***
Первый конверт
Клавиши из слоновой кости опустились под напряжёнными пальцами. Знакомые ноты бурным потоком лились из-под крышки рояля, наполняя комнату шумом музыки. Его пальцы от беспокойства напряглись еще сильнее, и он снова повторил строфу. А потом еще раз. Неправильный, противный, ни на что не годный звук.
Так за инструментом прошло ещё несколько часов. Он усердно глядел в нотные листы, снова и снова повторял написанные чернилами знаки, от усталости плывущие в глазах.
Упрямство и неверие; именно эти черты характера заставляли его сидеть здесь и повторять ноты собственного сочинения. Адаптироваться и привыкать к их плавному, неприятному чуткому слуху музыканта звучанию. Он на самом деле давно уже отчаялся.
Фредерика Крайнбурга по-прежнему называли Крайнбургом, и он все еще лелеял мечты о том, что сможет вернуть себе расположение семьи. Но это были несбыточные, далёкие от действительности мечты. Всё потому, что руки его, даже учёные годами усердных тренировок, от напряжения ныли и болели, а душа всё ещё не резонировала с парящей в воздухе мелодией. Его музыка была пародией на музыку. Искусственной, лишённой всякой искренности. Действительно ли так часто посещавшая пианиста в детстве муза покинула его? Он так давно не видел и не ощущал того самого, мистического и непостоянного вдохновения, о котором так любят говорить другие, подобные ему творческие личности. Его давно покинули любые силы продолжать эти творческие потуги. Смысла в этом он уже не видел: каждая его попытка кончалась запоем или истерикой, но он, увы, всё так же тщетно и усердно старался дотянуться до недостижимого идеала его семьи.
Он должен был стать талантливым композитором, с таким же впечатляющим будущим, как и каждого другого члена его семьи. Но у судьбы были на всё свои планы. И как жаль, что в этих планах не было, и нет Фредерика.
—..айнбург , сэр?
Он моргает, отрывая от шипящего шампанского в бокале свой взгляд.
— Мм, - его голос вялый, лишенный присущей ему напускной расслабленности. Пианист тихо откашливается в кулак, а затем пробует заговорить ещё раз. — Да?
Дворецкий, что к нему подошёл, был молодым парнем с короткими каштановыми кудрями, строгим выражением лица и накрахмаленным воротничком.
На приёме, где Фредерик находился, вообще все были похожими на этого дворецкого. Строгие и напыщенные, с белыми воротниками-стойками и в чёрных, идеально выглаженных фраках. У кого-то шею украшали бабочки, у кого-то галстуки. На этом различия их кончались. Дамы, сопровождавшие их, тоже были одеты модно и красиво, но так же однообразно. Белые и кремовые платья, нежные оттенки голубого шёлка и кружев, полупрозрачные вуали на плечах и высокие перчатки; всё сливалось в одну сплошную какофонию длинных юбок и подолов, рябившую в глазах. Всё это так дорого. Дороговизна бросалась в глаза вообще всюду; столы для закусок и для шампанского, роскошная хрустальная люстра, и такие же роскошные газовые бра с позолоченной резной ножкой. Музыка так же присутствовала. Выступление Фредерика давно кончилось, только он и не спешил никуда уходить. Слушал чужую музыку, вспоминал свою. Долго ни о чём размышлял, методично приговаривая фужер за фужером шампанское.
Дворецкий похлопал себя по пиджаку и прищурил безразличные глаза, прежде чем вынуть и протянуть Фредерику конверт. Стоило белому краю бумаги показаться из-под полы фрака, как в до этого скучающем и равнодушном взгляде дворецкого, заиграло едкое ехидство. От этого у Фредерика внутри опять всё заныло, в зуду сжалось и грохнулось куда-то на дно грудной клетки, тревогой и стыдом расползаясь внутри.
На столько ли низкой теперь была его репутация? Настолько низкой, что даже дворецкие нынче позволяют себе над ним ехидничать? Композитор смотрит на письмо, растерянно моргая. Потом, растерянность и удивление на его лице сменяются горьким принятием. Опустевшие глаза все больше погружаются в тяготу раздумий; почему он вообще удивился такой реакции? Приглашённый музыкант он или нет, но Фредерик всегда был белой вороной, не так ли? Похожий на сотни тысяч посредственных музыкантов, и так от них отличающийся. Он не мог оставаться вечно молодым и притягательным, красивое лицо больше не могло держать его на волне успеха и популярности. Он старел, это было видно не только ему, но и окружающим. Старело его тело, старела и душа. Искра, так долго хранимая им в глубине своего сердца, кажется, давно зачахла, унеся за собой не только глупые надежды юноши, но и молодость. Фредерик мог поклясться, что недавно видел на своём лице морщинки, во внешних уголках глаз.
В любом случае, это было медленное и болезненное возвращение из грёз обратно в реальность.
— …Спасибо.— Фредерик перебирает бокал из одной руки в другую, и берет из аккуратно сложенных пальцев дворецкого конверт. Он пахнет свежим пергаментом, и немного шероховатый на ощупь. Крайнбург переворачивает письмо чтобы посмотреть на имя отправителя и он….
….ничего не видит.
Пусто.
« от анонима?»
Дворецкий, спеша вернуться к наполнению бокалов гостей, быстро исчез в ближайшем скоплении смокингов. Возможно, это последнее письмо от его семьи, в котором она официально заявляет об отречении от Фредерика. Глоток, шампанское зашипело у него в горле. Встревоженно и немного обескураженно вздохнув, он сунул конверт во внутренний карман пальто, стараясь снова забыться и отвлечься от удушающего одиночества на этом шумном и пышном балу.
Балы, торжественные встречи, выставки. Он был не самым частым гостем на таких мероприятиях. Считалось, что приглашать Фредерика на подобные торжества было не совсем прилично. Можно было выбрать и более престижного музыканта, гостя, дирижёра. Присутствие на празднике Фредерика, неизменно означало присутствие и сплетен, обсуждений, колкостей и смешков, следующих за ним по пятам. Верным спасением для музыканта всегда оставался алкоголь. Бокал, глоток другой, и эти колкости уже пролетают мимо ушей, забавляя, задевая, как-то волнуя уже других, но не Фредерика. Такой образ жизни может и казался со стороны неплохим и приятным, но, возможно, Фредерик просто был ещё одним Икаром, находящимся в нескольких шагах от катастрофического падения. Презрительные взгляды, тихие шепотки и смешки за спиной — все это скопилось на его хрупких крыльях, а солнце пекло все сильнее и сильнее.
Он скоро упадет, а дамам… дамам останется только схватить его за локти и протащить вперед еще немного, ещё немного, ещё…столько, сколько нужно будет чтобы осознать, что он уже не тот, кого они когда-то трепетно подхватывали под руки.
В следующий раз, когда композитор наклоняет бокал к своим губам, он обнаруживает, что тот пуст, и это вызывает у него раздражённый вздох. Фредерик выпрямляется и идет к ближайшему столу, заставленному бокалами шипучего алкоголя. Вряд ли кто-то заметит ещё один фужер, выпитый Фредериком, гости и сами опустошили едва ли не пол винодельни.
Сделав большой глоток, он снова начинает думать.
Когда Фредерик вернётся домой, он начнёт создание новой композиции. Он избавится от старого, мерзкого и априори неудачного, он забудет и выбросит все свои нотные листы с произведениями, что так и не принесли ему славы. Он с головой нырнёт в новое, опять оригинально новое, непохожее на другие произведение. Он посвятит ближайшие пару ночей новому шансу выбиться в люди, хотя знает, каким будет итоговый результат.
Но это будет после того, как он достанет и вскроет письмо, лежащее в его пальто. Потом будет разочарование и стыд, горечь и нарастающее отчаяние… но сначала будет письмо... Ведь оно может как разрушить все его планы, так и дать новую надежду. Не всё ещё потерянно, не все от него отвернулись... Но что если там отказ? А что если там признание? Как ему быть, если никакой надежды вернуться в свою семью у него больше не будет?
Фредерик отворачивается от толпы и быстро, одним неприлично большим глотком опустошает бокал, а затем поворачивается обратно к незаинтересованной публике, словно ничего не случилось. В его руке оказывается новый фужер, как будто он только что прогуливался с ним по банкетному залу. От выпитого голова немного кружится, и он находит это даже приятным. Фредерик проходит мимо колонны, и, минуя белую арку дверного проема, попадает в «мраморный» зал. Вокруг него стучат каблуки, рядом проплывают молодые, взрослые, счастливые и не очень лица мужчин и женщин. Толпа его манила и отпугивала. Разодетая и шумная, резвая как река, она манила своим журчанием, пугала своим крутым течением. Если он сделает шаг внутрь бурного потока, отшатнутся ли от него другие? Сможет ли Фредерик вообще сделать шаг внутрь, поборов стеснение?
Он допивает ещё один бокал шампанского и ставит его на столик, облокачиваясь о стену плечом.
Взгляд его проходится по банкетному залу, опять задерживаясь на тех же вещах, что и прежде. Фраки, платья, бабочки, оркестр, шампанское, опять фраки…
Мысли кружат голову, выбивают почву из-под ног, и чувствуя, как от выпитого ему становится хуже, он стыдливо ретируется в туалетную комнату чтобы отдышаться. В конце коридора, как он и предполагал находилась дверь в уборную, и композитор, не мешкая туда скользнул. Медная ручка дёргается вниз, и Фредерик входит внутрь.
Справив нужду в кабинке, он выходит обратно, неловко поджав губы. Фредерик узнает в человеке у раковины мужчину, которого недавно видел в борделе.
Конечно, многие мужчины заходили в бордели и выходили из них, включая самого Фредерика.
Но Фредерик Крайнбург не мог не вспомнить тех, кто выходил из комнат с мужчинами. Для него было редким облегчением увидеть мужчину, которого тоже привлекали мужчины.
— Ох, - похоже и незнакомец тоже узнал его.
—Привет. - приветствие Фредерика было не совсем вежливым или нормальным. Пьяное, сдавленное и немного хрипловатое. В общем, создававшее совсем не то настроение, которое он бы хотел создать этим непринуждённым "привет".
Крайнбург просто не мог не почувствовать появившееся напряжения между ними. Он с трудом сглатывает и подходит к раковине, соседней от того мужчины, открывая кран.
Намеренно ли он его так провоцировал? Поставил себя в такое положение? Для чего? Чтобы поиметь близость с человеком, у которого он не запомнил даже лица?
Он моет руки.
Фредерик выглядит невинным, не считая того взгляда с намёком, который он бросает на незнакомца.
Этого достаточно, чтобы менее пьяный мужчина считал это желание в его глазах, как-то нейтрально улыбнувшись композитору в ответ.
Лицо незнакомца обрамляют тёмные кудри, от волос пахнет алкоголем. Он наклоняется ближе, чтобы прикоснуться к талии Фредерика. Унизительнее этого то, что Крайнбург предпочитает не убирать его руки.
Неужели он так низко пал?
Ладонь, скользящая по его талии, движется ниже, бесстыдно хватая за задницу. Фредерик напрягается. Он чувствует острый укол стыда, чувствует, что не может поднять взгляда, но только на одно короткое мгновение.
Мгновение, прежде чем тёплая рука оглаживает его бедро. Соблазн удовлетворения и удовольствия был более насущным интересом для пьяного музыканта сейчас, чем, например, сохранение остатков его гордости и чести. Он следует расставленным приоритетам без зазрения совести, не тревожась о том, как стыдно будет припоминать всякого рода подробности на утро.
Руки Фредерика начинают расстегивать собственный ремень. Он видит всё не очень чётко, сквозь мутную завезу алкоголя, ударившего в голову; всё плывёт и рябит, не позволяет полностью контролировать свои движения.
Его руки в конце концов опираются на край раковины, победив ремень. Фредерик нетерпеливо поводит голыми бёдрами, ища бёдра незнакомца сзади. Руки мужчины заботливо помогли стянуть штаны до колен, и Крайнбург склоняет свою голову набок, в ожидании блаженства закрыв глаза. Под темнотой век заплясали пьяные огоньки, складывающиеся в причудливые узоры. Он легко и по-пьяному этому улыбается, но быстро меняется в лице.
С тонких губ сорвался дрожащий вдох. Фредерику всему было не спокойно; горячая плоть чужого члена скользнула между ног, а грубые руки, лежащие на обоих его бёдрах сжали их вместе. Его лицо, мозг, грудь — все горело. Он весь горел, целиком, а тесно сжатые ноги только усугубляли эти ощущения. Мягкие бёдра крепко обхватывали член, который скользил между ними. Тихие шлепки кожи о кожу, звон полурасстёгнутых ремней и брюк, упавших до колен. Тесное трение о нижнюю часть его собственного члена при каждом движении доводило до исступления.
Всего его пронизывала эта тяга к наслаждению, тяга к желанию слиться сейчас воедино с этим малознакомым человеком, раствориться в этом спонтанном сексе, случившемся в пустом общественном туалете.
Он выгнулся, хватаясь за влажный край раковины пальцами в намокших перчатках. Фредерик задыхается, стонет. В его голове ни единой мысли и она как пустой балласт наклоняется набок, покачиваясь при толчках.
— С таким лицом ты бы отлично мог зарабатывать и в борделе...
Ох.
Слова прокатились по его спине, каплями ледяного пота. Фредерик в ужасе замер, уставившись на себя в зеркале. Распалённый, помятый, возбуждённый. Его волосы беспорядочно выбивались из тугого хвоста, липли к мокрому от пота лбу..
Это все, чем он был, не так ли? Красивое лицо, которое привлекло бы хорошее внимание в борделе, помогло бы срубить побольше деньжат. Чаевые за красивые глазки, не более.
Он опять остаётся униженным и опустошённым, пока неузнанный мужчина небрежно трахает его, насаживая на член и толкая обратно на раковину.
И кого он должен был винить в том, что с ним сейчас делали в уборной?
Пьяный, пристыженный, разбитый. Между ног у него хлюпало.
Он не помнит, как выбежал из уборной, наспех застегнув ремень туже, чем раньше.
Он не помнит как хватал ртом воздух, широко раскрыв глаза от молчаливого шока.
Он не помнит как шел домой и лежал в постели.
Он не помнит даже лица этого человека.
***
Фредерик не смеет открыть свои глаза.
Он уже чувствует, как у него раскалывается голова, даже несмотря на то, что кроме подушки он пока ничего и не видел. Он переворачивается на другой бок, кривя губы от отвращения; Фредерик чувствует прохладную влажность сырой наволочки, пропитанной его слюной.
Воистину неприятное пробуждение, которое он, наверное, заслужил после своего "позорного" вечера. Опираясь на локти, композитор предпочитает не пытаться вспомнить детали произошедшего. Единственное, что он запомнил, это то, как в панике застёгивал свой ремень, выбегая из туалета. Веки тяжёлые, налитые свинцовой тяжестью и ноющей болью, слегка припухшие от выпитого вчера алкоголя и долгого сна. Ресницы спутались между собой, и Фредерик потирает их подушечками пальцев, в итоге заставив себя сесть на скрипнувшей кровати.
Как ни странно, при движении у его что-то шуршит.
Фредерик поднимает руку, чтобы похлопать себя по груди, и обнаруживает слегка помятый конверт, с чёрной сургучной печатью, напудренной золотом.
Возможно, он просто оттягивал момент прочтения, когда положил письмо на колени и неспеша стал завязывать волосы в хвост. Он просто выигрывал время чтобы подготовиться к тому, что могло его там ждать. По крайней мере, это не была печать его семьи. Ещё одна деталь, которую он не запомнил после вчерашнего банкета. Одну из многих… нож для вскрытия писем он берёт со стола.
Подобно камертону, он приятной тяжестью лежит в руке, и достаточно резкого движения, чтобы разорвать толстую бумагу. Из разреза появляется сложенный втрое лист бумаги, написанный от руки. В эпоху распространения пишущих машинок, темно-коричневые чернила, изогнувшиеся на бумаге тонким курсивом, показались мужчине формальными и резкими.
Сэр Крайнбург,
Странное начало.
От вашей репутации трудно отмыться. Для кого-то вашего уровня это редкий шанс выехать за приделы города с выступлением. Передо мной острым вопросом встал найм музыканта, чтобы скрасить моё торжество в особняке. Я остановил свой выбор на вашей кандидатуре, и звёзды удачным образом сошлись.
Моё поместье требует определенного типа развлечений, и запланированное торжество растянется на несколько дней: с 20 по 27 сентября. Это не будет проблемой для вашего расписания концертов. Ваше прибытие будет ожидаться 15 сентября, чтобы дать время на заселение. На ваш выбор, специально для выступлений можно приобрести рояль Pleyel.
После Вашего ответа на данное предложение будет организована поездка до особняка. Конный экипаж будет отправлен к вашему нынешнему месту жительства.
Проживание и питание включены, оплата начинается с 19 000 марок.
Фредерик непроизвольно сглатывает. Уровень оплаты выступления, которого он не видел уже более 4-х лет.
Ожидания:Адекватная грация и хладнокровие.
Одевайтесь, соответствуя вашему статусу.
Легкое раздражение снова всколыхнулось в груди. Конечно, он будет представлять на этом приёме не только себя, но и свою фамилию. Сомневаться в его манерах и стиле одежды было абсурдно.
Минимум два выступления каждый день.Одно из них ожидается вечером в день вашего приезда для оценки ваших способностей.
Ответ принимается в течение одной недели с указанием вашего текущего места жительства и официального согласия на посещение этого мероприятия.
Ожидается ваш ответ.
С уважением, О.Д.
Когда он закончил, письмо почти вылетело из-под его пальцев. Это был знак свыше?
Прекрасный шанс выступить перед публикой, которая наверняка будет состоять из представителей высшей аристократии, и все это по милости графа «О.Д»? Приличная плата, питание, все удобства, импортное фортепиано, которым, как он помнит, последний раз пользовался вообще ещё в отчем доме, в глубоком детстве, когда только начинал учиться игре на инструменте.
Сложенное письмо на столе быстро заменяет чистый лист бумаги, а рядом с брошенными на стол нотными листками, Фредерик ставит чернильницу и кладёт перо.
Влажные чернила скользят по листам, оставляя плавные и прямые линии, идеальные строчки для его следующего великого произведения.
В этот раз не только добьется успеха, но и преуспеет.
Проходит несколько часов.
Ужин забыт. Фредерик лбом в коротких, потных перерывах между игрой прислоняется к холодным клавишам цвета из слоновой кости.
Было около полуночи, когда Фредерик вспомнил о необходимости ответить на письмо графа, и он сделал несколько черновиков прежде чем аккуратная и опрятная страница появилась на свет из-под его пера.
Ответ был сложен в конверт, а край бумаги припечатал красный сургуч, украшенный знаком химеры.
Утром он унесёт его на почту, а через три недели, 12 сентября, у его дома будет стоять карета, чтобы снова его прославить.
