться, что это какая-то шутка: рвать книгу. Издевательство.
Не успел подать голос, как шепот проник в ухо:
— До потери памяти ты любил читать.
Минхо закашлялся. Горло запершило, легкие вспыхнули: не хватило воздуха на этот вдох. Хенджин весело уселся рядом. Они сидели на такой же раскладушке, на которой лежал Чонин. Хенджин улыбнулся, и сердце Минхо знакомо екнуло. Между ними была связь, особая и нерушимая. Минхо ничего не мог вспомнить, но тело отзывалось на Хенджина импульсами. Словно каждая клетка реагировала на него и тянулась к нему.
— Это была моя любимая книга?
— Угу, — мелодично растянул Хенджин. — Была любимой еще до гибели мира. Ты был реалистичным мечтателем.
— Как это? — прохрипел Минхо, горло вновь заложило. Он прокашлялся и неловко пролистал несколько страниц романа.
— Ты знал, что человечеству не сулит ничего хорошего. И мечтал, чтобы это произошло. Наказать людей или смотреть, как они мучаются, — не знаю, что было у тебя на уме.
Минхо ощутил угрозу от живого и румяного Хенджина. От мягкого и яркого. Презрение. Но в тот же момент, когда эта мысль зародилась, ощущение опасности испарилось. Хенджин вновь улыбнулся. Он вновь притягивал и импонировал.
— Когда ты читал найденные книги, вместо вырванных страниц представлял свое. Сочинял новые строчки, соединяя их со следующими страницами. Настолько ты любил читать, — ласково рассказал Хенджин.
— Почему я сбежал? Почему в одиночку пошел на верную смерть?
— Не знаю. Никто не знает, кроме тебя, Минхо.
— Почему Чонин принял меня обратно?
— Чонин? — болванкой повторил Хенджин, глянув в сторону хмурившегося Чонина. Он черкал блокнот. — Спроси его сам. Наушники больше не играют мелодию.
Минхо поднял голову, оторвавшись от книги, и встретился с яркими белыми глазами. Чонин искрился гневом, заострял скулы, точил зубы, рычал. Он повернул блокнот к Минхо:
«Я слежу за тобой».
Было странно читать такую записку от слепого. Как он видел прожженными глазами, как видел без зрачков и как остался жить с такими ожогами?
Чонин был загадкой. Как и все присутствующие. Как и сам Минхо.