Америка

Они говорят им нельзя рисковать Потому что у них есть дом В доме горит свет И я не знаю точно кто из нас прав Меня ждёт на улице дождь Их ждёт дома обед

***

Июнь 1827 Босые пальцы ног зарываются в мокрый песок, их обдает морской волной, и тонкие ранки-порезы на ступнях щиплет солью. На острове Киава, где он живет уже почти год, наступил сезон дождей, проливные ливни начались уже в конце мая, и в июле здесь будет лить как из ведра, почти ежедневно, и в этих нескончаемых потоках воды Серж находит что-то родное. Когда он закрывает глаза, и подставляет лицо под моросящий ливень, он чувствует. Чувствует знакомый, даже родной ветер, слышит фантомные, не существующие в реальности, звуки городской жизни, созданные игрой его сознания, чтобы капли били болью не только по чувствительным векам, но и по самому сердцу, так открыто подставленному под ливень. Трубецкой резко распахивает глаза, и делает вдох. Лёгкие обжигает холод и запах морской соли. Он выставляет левую руку вперед, и открывает ладонь, подставляя её под капли, идущие сплошной стеной. Только сейчас он осознает, насколько сильно сжимал кулаки, потому что дождевая вода заполняет собой глубокие следы от ногтей, Сережа сразу расслабляет правую руку, и её пальцы сводит, но он продолжает держать в ней записную книжку. Она тоже насквозь вымокла, и теперь придется переписывать и просушивать абсолютно все страницы, но это не имеет значения, там в любом случае не текст, а бесконечный поток бреда, который он так и не смог связать в историю... История.. В Империи давно говорили, что все члены их тайного общества люди истинно романтичные, но нет, не романтики в понимании чувств.. Хотя и в этом тоже, а люди романтизма, люди, которым плевать на себя в будущем, которые уже сейчас живут, говорят и пишут, как те, о ком будут писать в учебниках и книгах, их всех сравнивали с Лермонтовскими героями, но они отнюдь не были подражателями, как последователи Марлинского, нет, они действительно были героями, о которых должны и будут писать. Это чувствовали все, и вели себя соответствующе, тот же Пестель на допросах, абсолютно не заботившийся о своей судьбе, и рассказавший буквально всё, обращаясь отнюдь не к Следственному комитету, не к друзьям, которых он подставлял, а к потомкам, выбирая их своим единственным собеседником. Но Серж.. он этого не чувствовал. У Рылеева всегда было всё серьёзно. каждое слово выверялось, и отдавало литературными строфами, но не из попытки подражать, а из искреннего чувства причастности к истории, которую они творили. На ум сразу пришли слова Одоевского перед тем, как они пошли на площадь: "Умрём. братцы! Ах, как славно мы умрём!" Всё было окрашено литературой, и внезапностью, многие даже назвали бы это импульсивностью, и вот в этом Трубецкой был таким же как они, но он не был истинным. В первую очередь он думал.. не важно о чем он черт возьми думал, в любом случае, это был точно не след в истории, который он оставит, а остальное абсолютно неважно. На собраниях Зеленой Лампы было легче, атмосфера расслабленнее, наверное даже вольнее, чем у Рылеева, но там тоже было не его место По ощущениям у него не было места вообще. В Петрограде он везде чувствовал себя лишним, он не подходил для общества, потому что не выносил крови, которую были готовы пролить остальные, Серж искренне не понимал этого своего отношения, особенно вспоминая годы в армии, выпавшие на Отечественную войну, он отчетливо помнил Бородино, и все заслуги, которые он получил были отнюдь не за красивые глазки и правильные речи. Рядом с Никсом он был.. определённо нужным, важным, и необходимым, но там он был незаслуженно, там он был.. наверное счастлив, но точно не на своём месте. Рядом с Никсом было слишком хорошо, и спокойно, а он этого не заслуживал, уж точно не после шестнадцатого года. А здесь, в Америке.. Здесь он чужой, абсолютно чужой, и после почти двух лет, проведенных здесь, он особенно отчетливо чувствовал, что никогда не сможет стать здесь своим. Как бы хорошо он не знал язык, как бы не надрывался, хватаясь за любую работу, как бы к нему не относились Мелани с Нелли, и как бы они ни были близки, он всё равно чужой. А вернутся он уже не может. И дело даже не в ссылке, или заслуженном наказании, а в Никсе, жене, друзьях и родных. Если он вернётся, то все раны, которые заросли за эти два года снова откроются, и во всем виноват только Сережа. Он не вынесет взгляда Никса, не вынесет прощения, а он простит, не вынесет блять!... На глаза навернулись слёзы, нет, он не сможет вернутся. Кровь закипала от бессилия, в моменте в голове что-то щелкнуло, и Серж со всей силы швырнул записную книжку в воду, брызги попали в глаза, и морская соль, смешиваясь со слезами, щипала так, как будто они сейчас вытекут. Впрочем без разницы, он заслужил. Трубецкой развернулся, и пошел прочь с пляжа. Ноги утопали в песке, а по лицу хлестал усиливающийся ливень, где-то далеко в море прогремел гром. На протоптанной тропинке в ступни впивались острые камешки, но он не обращал никакого внимания, по спине бежали мурашки от пронизывающего насквозь ветра. * Входная дверь громко хлопнула, и Серж сразу оперся на неё, сползая вниз, и оседая на пол. В доме тоже было холодно, девушки недавно в очередной раз серьезно разругались, и Нелли ушла ночевать к подруге в портовую деревню, оставив Мелани одну, не считая самого Трубецкого. Собственно Мелани к нему и вышла. Она всегда собирала свои длинные тёмные волосы в хвост, но сейчас патлы распущены, и болтались, слегка двигаясь от ветра из настежь открытого окна, рядом со входной дверью. И она, в отличие от Нелли, относительно сносно говорила по-русски, пользуясь этим при всех возможных случаях. « — Там буря» « — Я знаю» « — Ты гулял?» « — Да» « — Мне тоже плохо» Короткий диалог, из бессмысленных, даже не доходящих до вопросов фраз, и таких же пустых ответов. Н-да, свела же судьба в Америке беглого русского князя, темноволосую шведку из обеспеченной, но простой семьи, и дочь британского торговца.. « — Я в норме» « — Я вижу» — девушка вытащила из кармана самокрутку и быстро прикурила её о свечку, стоящую рядом. Она несколько раз вдохнула дым, и кивнула направо : « — Пошли на кухню»

*

Окно открыто. Да.. Шторы из тонкой белой ткани развиваются на потоках сильного бриза, который скоро сменит своё направление. Сейчас он приносит с моря запах соли, влажность и воспоминания, а с наступлением утра сменится. Днем он будет дуть с суши на море, унося вслед за собой всё то, что приносит ночью, но сейчас.. Сейчас можно поддаться, и вместе с белёсыми занавесками влиться в поток, и потеряться в вихре воспоминаний, которые приносит океанский ветер. А ведь прямо по ту сторону, казалось бы, бескрайних вод, через Европу, стоит город, в этом городе живут люди.. В этом городе сейчас почти час дня, там наверняка тоже дует бриз, но там он другой. Он холоднее, он пробирает до костей, и высасывает из человека всё, унося души на своих потоках. А Петербург заполняет этих людей, заменяя им душу, выкраивая в сердце свой собственный угол, и заполоняя собой всё, что только есть в человеке. Он захватывает все воспоминания, окрашивает собой все чувства, преломляет эмоции, и, даже сбежав оттуда, твоё нутро остается там навсегда.. Или это он, будто самый сладкий яд, который ты глотаешь по своей воле, отравляет организм, изменяя цвет крови.. Какой бы не была правда, Петроград остаётся в тебе навсегда, и даже сидя у этого открытого настежь окна, в доме на берегу острова Киава, и смотря на бесконечное море, для тебя оно всё равно остается тем же, на чьих берегах ты прожил, как будто бы всю жизнь. « — Расскажи что-нибудь» Голос девушки надломленный и сухой, оно и понятно, почти пять утра и давно потерянная в счёте сигарета. Да.. Мелани бесконечно курит, пьёт кофе, настолько горячий, что обжигает пальцы, даже сквозь кружку, и полностью отдается зимней меланхолии Здесь она не такая сильная, но всё равно душит Здесь нет необъятной, но родной апатии, окрашенной всеми оттенками серого, с привкусом терпкого глинтвейна, обжигающей мокрым снегом, и насквозь пропахшей Петербургом, нет. Здесь только пустота не имеющая ни края, ни дна. И эту пустоту невозможно заполнить ажурными зданиями, и людьми Здесь ты абсолютно один Наверное это и есть свобода, но она не та, к которой он стремился. Для Трубецкого свобода, это возможности, это жизнь без оков, и границ, но точно не тупик, образовавшийся на перепутье. « — Пожалуйста» Он опять потерялся в своих хаотичных мыслях, упустив из пальцев нить диалога, который больше напоминал редкие, но меткие фразы, заставляющие снова, и снова возвращаться туда, откуда он так отчаянно бежал. Сережа глубоко затягивается, и выдыхает дым, закрывая глаза. А темнота продолжает отливать позолотой. Наверное у них с Мелани, это общее. Они оба так стремились обрести что-то, так надрывались, и ставили на кон жизнь, что не заметили, как цель оказалось несбыточной, рассыпавшись тусклыми песчинками на ладонях, ускользая сквозь пальцы. « — да» Емкий ответ на короткую просьбу. Вполне заслужено, не так ли? Им обоим только это и нужно — диалог без обязательств, который рождается при самом начале зари, и хоть немного, но заполняет дыру внутри. « — Про Петроград, хорошо?» Брюнетке только и остается слегка сморщится от дыма, выпущенного прямо в лицо, и смутно кивнуть. В который раз Сережа благодарит бога, что Мелани знает русский, и ему не приходится судорожно формулировать речь, переводя на английский. Может поэтому они разошлись? Мелани слишком долго думала, подбирая английские слова, и поэтому мало говорила, а Нелли болтала без умолку, и нуждалась в таком же? Тогда почему у них ничего не получилось? Они оба говорили на одном языке, головы занимали общие, на двоих, мысли, а внутри были одинаковые чувства, но тогда почему? От мысли, что он сам во всем виноват, Трубецкой зажмурился. Горькая правда лучше сладкой лжи? С хера ли?. « — Это был канун 1802 года..» От одних только слов по телу пробежали абсолютно лишние мурашки, а в голову моментально полезли воспоминания. Сережа плохо помнил своё детство, и этот приём был отправной точкой всей его памяти. И всегда память отливала золотом первых осенних листьев в конце августа. Или просто таким было его имя?

-. .. -.- ...

Трубецкой бывал на приёмах и раньше, но этот был особенным. Бал во дворца Юсуповых, посвященный празднованию Нового Года, и проводившийся за день до самого праздника, был воистину невероятным. Пышные украшения, опутывающие витиеватыми узорами все коридоры и залы, ненастоящий снег, обрамляющий самые настоящие тропические растения и цветы, опутанные лентами разных цветов, помпезные столы с самыми разными кушаньями, от больших подносов с экзотичными рыбами, до, поражающих разум нарезок ананасов, с ветками винограда и разными фруктами.. А устроенные специально для этого приёма небольшие фонтаны с ароматной водой.. Всё было абсолютно подстать принимающей семье, и гостям, в число которых входила даже приглашённая Августейшая семья. Сережа тогда был двенадцатилетним ребенком, но держался особенно хорошо. Возможно в силу окружения, возможно из-за постоянных наставлений родителей, которые хлопотали и готовились к этому балу ещё за несколько недель, выедая мозг постоянными речами про выдержку, и этикет, соответствующий статусу фамилии. Кто знает, какой была первопричина, но именно тогда жизнь казалась самой настоящей, воплощенной в реальность сказкой. И сам он выглядел как её непосредственный герой На Трубецком в тот день был темно-синий мундир, вышитый серебряными нитями, а на поясе висели ножны, в которых была сабля, с гравированной рукоятью, и переливающимся на свету лезвием. Мальчишка держался особняком среди остальных детей. Он всегда был немного отстранённым, и предпочитал компанию старших, сверстникам. А в тот день на балу и вовсе практически все дети были младше него, а одногодками оказались девушки, проводить время с которыми было боязно, но он тогда всё же пересилил себя, и, поборов страх, попросил пару юных дам, подарить ему танец. Отказов естественно не последовало. И стоя при таком, полном параде, будто сошедший со страниц книг об идеальном дворянском этикете, Сережа увидел мальчика лет шести-семи, который носился по всей зале, и улыбался так искренне, что он чуть было сам не раскололся, но успел себя одернуть, сменяя теплую и солнечную улыбку, на вежливую и дежурную. В какой-то момент, он случайно встретился взглядом с этим мальчиком, и тот прямо направился к Трубецкому, умело рассекая толпу, и умудряясь никого не задеть, впрочем он и раньше каким-то чудесным образом избегал стычек с людьми. « — Разрешите поприветствовать! У Вас очень красивый мундир!» — с этой фразой мальчик опять расплылся в улыбке, заражая ей, и пробивая насквозь всю напускную серьезность, с которой так долго держался Сережа « — Добрый вечер. Премного благодарен Вам за такие слова. Тоже самое могу сказать о Вас, замечательный костюм!» — большое количество этикетных слов сейчас почему-то не воспринималось как само себя разумеющимся, а отягощало. С таким светлым ребенком хотелось говорить абсолютно по-простому. Мальчик начал крутится вокруг Сережи, и его русые кудри подпрыгивали от быстрых, подпрыгивающих шагов. Он продолжал разбрасываться комплиментами, используя все возможные эпитеты для своего возраста. В какой-то момент мальчишка вдруг остановился, и глядя куда-то за спину Трубецкому, проговорил: « — А Вы бы хотели дружить со мной?» Такая прямота невольно вызывала улыбку, ровно также, как и всё поведение мальчика, имени которого Сережа так и не узнал « — Я согласен, но только при условии, что Вы представитесь. Меня зовут Сергей Трубецкой» Ребенок кивнул, и протянул вперед руку для рукопожатия, очевидно, подражая поведению взрослых: « — А меня Николай Романов! Теперь мы друзья!» Именно в этот момент Сережа понял, что пропал. Окончательно и бесповоротно.

.-. --- -- .- -. --- .--

Мелани вдруг подавилась и замахала руками, кашляя дымом: « — П-погоди! То есть ты хочешь сказать, что тебе предложил дружить Император России? Серж, что за сказки? Я ещё могу поверить в то, что ты наследник такой знатной фамилии, и реально Князь Трубецкой, ну потому что это очень многое объясняет, но в это.. Это же бред!» Мелани пришла в себя и даже оживилась, слушая про Юсуповский бал, и прошлое "Сержа". Она будто наконец вышла из кокона, в который заковала себя на последние несколько недель, и теперь снова была той Мелани, к которой он привык, и которую хорошо знал. « — Дальше рассказывать?» « — Конечно, что за вопросы» « — Ну тогда слушай»