Учебники по физике звездами пылятся в офисе

Питер сказал, что у него нет никаких планов на праздники. Фредерик сначала ему не поверил, но когда услышал, что его напарник и правда собирается просто перебирать бумаги и наводить порядок в картотеке, опешил. — Но это же праздник! — печаль ли, возмущение прозвучало в этой фразе — непонятно. Паркер пожимает плечами. — Да. Отличный повод заняться чем-то полезным, будучи уверенным, что никто не будет отвлекать, — Питер заглядывает в окно и смотрит на лучезарный ночной Нью-Йорк, — жаль только, что будет ужасно шумно… В канун рождества — снегопад. Снежинки таяли на носках сапогов, оседали на коричневом пальто, прятались в складках шарфа. Фредерик вдыхает морозный воздух. Городская жизнь спешила мимо, задевая игриво пальцы. — Питер? — он открывает дверь и входит в офис, оставляя на полу мокрые следы, наслаждаясь тем, как помещение пышет теплом. Шторы занавешены, настольная лампа — единственный источник света. Паркер напоминал вампира-паука, копошащегося между полок, шуршащего среди древних архивов и манускриптов. Вселенский библиотекарь, видящий во тьме. — Что ты здесь делаешь? — Питер строго опускает глаза на обувь, покрытую каплями от растаявшего снега. — Хотел пригласить тебя в бар, — коротко отвечает Фредерик, поправляя шарф. Паркер пару секунд молчит. Неловкость толкает их в спины, дергает за волосы, но они в странном обоюдном ритуале продолжают смотреть друг на друга: Фредерик смотрит на спокойное лицо, а Питер изучает одежду напарника. — Зачем? Фредерик удивленно моргает. — Чтобы провести время вместе? Мы же не чужие люди, Питер. Фредерик припомнил бы все: тот раз, когда после целой ночи работы Питер просто заснул на его плече, пока зачитывал показания свидетелей, когда Паркер одолжил ему свои перчатки в особенно морозный день; неосторожные прикосновения и томные ночные взгляды перед сладко-сухим прощанием назойливыми жуками шумят в тишине, но так и остаются не упомянутыми. — Разве у тебя нет дел важнее? — Питер, просто пойдем, ладно? Паркер строго кладет руки на талию и солидно окидывает взглядом картотеку. Делает вид, что оценивает масштаб работы, когда ей совсем не хотелось заниматься. — Да, пожалуй, я могу найти немного времени для тебя. Питер не выпускает напарника из виду. Он поглядывает на их ладони, что так и норовили задеть друг друга, задушенной тайной соприкоснуться кончиками пальцев. Скрытые перчатками — чувства тлели перед судом зимнего Нью-Йорка. — Сюда… — Фредерик заводит Питера в маленькое темное заведение. Тут почти никого нет, только звон стаканов царапает барабанные перепонки, пытаясь добраться до мозга. Хотя Чендлер выглядел совершенно спокойным. Как и все. Паркер привык. — Тут тише всего. Здесь всегда почти никого нет, — Питера ведут в угол помещения. Пьяницы скопились около барной стойки, тихо созерцая друг друга и опустевшие стаканы. Молчаливое перебрасывание хмельными мудростями в канун рождения спасителя, и его напарник, стягивающий снежное пальто. Они сидят друг напротив друга, руки на столе, Питер крутит в пальцах зубочистку — Фредерик неторопливо пьет обжигающий кофе. — Ты уверен, что ничего не хочешь? Я могу заплатить, — напоминает Чендлер, но Паркер только машет головой. — Я здесь никогда не был. Не хочу пробовать что-то неизвестное. — Здесь тоже есть яичный… — Нет. Фредерик больше не спорит. Не-гурманская привередливость совсем не мешала их вечеру. Точно не когда Питер с такой жадностью (или всепоглощающей пустотой?) рассматривает всего его. Они проводят большую часть вечера в тишине. Паркеру не нужен разговор — забытый еще в детстве комфорт и покой, это чуть колющее, щекочущее ощущение чуда. Фантомная уверенность, что не стоит рождественским вечером прижимать револьвер к собственному виску. Фредерику нравится обжигать себе горло. А рядом с Питером ощущение впрыскиваемого в кровь тепла всегда было нежнее, сильнее. Так и выглядит дом? Не нужно ничего доказывать. Он сидит здесь до позднего вечера, даже если Чендлер не роняет и слова, только пьет кофе, иногда забавно жмурясь и высовывая язык — рот (и сердце) не выдерживает теплой горечи. До полуночи час. — И мне нужно идти, — осторожно говорит Фредерик, вставая из-за стола и накидывая торопливо пальто, обматывая топленную горячим молоком и горькими кофейными зернами шею. — Уже? — неужели прошло так много времени? По ощущениям, только час. — Да, родители ждут. Они очень не любят, когда я опаздываю. Знаешь, может следующее Рождество ты проведешь с нами? — предлагает Чендлер с печально-неловкой улыбкой. Меж зубов пряталась надежда. Питер смотрит ему в глаза на долю секунды. Дикие собаки рвут его сердце на серые пыльные лоскуты и проглатывают нитки с иголками. — Да. Я буду рад. — Передай от нас привет Тете Мэй, хорошо? — Фредерик похлопывает Питера по плечу и выходит из бара. Маленькое убежище — теперь очередное святилище одиночества. Но тут в его волосах резвятся светлячки, а больное сердце наконец шевелится.