Учебники по физике звездами пылятся в офисе

По ветхой деревянной стене ползет паук. Питер поджимает губы и хочет раздавить его голыми руками. Наверное, от злобы. Будто все трагедии вызваны этим насекомым, будто он свил острыми лапками паутину страданий, в которой Паркер запутался. Проломленные черепа, выпавшие зубы, отрубленные ноги и сломанные руки, вспоротый живот с разбросанными вокруг органами, двенадцать пуль, всаженные в чью-то грудь. Он даже не помнит их лиц. Но помнит жутких вампиров, помнит, как один из них до боли сжал его лицо, и… Все? Он дрожит и подтягивает к себе ноги. Рваный костюм неприятно липнет к телу, обувь сдавливает ноги, она тяжелая и тянет на глубины океана. Он захлебывается в затхлом воздухе. Шаги в тишине больше не тревожат. Разве он уже не умер? Да и много ли смысла в такой жизни? Горькое осознание, что смерть не так уж и пугает — и Питер жмурит глаза, сдерживая слезы. Науку. Он хотел изучать науку. Точно не кормить свинцом инопланетных-черт-знает-каких тварей из других вселенных. — Питер, — к мягкому голосу хочется тянуться. Лица Питера касается шероховатая ладонь. — Ты устал. Но отдыхать еще рано, — шепчут упорному вигиланту, и он жалобно всхлипывает. Смерть — это покой. Сквозь слезы Питер видит знакомый силуэт. Бледные шрамы на лице грубо вскрывают старую рану, кровь капает на дрожащие ладони. Он тянется к свету, к болотным глазам и песчаным волосам. К стойкости и любви. Фред садится перед ним на колени. Он разламывает руками гранат (откуда он?) нереалистично легко. Впрочем, и сам Фред выглядит нереально. Питеру кажется, что шрамы Чендлера светятся. Руки покрыты блестками, искрами, на них оседает звездная пыль, а в глазах тонет солнце. Целые галактики встречаются в его бесконечно большом сердце. Он не может быть живым. — Рано еще умирать… — бледные пальцы выковыривают плоды граната и держат в ладони. Звездная пыль смешивается с кровью. — А когда не рано? — спрашивает повешенный в круглых очках. Вселенная с песчаными волосами усмехается. — Никогда, Питер. Ты же герой. Герои не умирают, глупыш, — шепчет он, пока подушечки пальцев касаются чуть дрожащих губ Паркера. Он покорно открывает рот, а Фред кладет ему на язык рубиновые камушки. Они хрустят на зубах с песьей верностью. Здесь нет времени. Может, прошла секунда, а, может, пара миллиардов лет. Но в какой-то момент Фред кладет испачканные алые руки ему на плечи. Выглядит сладко-жутко, будто съест, расколет череп Питера так же легко, как гранат. Паркер кладет ладонь на щеку. Фред прикрывает глаза и поддается прикосновению. — Рано умирать, Пит. Голос твердой нежности, а потом пустота, паутина и журчащий Нью-Йорк. Привкус граната на языке.