О.Д.

***Прибытие.       Преддождевые облака сгустились под небом. Тёмные и острые верхушки городских лиственниц беспокойно качались от ветра и первых капель дождя. В столь ранний час на улице не было ни души. В ожидании ливня затихли не только люди, но и птицы, укрывшиеся под карнизами и раскидистыми ветвями деревьев. В воздухе стоял запах влаги и чувства беспокойства, даже скорее волнения перед тем, что должно было случиться.       Фредерик спешно спустился с крыльца своего дома, прикрыв лицо рукой, чтобы укрыться от дождевых капель. Крайнбург чувствует, как лёгкая тревога отступает, стоит в голове возникнуть мысли о том, что ему, в отличие от кучера, не придётся мокнуть снаружи. Это же вызывает и лёгкий укол совести. Радоваться тому, что сам он поедет внутри, в уюте и комфорте, а извозчик будет мокнуть и мёрзнуть, сидя там, под дождём.. насколько это правильно с точки зрения морали? С другой стороны, это его работа. Фредерик, наверное, не должен об этом беспокоиться.         Кучер, оказавшийся достаточно коренастым мужчиной, тут же спрыгивает с козлов, и, забирая багаж из рук молодого господина, аккуратно перекладывает его внутрь кареты.        Фредерик последовал примеру своих чемоданов и нырнул в открытую дверцу, тут же её за собой захлопнув. Оказавшись внутри, он теперь ясно мог слышать, как быстро усилился дождь, превращаясь в настоящий ливень. По крыше забарабанили капли, шумно стекая по окнам.   Должно быть, у кучера был весьма напряженный день, учитывая, что Фредерик едва удержал равновесие, чтобы не завалиться на сидениях от резкого старта лошадей. Карета накренилась, и композитор крепко впился пальцами в сидушку под ним, чтобы не упасть. Заведомо стало ясно, что темп у поездки будет своеобразный.        Узкие колёса резво рассекали лужи и грязь городских мостовых, унося карету всё дальше и дальше по улицам Вены. Фредерик смотрел на проплывающие мимо него пейзажи в окне. Взгляд скользил по вытянутым фасадам зданий, по отражениям жёлтых крон деревьев в стёклах домов. Он успевал рассматривать вывески, то и дело мелькающие на размытых дождём магазинчиках и мастерских. Пекарни, бутики, аптеки, продуктовые, библиотеки, кафе. Город только начинал просыпаться, и Фредерику стало даже немного грустно от того, что в этот раз он не сможет увидеть как Вена воспрянет ото сна.       Спустя пару часов дороги, за окном кареты проплыл и исчез одиноким фрегатом собор Святого Стефана. Острые шпили южной башни его растворялись в самой вышине серого неба. Пару минут Крайнбург лицезрел собор сквозь кривую шторку воды на стекле, а после карета унесла его дальше, минуя площадь за площадью.       Спустя время, брусчатка под колёсами сменилась на неровную гальку, а она уступила место размытой дождём земле вперемешку с мелкими камушками, щёлкающими по нижней части кареты.       Фырканье лошадей, топот копыт, поскрипывание колёс  и непрекращающийся ливень – всё это вгоняло в сон. Не давал же Фредерику задремать страх. Страх того, что из его объятий выскользнет чемодан, в котором лежали листы с его совсем новым, написанным неделю назад, произведением. На этой бумаге было столько его усилий! Несколько бессонных ночей, охваченных безумием и желанием создать произведение, которое могло бы впечатлить графа. Музыка, способная создать иллюзию таланта, способная помочь сложить о Фредерике мнение как об исключительно талантливом человеке, с богатым творческим потенциалом. Всё это стоило затраченных усилий.        Честно говоря, он бы наверняка мог сыграть произведение и наизусть, если бы это было необходимо. Тем не менее, потеря его настоящей, осязаемой работы до того момента, как он сможет её исполнить, наверняка будет очень, очень болезненной. Нет, лучше он будет крепко прижимать чемодан к груди, чем допустит хотя бы шанс испортить свои ноты.       От усталости у него буквально слипались глаза. Крайнбург отвлёкся от своих мыслей, поворачивая голову к окну. Мимо опять проносились лиственницы, однако теперь в компании не городских улочек, а тёмных сосен.       Ветви их качались от стекающей воды, влажные, блестящие стволы деревьев разносили по воздуху терпкий запах хвои. Его можно было почувствовать даже сидя внутри, ощутить, как эта еловая горчинка оседает на стенке горла, привнося каплю бодрости в спутанное сознание композитора. Он едва ли мог сказать как долго они ехали и как далеко могли находиться от Вены имения графа. Солнце по-прежнему оставалось в дымке тяжёлых облаков, за весь день, кажется, не изменив своего положения на небосводе.       За толстым покрывалом махровых, влажных туч вообще нельзя было ничего разглядеть. Любой образ или звук тонул и растворялся в дождевом тумане, бесследно исчезая в самой глубине этого густого гнетущего леса. Но лес не был безграничным.       Тёмные сосны расступались перед высокими воротами, со скрипом отворявшимися перед каретой. Они остановились на месте и снова двинулись по дороге, минуя резные чёрные вензеля из кованного железа.        И перед Фредериком, наконец, предстал особняк.    Трёхэтажное поместье, выложенное серым кирпичом, величаво показывалось из тумана. Шпили на его конической крыше устремлялись под тёмные облака, теряясь в мягкой дымке вечернего сумрака. Из пучины туч, сверкали только самые их верхушки, окроплённые каплями дождя и поблёскивающие в бледном свете солнца как сигнальные огни. На его благородном фасаде разместилось множество балконов на французский манер, и тени от их тонких прутьев падали прямо в еловую изгородь, высаженную под окнами первого этажа. Дорожку до короткой парадной лестницы устилал гравий и каменные плиты, обрамлённые невысоким бордюром.       Карета остановилась, и поводья тихо зазвенели прежде чем затихнуть в монотонном гуле непрекращающегося ливня.       Это было так уныло. Отчасти, конечно, на первое впечатление повлияла и погода, но сам внешний вид поместья нагонял на композитора лёгкую тоску.       Когда карета остановилась, Фредерик открыл себе дверь и ощутил, как в нос ударил аромат влаги и дождя. Холодный осенний воздух задувал ему прямо под пальто, и мужчина наспех закутался в нём, спеша сойти на землю. Взглядом отыскав место на тропинке, которое не было залито дождевой водой, Крайнбург вышел, тут же поёжившись от холода. В этот раз кучер, кажется, не был заинтересован в том, что бы помочь пассажиру с багажом. Потому, музыкант только вздохнул и вновь поднялся на ступеньку кареты, протягивая тонкие руки за своими вещами. Должно быть, многочасовая поездка под проливным дождём испортила настроение извозчика. Пианист ощутил лёгкий укол совести.       Фредерик, вытащив чемоданы, опять неловко спустился на землю, щурясь от попадающей ему на лицо дождевой воды. Он делает пару шагов вперёд, и ощущает необходимость поблагодарить извозчика, а так же уточнить, точно ли это поместье графа.       Однако, когда композитор повернулся, лошади уже унесли карету обратно к подъездной дорожке, скрываясь в вечернем сумраке.          Фредерик у поместья остался один.       Ноги спешно несут композитора к крыльцу и парадной лестнице. От промозглого дождя он укрывается под крышей, опуская чемоданы на пол. Крайнбург спешно отряхивает своё пальто от капель воды, поправляет галстук на шее и небрежно проводит рукой по волосам, приглаживая влажную чёлку. Он делает глубокий вдох, набираясь смелости, чтобы оповестить о своём прибытии.       Тонкие пальцы ложатся на кольцо дверного молотка, и Фредерик делает несколько осторожных ударов по двери. Однако, никто не выходил. Она оставалась закрытой. Крайнбург не слышал никакого движения внутри поместья, похожего на шаги или голоса. Только тишина. Словно там никого и не было. Он ожидал, что его хоть кто-нибудь, да встретит. Например, дворецкий или горничная. Для обслуживания и уборки такого огромного поместья наверняка требуется не один человек.       Он вздыхает, снова занося железное кольцо в воздухе, и после громкого удара тишина, до этого царившая вокруг, нарушается. Ворона, сидевшая под карнизом, резко и хрипло гаркнула, суматошно захлопав крыльями. Она улетела в сторону леса, растворившись в темных кронах деревьев. Фредерик невольно вздрогнул, прижал руку к груди и, провожая птицу взглядом, старался успокоить колотящееся сердце.       Его растерянный взор останавливается на садовой вазе, стоявшей на постаменте у входа. Знакомый кремовый конверт обнаруживается наполовину торчащим из-под её днища. Печать была такой же, как и на прошлом письме от графа: чёрный сургуч, припудренный золотом. Конверт легко открывается стоит лишь поддеть её пальцем.                 

 Добро пожаловать.

 По некоторым причинам, Вас не смогут встретить слуги, однако комната заготовлена

Вам заранее. По лестнице Вы сможете пройти на второй этаж. Там, далее по

коридору, располагается Ваша спальня. Третья дверь справа. Она в Вашем

распоряжении на всю неделю. Чуть дальше находится музыкальный зал с роялем

Pleyley на сцене. Проход к ней расположен...   

 

      Письмо продолжается, объясняя как пройти ко всем важным местам поместья. Библиотеки, сады, оранжереи, столовая, ванные комнаты… Список был невероятно длинным… Ещё до того как он успел прочесть его целиком, композитор ощутил, как от объёма информации у него заболела голова. Вздохнув и сложив письмо несколько раз, Крайнбург заткнул его под ремешок чемодана.        Он внезапно застыл на пороге.        Как Фредерик мог войти в чей-то дом без приглашения? Может дверь вообще была заперта? Даже представлять не хотелось себе то, что он, возможно, последние несколько минут ломился туда, где его совершенно не ждали. Хотя письмо говорило об обратном… Фредерик должен был вести себя образцово и сдержанно, произвести хорошее первое впечатление! Он не мог просто так взять, и войти в поместье! Это было невежливо и странно… ровно так же странно как и то, что в усадьбе совершенно никого не было. Гробовая тишина и ни души, которая могла бы провести его в вестибюль.       Он взялся за дверную ручку и..       ..и потянул.       Дверь на самом деле оказывается не запертой, однако, стоит ей открыться, чуткий слух композитора режет отвратительный скрип петель. В груди становится неспокойно, словно сейчас Фредерик провалил какое-то испытание. Он немного робеет и замирает, выглядывая в прихожую.         — Прошу прощения.. Здесь есть кто-нибудь?        Мужчине отвечают только хрипы деревянных половиц особняка. Тихо.. холодно… Фредерик взял свои чемоданы и сделал шаг внутрь, обеспокоенно оглядываясь по сторонам. Темно. В наглухо зашторенные окна бил дождь. Тьму, царящую вокруг, разгонял только тусклый свет газовых бра, недружелюбно поблёскивающих в полумраке холла. Под потолком из тёмного дерева висела большая хрустальная люстра. Высоко тени, она выглядела особенно величественной и утончённой. Как второе солнце она разбавляла здешнюю черноту своим благородным блеском, вселяя в композитора неясные чувства. Ещё одно напоминание о том, какое грандиозное недельное празднество ожидает Фредерика в этом поместье. При мысли об этом у него засосало под ложечкой.        Он стоит на месте и не решается пройти дальше. Было уже поздно возвращаться назад. Фредерик не мог махнуть водителю, чтобы тот за ним вернулся, он не мог вернуться самостоятельно. Он уже был тут. Если Крайнбург уйдёт, выдержит ли его и без того хрупкая репутация такого удара от Графа? Это всё звучало абсурдно: он принял на себя ответственность и обязательства, а потом без объяснения причин от них отказался и сбежал. Нет…Он не может уйти сейчас.        Ступенька за ступенькой, композитор поднимается на второй этаж. Ковровая дорожка из чёрного бархата заглушает его шаги. В свете бра, под промокшими туфлями Фредерика переливаются узоры и вышивка, простираясь всё дальше и дальше по коридору. Как и было написано в письме, третья дверь справа была приоткрыта. Лёгкий толчок, и Фредерик входит внутрь, опять беспокойно съёживаясь. Вновь он ощутил это чувство тревоги.. Крайнбург не мог перестать ощущать себя тараканом, крысой, испуганно вбегающей в чужой дом и вздрагивающей при каждом скрипе половиц. Сглотнув, он оглядывается.       Спальня выглядит роскошной, особенно для простого гостя. Богатое убранство из тёмного дерева было вымыто и начищено к его приезду. Оно скромно блестело в свете ламп, выдавая свой настоящий возраст желтизной лака. На самом деле складывалось ощущение, что всё поместье было достаточно старым, однако, отнюдь не заброшенным. Это в самом деле было интересно, учитывая, что Фредерик до сих пор не встретил никого из горничных или из тех, кто мог бы поддерживать здесь чистоту.       Туалетный столик с хорошо начищенным зеркалом стоял чуть поодаль от высокого арочного окна, в которое, не переставая, бил дождь. Правее находился двухстворчатый большой шкаф, а у стены, привлекая особое внимание, стояла просто как вишенка на торте великолепная кровать. С балдахином, с бархатными шторками алого цвета, подвязанными у каждого столбика. Однако сейчас мысли Фредерика были заняты не ей. Письмо. На столе, слева от входной двери, лежало письмо. Оказалось оно, правда, намного короче, чем предыдущие два.

        Ваше выступление должно пройти в скором времени после заселения. Пройдите в музыкальный зал тогда, когда вам будет угодно.

Вас оценят.

      Слова на совершенно пустой странице выглядят напрягающее. Свободное требование выступить… Обещание оценить… У Фредерика нет возможности задать вопросы графу или отказаться. Всё слишком странно, всё слишком.. неясно. Вся эта таинственность, что граф выстраивал вокруг особняка и самого себя. Высокий фасад, за которым скрывается… что? Что скрыто за высокими стенами поместья? Что заставляет Графа общаться с Фредериком письмами? Почему здесь нет ни дворецких, ни горничных? Кто убрался в его спальне, если никого из них нет? Мысли об этом не давали композитору покоя. Может все они должны прибыть позже? Ближе к началу праздника, что запланировал «О.Д.» у себя в усадьбе? Всё происходящее могло быть прелюдией к празднику? Вполне. Ему не дали никаких подробностей в приглашении. Может.. Может это был какой-то особенный бал. Фредерику было легче успокаивать себя именно этим. А вообще, он спросит у того, кто будет оценивать его выступление. Этот человек точно должен что-то, да знать…       Он распаковывает чемоданы. Переодевается и крахмалит воротничок, потуже завязывая галстук на шее. Его строгий красный фрак слегка помялся в пути, и Крайнбург старательно встряхивает его, расправляя все заломы и складки. Так же, он не забывает натереть туфли, прежде чем покинуть спальню.       Менее чем через полчаса, Фредерик должен был оказаться за роялем.       Но похоже это было ещё одно странное «испытание». Или просто ужасная шутка. Весь зал был пуст. Ни души. Вообще. Фредерик не увидел человека, что мог бы дать его игре оценку, он не увидел ни одного слушателя. Несколько напряжённых и долгих секунд он вглядывается в темноту дальних рядов. Никого нет. Что здесь вообще происходит? Что за чертовщина?! Композитор нервничает, борясь с сомнениями внутри. Но…. В конце концов, если всё это лишь большая прелюдия к празднеству, если всё это лишь ещё одно испытание.. в письме было написано что Крайнбург должен вести себя достаточно благоразумно и хладнокровно. Значит это просто игра.. и он принимает правила этой странной игры.       Фредерик делает шаг на сцену. Поворачивается к пустым рядам и кланяется, ощущая как медленно уходит страх и смятение. Пианист изящно опускается на табуретку, оправляя нижнюю часть полов фрака. Шутка это или нет, не имеет значения. Он отдаст все свои силы. Потому что игра на пианино для него - это часть жизни.  Буквально естественная часть его существа. Как дыхание, нежное и размеренное прикосновение к клавишам для него приятно и необходимо. Как биение сердца, молоточки мягко бьют по струнам рояля, погружая композитора в ворох приятных чувств.       Он отпускает прошлое напряжение и волнение, закрывая глаза и утопая в плавном течении музыки. Эта тончайшая робость, представленная в ласковом переборе клавиш.. пальцы мужчины скользят по слоновой кости с осторожностью и трепетом, он едва дышит, до боли в груди ощущая, как музыка всем им овладевает. Педали нажимаются с необычайной лёгкостью, наполняя воздух мелодичной статикой. Статикой таланта.  Статикой такой мягкости, что ломит кости, и Фредерик ощущает, как намокают его ресницы, пока пальцы всё более прытко скачут с одной части клавиатуры на другую. Круговорот звуков, аккордов, гамм… Всё как шторм переворачивает внутренности композитора вверх дном, не давая отдышаться.       Почти пятьдесят минут спустя, Фредерик поднимается с банкетки, ощущая, как в груди ухает сердце. Он кидает взгляд на пустой зал и опять отвешивает пустоте поклон. На мгновение ему кажется будто в темноте кто-то есть, и пианист спешно покидает сцену.       После такого долгого и выматывающего выступления, Крайнбург предпочёл бы, если честно, сразу отправиться в кровать. Он так устал в дороге.. да и постоянные нервы и раздумья его утомили. Однако, он был так голоден, что просто не мог не заглянуть в столовую. Встретить кого-то там он уже не надеялся. Стало понятно, что это не шутка и не случайность. В особняке и вправду никого нет. Однако, на удивление, за длинным и богато накрытым обеденным столом стоял скромный поднос, накрытый железным колпаком. Фредерик мнётся, не сразу решаясь подойти. В нём всё ещё борется эта непонятная неловкость от молчаливого вторжения на чужую территорию, однако.. хозяин, кажется, и не был против.       Композитор, всё ещё колеблясь, поднимает крышку, и чувствует, как в воздух поднимается пар тушёного мяса. Оно было совсем свежим..  Рагу с виду простое и аппетитное. Однако, Фредерик сразу примечает, что мясо очень даже хорошего качества. По запаху, скорее всего, говядина. Всё было бы хорошо, если бы не очередное письмо, робко выглядывающее из-под днища тарелки. Композитор нахмурился, сделал глубокий вдох и вместо того чтобы открыть конверт, сперва попробовал мясо. Серебряная ложка тонет в наваристом бульоне, кусочки овощей вкусно поблёскивают, а приятный запах щекочет ноздри. На вкус так же хорошо как и на вид. Фредерик неожиданно понимает, что это мясное рагу единственное, что он ел за весь день. Он остаётся сытым и довольным, потому наконец обращает внимание на письмо.

Великолепно. 

       Одно слово. Одного слова достаточно что бы Крайнбург, после этого долгого и странного дня, расслабленно опустил плечи. Мужчина вздыхает. Конечно, его игра была безупречной, иначе и быть не могло но.. то ли из-за того, что оценка была записана на бумаге, то ли из-за этой странной атмосферы царящей в особняке, похвалу он принял особенно тепло. Конечно, после всех этих мыслей о том, что над ним просто шутят и издеваются, подтверждение того, что это всё не розыгрыш, его очень обрадовало. Фредерик доедает рагу за следующие пару минут и направляется к себе в спальню. Признаться, снова подняться на второй этаж оказывается сложнее чем в первый раз. Усталость, накопившаяся за день, усугубилась горячей едой и бокалом вина, что он выпил за ужином. К тому моменту как он добрался до постели, у Крайнбурга едва хватило сил переодеться в ночную рубашку. Его пальцы развязывают тонкую ленточку, которой был собран хвост, позволяя их густой копне беспорядочно упасть композитору за спину.       Фредерик подходит к окну, выглядывая наружу. За стеклом он видит только кромешную темноту. Словно само поместье висело где-то в пустоте, висело в бездне, где нет ни солнца, ни луны, ни звёзд. Во все стороны, как бы он ни вглядывался, простилался только беспроглядный мрак. Тишина, редко нарушаемая порывами ветра, напрягала так же, как и отдалённое карканье ворон где-то вдалеке. Крайнбург задёрнул шторы и настороженно вздохнул. Словно сейчас что-то должно было случиться.       Композитор ложится в постель, кутаясь в одеяле. Его тяжесть и тепло успокаивали, позволяя Фредерику отвлечься от вновь вспыхнувших тревог. В поместье нет ни дворецких, ни горничных, ни поваров, ни даже самого хозяина. И всё же.. кто-то сегодня вечером приготовил ему еду.            Кто-то написал письмо.            Кто-то оценил его выступление.       Шторки балдахина кажутся безбожно тёмными, словно на этаж выше, над его спальней, была не такая же комната, а бездна. Фредерик пялился в этот чёрный потолок и слышал тихий шелест вороньих крыльев за окном. Слышал тихий вой ветра, слышал, как качаются ели глубоко в лесу...         Ему потребовалось почти четыре часа, что бы наконец погрузиться в беспокойный сон.