Стежок Кромешной Паутины. Шутки судьбы.

      Ситуация накалилась до предела, став смертельно опасной. Никому из этих двух женщин Иша смерти не желала, но Шэдоухарт не собиралась отступать, она не намеревалась открывать все секреты. Пусть о сущности её богини они узнали почти случайно, но ради сохранения тайны появления артефакта, та готова пойти на крайние меры.       – Избавь меня от своих оправданий, трусливая ты дрянь, – даже перед лицом смерти гитьянки не пасовала, будто это не ей сейчас к горлу лезвие прижимают.       – Если меня спросят, я скажу, что ты начала превращаться, никто слёзы лить не станет, – жрица склонилась едва-едва, лезвие уже почти коснулась кожи Лаэзель.       – Шэдоухарт, – Иша постаралась позвать её как можно спокойнее. – Убери нож, не время для этого.       Они обе ей нужны, Лаэзель прекрасный воин, к тому же вряд ли в яслях им помогут, если её убить. Да, дроу до сих пор сомневалась, идти ли туда, и не зарубят ли их на пороге, но когда спасение так близко, это туманит разум не хуже наркотика. Только Шэдоухарт предпочитала подставить всех, лишь бы не раскрывать секрет и не передавать артефакт в руки гитьянки.       – Она – обуза для всех нас, а от артефакта есть польза, а какая от неё?       – Отпусти меня, и я продемонстрирую, – Лаэзель хоть и была настроена по-боевому, но всё же не дергалась, благоразумно не провоцируя жрицу.       Иша не успеет её сбить никаким заклинанием, да и дрогнувшая рука у горла приведёт к печальным последствиям. Жрица не станет залечивать такую рану, если всё-таки вспорет артерию.       – Шэдоухарт, мы сейчас в одной лодке и нам следует держаться вместе, – дроу сама не верила, что это говорит, но если бы не эти две колючки, они бы вообще сюда не дошли.       – Я могу это сделать, Лаэзель? – Шэдоухарт спросила со слабой надежной, похоже, прибегать к крайним мерам она всё-таки не желала. – Я могу тебе доверять?       – Никогда! Воровка.       – Да ты можешь хоть на секунду засунуть свою треклятую гордость куда поглубже?! Мы не обязаны быть врагами! Боги свидетели, у нас их и так предостаточно.       – И что же ты предлагаешь? Стать нам друзьями?       – Ну, так-то зачем перегибать? – она резко отвела клинок, отпустила руку и отошла от ложа гитьянки, давая понять, что готова примириться. – Подумай на секунду. Если мы хоть каплю этой вражды перенесём на наших настоящих врагов, да мы сметём их всех.       Напряжение сходило постепенно, но враждующие женщины разошлись в разные стороны. Удивительно даже, что никто не проснулся. Шэдоухарт убрала кинжал и села возле костра, кивнула Ише, говоря, что с её стороны конфликта больше нет. Если, конечно, оскорблённая Лаэзель не посчитает по-другому.       – Я скоро с ума сойду, – покачал головой дроу и пошла к обрыву.       Оттуда открывался прекрасный вид на звёздное небо слегка затянутое перистыми облаками, внизу простирались горные вершины, густо покрытые пятнами растительности, в низинах лежал плотный туман. Умиротворяющая картина, если не знать, что творится вокруг.       Хотелось бы верить, что их путешествие закончится и зайтиск гитьянки точно окажется действенным способом. Но в чём-то и гость из снов был прав, если заражённых становится всё больше, то им может оказаться кто угодно. Сомнения душили, разрывали на части, а теплящаяся надежда на скорый и благополучный исход, гасила критику и подозрительность. Этого нельзя допускать ни в коем случае, но как же хотелось верить, что всё будет хорошо, что завтра они избавятся, наконец, от паразитов.       Взгляд в который раз упал на кольцо. Что же уготовила для неё Лолт, о чём старался предупредить Хальсина Сильванус? Королева Пауков сильна только во тьме Подземья, но она старается вылезти на поверхность, дроу это делают неохотно, но всё же с каждым столетием их становится всё больше. В крупных городах Побережья Мечей уже никто не удивлялся тёмным эльфам, хоть и до сих пор относились к ним с подозрением. И не зря, далеко не все бьют поклоны пантеону Селдарина.       Немного подышав свежим воздухом, и слегка успокоившись, заметила в стороне Астариона. Он сидел на камне и держал в руках зеркало, смотрелся в него, будто мог разглядеть собственное отражение. Хотя, может паразит дал ему возможность снова увидеть себя?       – Тебе что-то нужно? – спросил он, стоило ей подойти.       – И как узнал, что это я?       – Да хоть какая-то польза от зеркал, хотя по сравнению с отсутствием собственного отражения, утешение слабое.       – Где нашёл? Не припомню, чтобы мы его подбирали.       – В дорожной грязи, где же ещё? Гитьянки, похоже, убивали всех попавшихся под руку караванщиков, забирали ценные вещи, а вот такая мелочёвка им, видимо, ни к чему. Интересно, что бы сказала Лаэзель, если бы я поведал о том, какие мародёры на самом деле её собратья? И ещё… Подойди ближе, – он так и не убрал зеркало, будто всё ещё старался там что-то рассмотреть. Интересно, он так решил интригу сохранить?       Резкий поворот, едва заметное движение пальцев и вот в зеркале она уже увидела себя и стоящую за плечом тень в золотой маске. Ледяные цепи жути и страха сковали по рукам и ногам, и дроу не смогла обернуться в первый же момент, чтобы разглядеть сущность. Ей всё хотелось думать, что теневой провожатый защищает её, но всё же насколько страшно сейчас было просто увидеть его в отражении, а мгновение спустя за плечом – пустоту.       – Кто это? Ты ведь явно знаешь, – нахально улыбнулся вампир, будто поймал на месте преступления.       – Я догадываюсь, – поправила его она.       – Вот только давай ты не будешь столь скучной, как Гейл, ты же полыхаешь огнём, потому я бы хотел услышать прямой ответ.       – Прямого ответа ты не дождёшься, потому что я в этом вопросе солидарна с ним. Не станут утверждать того, чему нет доказательств.       Астарион поднялся с камня, подошёл ближе, заглянул в глаза.       – Ты врёшь, у тебя пульс участился. Ну же, не будь жадиной, поделись частичкой себя, как это сделал я.       – Вообще-то искренность не предполагает ответа, это просто жест доверия, а не сделанное одолжение.       – Ну, так ты же однажды уже доверилась мне.       – И ты меня чуть не убил.       – И я совершенно искренне извинился, не тревожу сон товарищей и питаюсь только врагами. Я соблюдаю договорённости, между прочим. А хотя я понял, дорогая, – весело улыбнулся он. – Ты просто хочешь, чтобы я тебя уговаривал, как в роще?       – Астарион, не придумывай того, чего нет. Если тебе отказывают, то тебе просто отказывают, не ищи в этом двойного дна… Я не хочу это вспоминать.       Вот только наглый вампир не собирался сдаваться, выбросил зеркало, жалобно разбившееся о камень, с силой обнял и провёл пальцами по рисунку чешуи на спине.       Мигом вспомнились мгновения боли, что они причинили друг другу в роще, нечаянно приоткрыв нечто важное друг в друге. И вот сейчас он делал это, держа за талию и заглядывая в глаза, молча прося открыться чуть больше.       Иша не понимала, зачем ему это, чего он добивался и почему вдруг ему стало так важно это знать. Хотелось его отпихнуть, сказать что-то грубое, но прикосновение к чешуйкам сквозь ткань рубашки вызывали лишь боль. Крылья, что у неё отобрали, вырвали с корнем, заставив поднять и опустить тот нож на жертвенном алтаре. Взамен она отобрала свою свободу, но заплатила за неё большую цену.       «Ты ходишь тихо для чародея», – всплыли слова Хальсина, заставляя вспомнить, как она этому училась. Глаза помимо воли заполнили слёзы, метущийся между отчаянием и надеждой разум приоткрылся. Она чувствовала, как зашевелился паразит, цепляясь за обрывки чувств, кусая, вытаскивая один за одним, вынимая всю цепочку воспоминаний, делая их ярче, проявляя реставратором потёртые пылью картины прошлого.              – Что это? – они сидели на крыше давно разрушенного дома на окраине Мензоберранзана.       Кивейн неожиданно назначил встречу здесь, подальше от любопытных глаз и своего тайного логова. Хотя в городе дроу полностью скрыться от кого-либо невозможно, всюду шпионы, и их никогда не заметишь, пока не станет слишком поздно.       – А ты посмотри, – он вручил сверток шелковой ткани, перевязанной простым шнурком.       Иша знала, что у бродяги не так много денег, но он иногда её баловал необычными подарками. Дешёвыми, которые ни одна уважающая себя жрица или будущая жрица никогда бы не приняла, но ей было приятно. Особенно после тех унижений, которые приходилось испытать, чтобы овладеть собственным наследием.       Она развернула ткань и ахнула. В руке лежала белоснежная заколка, острым кончиком можно было даже убить, оно расширялось к вершине и там виднелось небольшое ушко. К нему крепились украшения в виде круглых бусин, и стоило чуть повести рукой, как они переливчато зазвенели.       – Я тебе как-то сказал, что мои подарки будут идти тебе на пользу, – усмехнулся тот.       – По глазам вижу, ты решил преподать мне урок, – она сумела сказать это беззаботно, и даже улыбаясь, но он увидел, как та сжала заколку в руке, и вся подобралась, готовая услышать неприятные слова.       Кивейн накрыл её руку своей, чуть сжал, заглянул в глаза и тихо сказал:       – Я не сделаю тебе больно, не для того предложил свои услуги заплаканной девочке на берегу озера.       – Ты не взял денег, – голос у неё задрожал, и та всё сильнее сжимала заколку в руке. – Значит, попросишь что-то другое.       Много позже она поняла, что тогда вероятно сильно обидела его, но таковы реалии жизни Мензоберранзана. Бескорыстная помощь там – такой же миф, как и девственница-куртизанка на поверхности.       – Ты мне должна только одно, постараться выжить здесь и стать сильнее, чтобы больше ни одна живая душа не посмела обидеть тебя. А эта заколка, – он аккуратно извлёк её из складок ткани. – На поверхности их носят знатные дамы далёких земель, чтобы учиться быть тихими. Там это – требование высшего света, а здесь – хорошая тренировка. Давай покажу, собери волосы.       Иша тогда не совсем понимала, к чему он ведёт, скрутила волосы в небрежный пучок, далёкий от идеала, а он аккуратно вогнал туда заколку. Дроу услышала переливчатый звон бусин, стоило только едва повернуть голову, засмеялась созданной мелодии. Повертела головой, вслушиваясь в звуки, каждый раз разные.       – Эти бусины сделаны из особого стекла, очень чувствительного к любому движению, даже к шагу. И вот в той стране, откуда привозят такие заколки, считается высшим признанием женщины, если эти бусины молчат при шаге.       – И что?       – Буду учить тебя тихо ходить, – улыбнулся он. – И если я услышу хоть один перезвон, то просто убегу и ты меня не найдёшь на улочках Мензоберранзана.       – Это жестоко, – Иша попыталась вытащить подарок, но Кивейн не дал ей этого сделать.       – Ты должна этому научиться, когда-нибудь это спасёт тебе жизнь, – чтобы она больше не обижалась, мужчина обнял её, провёл рукой по спине, Иша вздрогнула, когда тот коснулся чешуек.       Она до сих пор стеснялась их даже на лице, когда встречалась с Кивейном, а так они ещё и на теле. Он их не видел, но ощущал сквозь одежду, стоило коснуться её. Подпустить к себе ближе девушка боялась до ужаса, слишком хорошо помня причинённую боль от соития с учителем, не принимавшего украденные из казны деньги. Иша тогда каждый раз говорила себе, что лучше терпеть унижения матери, чем это.       Но как же не хотелось, чтобы теперешняя иллюзия разбивалась, чтобы всё это оказалось настоящим. Эта будоражащая опасность побегов из Арах-Тинилита, взмокшая спина во время вранья Матери, только для того, чтобы потом после всех наказаний и обидных слов, прижаться к нему и вдохнуть едва уловимый запах корицы.       – Когда-нибудь ты убежишь отсюда, – тихо сказал он ей, не дав уйти в страшные размышления.       – Без тебя я никуда не побегу, так и знай, – тут же прорычала Иша, злясь ни то на себя, ни то на него.       Они оба понимали, что их встречи – опасность для обоих. Если Мать узнает, то Кивейну точно не жить, а униженная и до сих пор до конца не оправившаяся от встреч с чародеем Иша, окончательно сломается.       Но самый страшный кошмар – это бесконечное ожидание того, что всё происходящее лишь сладкая ложь. И в конце окажется, что это никакая не забота и не чувства, а всего лишь игра давно перешагнувшего порог юности мужчины, решившего просто позабавиться. Или вообще играющего роль по указке кого-либо и даже не обязательно её Матери.       – Тогда начнём, – вдруг сказал он и поднялся на ноги. – В этом доме ещё уцелело несколько комнат, там и будем тренироваться.       – Но там же полно мусора, – возмутилась девушка.       – И никакой магии, Иша. – наставительно сказал он. – Я её сразу почувствую. А мусор – это хорошо, будешь вымерять, куда следует поставить ногу и как это сделать, чтобы издать как можно меньше шума.       – Но…       – Снимешь заколку – больше меня не увидишь, – строгость в голосе соединилась с толикой горечи, но Иша не сомневалась, обещание он сдержит, даже если в самом деле будет тяжело от этого расставания.       – Согласна, – не давая себе задуматься, выдохнула она.       – Тогда прошу.       Он протянул руку, но обиженная дроу не стала её принимать, а гордо поднялась сама. Заколка издала мелодичный и очень красивый звон, который в последующие месяцы дроу проклинала всеми возможными словами.              Прогнать воспоминание оказалось почти невозможно, настолько сильными и яркими красками оно заплясало в разуме, будто случилось только вчера. Астарион всё видел, она чувствовала, как тот аккуратно отпустил связующую нить разумов.       Из глаз скатилось по слезинке, губы вот-вот задрожат.       – Доволен? А теперь отпусти меня, – она отпихнула его, постаравшись сделать это как можно безразличнее.       Астарион не сопротивлялся, разжал объятия и дал её уйти. Рвущиеся наружу эмоции не удавалось унять, хотелось только быстрее убежать куда подальше, чтобы не попасться никому на глаза. Нельзя показывать слабость, нельзя, чтобы хоть кто-то увидел её такой разбитой, слабой, уязвимой, объятой горечью прошлого и горящим в крови пламенем боли.       Сколько лет она говорила себе, что ей не оставили выбора. Она должна была принести эту жертву, чтобы выжить, сбежать и не подвести его. Иначе эта смерть и всё случившееся с ней, ничего не значили: пережитые наказания и унижения, сопротивление воле богини, строптивость и грубость по отношению к Лолт. Всё это явно не для того, чтобы сломленной куклой стоять возле алтаря паучихе и продолжать играть по её правилам.       Но она опустила нож, отняла жизнь, только чтобы он теперь скитался за спиной неясной холодной тенью в маске. Темнота окутала плащом, стало холодно, но Иша не стала отгораживаться от этого, принимая, как наказание за содеянное.       – Я выясню, что случилось, и с кем ты заключил сделку, – проговорила она шевелящейся тьме. – Я не сломалась тогда, не дам себе сломаться и сейчас.       Запах корицы она почувствовала всего на мгновение, и это стало последней каплей.       Рвущиеся наружу слёзы всё-таки обожгли солью глаза. Дроу зашлась в едва слышных рыданиях, упала на колени и сжалась, пряча лицо в ладонях, только чтобы никто не услышал её. Она уже не замечала ничего вокруг, даже притаившегося в темноте Астариона, глядящего на неё застывшим взглядом, храня теперь драгоценное воспоминание. Ведь подобных такому, искренних и теплых у него просто не было, слово хозяина не давало ему возможности их приобрести. Все рано или поздно они окрашивались в пепельные оттенки боли и кровавые осколки предательства, когда он приводил очередную жертву в стены дворца Касадора.