Алюминиевые огурцы

      Минхо не мог заснуть. Его мучили: сухой, спертый воздух; сопение Чана, его кряхтение и скрип раскладушки; собственный кашель; неугомонный скрежет Палли где-то снаружи; вопросы. Множество вопросов, на которых не было ни единого ответа.       Темнота ужасно давила из неосвещенных углов. По ткани палатки ползли тени языков пламени костра. Длинные пальцы раскачивались волнами, тянулись к Минхо, к его мыслям, и тут же отступали. Пугались завываний храпа Чана.       Вдох со свистом.       Почему Минхо остался жив и был принят этими… людьми?       Кашель.       Что скрывает Чонин? Кто такой Хенджин?       Сопение.       Кто они все такие? Воспоминания об апокалипсисе, о гибели планеты, о жизни, о смерти — присутствовали. Были стерты все воспоминания о них. Минхо не помнил никого из выживших. Не помнил ничего из их быта. Но все они определенно знали Минхо лично.       Скрипучий вскрик, надрывающий уши.       Палатку настиг порыв ветра: резкий, свистящий. Палли заскрежетала механическими крыльями, пронеслась мимо порывисто и неугомонно. Костер потух, оставив Минхо в кромешной тьме и по соседству с чужим храпом. В звенящий, непроглядный мрак пробралось синеватое свечение. Такое же, какое Минхо видел в руках Смерти вместо яркого света рая или лишающего рассудка ада. Минхо показалось, что Смерть вновь настигла его. Может, отправила по его душу лезвия ножниц на крыльях Палли? Или явилась сама, дабы закончить начатое?       Минхо чувствовал, как поршни сердца отстукивают по окаменевшим ребрам. Чувствовал собственное загнанное дыхание: хриплое, лихорадочное. Дрожь сползла к кончикам пальцев, когда Минхо схватился за маску крола. Потертого жизнью, надкусанного. С соседней койки раздалось нечто: храп, похожий на хрюканье свиньи. Волк маскировался под жертву. Минхо затих, пристав с постели. Ждал пробуждение и интерес. Но Чан продолжил спать. Смерть прошла мимо него.       Выглянув из палатки, Минхо не заметил признаков похорон. Лишь волшебство окутывало безжизненную территорию канализации: сложенные кирпичи для потухшего костра, лоскуты старой ткани и банку скипидара. Синее свечение пришло вместе с густеющим туманом. Вуаль паранормального и таинственного. Вкрапления, пыль смога, светились, поблескивали и пульсировали, напоминая сердцебиение. Минхо забылся об угрозах Смерти забрать его обратно, сверился с собственным сердцем. Оно подсказывало следовать за магией.       И Минхо последовал.       Любопытство повело его по тоннелю. Он чувствовал, что свечение — дело не костлявых рук Смерти. Свечение было чем-то иным: отдаленно знакомым, дежавю, притягательным. И творец у него был иной.       Туман ластился, забирался под одежду и разливался волнами искр. Палли скрежетала вдали, звала Минхо за собой. В сумраке канализации ее не было видно, но скрип механизмов раздавался эхом, давал знать о себе. Спертость воздуха усиливалась с каждым шагом по тоннелю. Пришлось надеть маску, крол сел на лицо как влитой. Вторая кожа, второе лицо. Но дышать легче не стало. Минхо начал тревожиться о том, чтобы вновь не задохнуться от ядовитых газов, вытесняющих остатки кислорода. Минхо слишком хорошо помнил о своей смерти, и в мозге возникло подозрение: что, если он умер именно так? Последовал за туманом и задохнулся по дороге.       Мысль вызвала мурашки по коже. Волосы встали дыбом.       Железная ворона со свечением вместо сердца с шумом перелетала с одной потухшей лампы на другую. Не давала окончательно уйти в размышления. Приближаясь к ней, можно было заметить сверкающие синим глаза. Но в следующее мгновение Палли уносилась дальше, оставляя Минхо в одиночестве.       Минхо не заметил, как вышел из тоннеля. Не было видно ни звезд, ни луны. Не было ветра, звуков. Мертвый лес притаился на верхушке оврага. Лишь его шаги, скрежет Палли и звон мусора под ногами. Туман вел вверх по склону, к железным деревьям. Минхо пришлось с усилием взбираться, натыкаясь ладонями на обломки и острые углы. В такие моменты хотелось дотронуться до чистой земли, однако Минхо уже давно не видел расчищенных территорий. Лишь такие: полные барахла и колющих штырей. Кладбище принадлежало всей человеческой цивилизации, которая забрала с собой и экосистему. Все в этом мире теперь омертвевшее, неживое, погибшее. Все в этом мире служило верностью самой Смерти.       Туман вился и разъединялся, путал следы, но стекал к одному месту. Там, между столбов деревьев, послышался вороний клич. Не скрежет, не скрип, не лязг. Живой, наполненный первобытной природой. Такой, каким и должен был быть. Минхо показалось, что он сходит с ума. Он не понимал, что происходит. А деревья путали и сбивали. Между ними мелькнул синий силуэт. Слишком быстро, чтобы разглядеть. Но это нечто тоже следовало за туманом. Как и внезапно появившиеся звезды над голой кроной леса. Синие звезды. Двигались. Летели. Парили. Стекались вслед за сиянием. Но нет: это были птицы. Живые, с просвечивающимися костями и телом.       Призраки — внезапное озарение. Но тогда Минхо тоже был призраком. Материальным, в отличие от этих птиц. Что-то не сходилось.       Минхо перешел на бег. Пытался угнаться за остатками жизни, за звуками природы, за образами из далекого прошлого. Ему хотелось плакать, рыдать навзрыд, просить прощения за все человечество перед экологией. Ему было гнусно. Он не ценил то, что было у него тогда. И скучал по этому сейчас. Он боялся, что потеряет след. Но туман напоминал, что все еще здесь, манит и навлекает беды.       Палли пролетела над расчищенной поляной. Только недавно Минхо позволил себе желать потрогать землю, как его желание исполнилось. Но было ли это именно его желание? Палли отозвалась карканьем на вопрос: живучим и бодрым, без намека на скрежет. Минхо запыхался, от разгоряченного дыхания запотели стеклянные вставки в маске для зрительного обзора. Он оперся ладонями в колени, нагнулся в кислородном голоде. Сердце стучало бешено, намеревалось выпрыгнуть из глотки.       Минхо закашлялся: в маске дышалось хуже. Он порывисто содрал крола с лица и обмер.       Несколько пар глаз уставились на него. Синие. Светящиеся. Напоминающие слепые глаза Чонина, сверкавшие на морде лиса. Поле окутывал туман, ластился к земле, словно клубни грядок. Ластился к железным ветвям деревьев неподалеку, словно листва. Прятал птиц, что свистели и пели, издеваясь над Минхо. Олень с могущественными рогами возвышался над полем: погибший дух леса, возвращенный магией. Химеры выли и скрежетали, не показываясь на глаза. И даже зайцы принимали в этом участие, рыли ямы и развеивали клубы тумана.       Посреди развернувшегося действа сидел Хенджин. Пригибался к земле, заглядывал в лунки и собирал урожай. Заметив Минхо, он остановился, уставился в ответ. Его глаза синели точно так же как и глаза туманных животных. Пальцы были покрыты сияющей пыльцой, не пачкались в земле.       — Надень маску, задохнешься, — эфемерно прозвучало в пространстве. Слишком нереалистично и отдаленно.       Голос Хенджина пробил мурашками, и спорить не хотелось. Минхо надел маску, вдохнув спертый воздух. Сердце вспомнило о страхе: больше это приключение не казалось захватывающим. Оно настораживало, вкапывало ноги в зыбучие пески. Все было иллюзией: животные, трава, листва. Все было окутано туманом. Казалось, он забрался даже в легкие. Удавкой стягивал глотку, забивался ватой в уши, в черепную коробку.       Была иллюзией и еда. Овощи — галька, которую Хенджин выкапывал на этом поле и складывал в сумку почтальонку. Крупа — земля, которую Хенджин сгребал в жестяные банки. Минхо показалось, что он спит. Но он помнил, что не засыпал. Минхо показалось, что это ад, и он все-таки умер. Но он помнил, как вырвался из лап Смерти. Или его вернул к жизни этот удушающий туман?       Что было еще иллюзией? Их жизнь. Жизнь в таком мире. Жизнь после смерти. Зацикленный круг хуже ада. Хуже любого наказания, который только мог придумать Дьявол. На ум пришла только одна цитата, старая как мир: «Выжившие будут завидовать мертвым».       — Тебе не следовало это видеть, — произнес Хенджин.       И Минхо вдруг осознал: что если он был Богом? Богом, спустившимся к безнадежным людям. Минхо испугался, дрогнул. Молния паники пробила его насквозь, вырвала из болота. Он не хотел жить. Не хотел жить омертвевшим.       Минхо сошел с места. Ноги больше не приковывало к земле. Ему дали возможность сбежать, проверяли на стойкость, как проверили Чонина в битве с химерой. Он оглянулся и понял, что бежать и некуда. Его окружала Смерть. Окружали призраки. Туман. Они были везде, а Минхо слепо верил, что улизнул из загробного мира. Но загробный мир спустился на Землю за многие годы до этого. Загробный мир поселился здесь так давно, что Минхо не мог сосчитать эти многие года, пролетевшие незаметно.       Куда бы Минхо не сунулся — это означало скорую кончину.       Палли пролетела над макушкой. Проскрежетала яростно и дико: то ли гнала прочь, то ли хотела зарезать крыльями. Минхо вовремя увернулся, сберег голову, и Палли метнулась мимо. Наткнулась лапами на землю, не растерялась, вспорхнула ввысь и скрылась в железном лесу. Минхо вспомнил про Чонина: он явно знал больше. Оставалось только найти общий язык, что представлялось нелегким. Чонин говорил на языке колкостей.       Казалось, Хенджина он совсем не интересовал. Но Минхо все равно чувствовал, как за ним испытывающе наблюдают. Туман и его жители — были частью самого Хенджина. Были его сердцем, кровью и плотью. Удивительно, что химеры держались в стороне. Или они тоже были частью снизошедшего Бога?       В спину ударило предчувствие, что монстры рванут следом. Страх, что вот-вот кто-то схватит за пятки. Минхо не стал медлить в ожидании неизбежного. Он рванул первым. Дико и яростно, как это сделала Палли. Ворона заскрипела впереди, звала за собой. Или угрожала, что заведет в невиданные дебри, из которых не возвращаются даже мертвые. Или спасала.       Минхо мог бы пропустить тоннель, сбитый с толку одинаковыми столбами железных деревьев. Мог бы наткнуться на штырь, на ветку — холодное оружие. Мог бы попасться в тяжелые лапы химер, что погнались за ним. Мог бы умереть еще раз и возродиться. Но Палли привела к оврагу, подождала, пока Минхо скатится по обломкам ржавого мусора. Она метнулась в тоннель, а над ухом Минхо щелкнули челюсти химеры. Монстр пролетел вперед по склону, со скрежетом проехался по обломкам. Габариты сказались на ловкости — химера была абсолютно неуклюжей. В отличие от юркого крола.       Минхо влетел в тоннель следом за Палли. Она завизжала механизмами, заглушив рваное дыхание и тяжелый бег. Шум эхом унесся дальше по тоннелю, туда, где не было конца лабиринту. Бесконечные коридоры, путающие перекрестки — Минхо ни за что бы не нашел дорогу обратно. Если бы не Палли.       Казалось, химеры остались далеко позади. Запутались в разветвлениях лабиринта. Запутались в своем существовании. Потеряли цель и потеряли себя. В то время как Минхо обрел острое чувство свободы, которое озарило его после того, как он понял, что оторвался от погони.       Вдалеке привиделся теплый свет, как от пламени костра. И Минхо понял, что они совсем близко. Черным пятном мелькала Палли, и, выпорхнув из тоннеля, улетела ввысь, скрывшись из виду. Минхо выскочил следом. Ошпаренный кусачими челюстями химер, он тяжело пробежал еще несколько метров по территории убежища выживших. Чонин косо глянул на него, освещенный костром. Черные волосы сделались маслянистее, а глаза пылали силуэтом огня.       — Что за херня? — тяжело выдохнул Минхо, содрав крола. Торчащие волосы поднимались дыбом, грудь бешено надувалась и сдувалась.       Палли сделала круг над самым потолком и нацелилась ястребом вниз. Она просвистела в воздухе и тяжело осела на плечо Чонина. Тот даже не шелохнулся, доверяя своей скрипучей бестии.       — С потерей девственности, — сухо ответил Чонин. — Опять.       — Что это все значит? — почти отчаянно взмолился Минхо.       Чонин, сидевший на ржавой табуретке, ссутулился. Склонился вперед, оперевшись на колени, и потревожил Палли. Она пошатнулась, но осталась на его плече, впиваясь когтями-гвоздями в открытые участки кожи: лямки майки не особо прикрывали тело.       — Сядь, придурок, — скомандовал Чонин.       Минхо притащил железное ведро, перевернул дном кверху. Сел напротив Чонина, ища в его остром, хмуром лице ответы на все свои вопросы.       — Я все видел, — запыхавшись, Минхо сглотнул вязкую слюну страха.       — Знаю, — скупо отреагировал Чонин, протирая нож тряпкой, пропитанной скипидаром. Тот самый нож, которым он зарезал химеру. — Это повторяется вновь и вновь. По кругу, мать твою. Ты не представляешь, сколько раз я это уже слышал.       Минхо затих, не понимая, о чем он говорил. Маска крола была шершавой на ощупь, и Минхо зациклился на этих ощущениях, дабы не дать тревоге захватить сердце.       — Ты ничего не помнишь, потому что Хенджин забрал у тебя воспоминания.       — Как? — это поставило Минхо в ступор.       — Ты же все видел, — укоризненно заметил Чонин. — Он способен на все.       И правда: Хенджин ходил босиком и не получал раны, призывал туман, вводил в заблуждение, создавал иллюзии, спускал химер с поводка.       — Кто он?.. — с опаской прошептал Минхо, оглянулся через плечо.       — Он… Это просто Он.       Чонин замолчал. Обдумывал, что сказать.       — Бог?.. — еще тише спросил Минхо.       Чонин недовольно фыркнул, точно лис:       — Я в это не верю. Одно время я тоже так думал, но… Нет, мне кажется, он нечто другое. Может, дух погибшей природы или инопланетянин. Но одно я знаю точно — он верит, что Землю еще можно спасти. Именно поэтому держит нас всех в живых.       Чонин сунул руку с ножом в бочку. Пламя окутало лезвие, нагрело сталь. Удивительно, как полностью обожженный Чонин не боялся огня. И, казалось, даже не чувствовал жара.       — Но все мы знаем, что природе полный пиздец, — прохрипел он, стерев пламя и скипидар сухой тряпкой. Протер закаленный нож. — Ее не вернуть, сколько бы людей не вырвать из рук Смерти. Сколько бы не держать в нас Жизнь.       — Он держит нас, потому что верит?       — Верит, — кивнул Чонин. — Но веры тут мало, как видишь. Нихера у него не получится восстановить, сколько бы дыма он не пустил по воздуху. Херня это все.       Минхо зацепился ногтем за трещину на маске, щелкнул ею. Палли тихо заскрежетала, пригревшись к шее Чонина. Даже механической вороне нужно было тепло любимого человека.       — Мы все тут сдохнем, а он останется жить, — прохрипел Чонин, отполировав лезвие о грубую ткань штанины.       — Помню, что первый раз я умер от голода, — признался Минхо.       Чонин ушел в раздумья. Видимо, эта реплика освежила ему память о далеком прошлом. Он засунул нож в чехол и выпрямился, потревожив Палли. Она не больно клюнула его в мочку уха.       — Я увидел атомный гриб. От меня ничего не осталось, но эта херня по имени Хенджин собрала меня по частицам. С ним шутки плохи, раз он способен на такое.       — Сперва я подумал, что ты тут главный.       — Память тебя чертовски подводит, чувак. Ты сбегал хуеву тучу раз, каждый раз умирал и каждый раз Хенджин возвращал тебя. От него не сбежать.       — И что нам теперь делать?       — Смириться. Он будет продолжать возвращать нас из мертвых, пока не наиграется.       — Я так не могу, — тяжело выдохнул Минхо и поднялся с ведра. Сердце разрывалось в ошметки.       — Поэтому ты нихрена и не помнишь. Не рыпайся, придурок.       — Не могу…       И Минхо сбежал. Бежал так долго и так далеко, как только мог. Мимо железного леса, кладбища зданий. Мимо заплесневелого рассвета, зеленого, как болото. Мимо химер и окаменевших костей.       Минхо затравил себя отяжелевшим дыханием, содрал маску крола и задохнулся ядовитыми парами.       Минхо умер.       И к Минхо вернулось синее свечение.       Минхо надеялся, что умрет в тот день.       Но у Тайны были другие планы.       — Не могу…       — С возвращением, гнида! — зарычала Лисья морда, нависая сверху.       — Не могу…