Не бойся — над нами звезда. Не бойся — уже никогда Не спросят, зачем ты приехал сюда. Не бойся и стой на своем, Мы вместе всё переживем, Построим корабль и в лето сбежим. На самом деле все просто: Рассветы, закаты, подростки, Машины, зажженные фары, На заднем сидении влюбленные пары, И море взрывается синим, А ты нежный и сильный, Дождь лил и внезапно прошел — Всё будет хорошо!¹
В сердце и где-то в районе диафрагмы что-то ёкнуло — тепло-тепло и очень трепетно. Так хорошо было в этом мгновении. Просто замечательно рядом с любимым Серёжей спокойно и умиротворяюще покачиваться вместе с вагоном, слушать хорошую музыку, греться, чувствовать крепкое плечо Костенко, слышать его мерное дыхание. Лёгкая усталость всё больше растекалась по телу, заставляла чувствовать себя ватным. Паша уже почти дремал. Поезд с лязгом неторопливо затормозил на очередной станции. Вершинин чисто по звуку определил, что кто-то вошёл и сел прямо напротив. Юноша не шевелился, но прислушивался к Сергею, стараясь уловить любые, даже мелкие его движения. А ну как Костенко поведёт плечом, призывая поднять голову? Лень было бы, но юноша бы не стал спорить. Поезд тронулся. Нет, не повёл. Паша немного расслабился. Затем ему почему-то захотелось поглядеть на сидящего напротив человека. Вершинин воровато приоткрыл один глаз. На сидении громоздился мужчина средних лет, он чуть сгорбился, склонившись вперёд, и глядел то ли на Пашу, то ли на Сергея, то ли на обоих сразу будто бы с каким-то сомнением, но в то же время уже и вызовом или усмешкой во взгляде. Вершинин уловил в отражении в стекле напротив жёсткий взгляд Костенко. Сергей сидел с каменным, непроницаемым выражением лица и смотрел на сидящего перед ним мужчину в упор, холодно, сурово, даже, пожалуй, уничижительно, казалось, почти не моргал. Хищный и угрожающий. Пассажир напротив тоже поймал на себе этот взгляд и быстро стушевался. Он сперва неловко отвёл взор, явно замявшись, а затем, когда попытался вновь посмотреть на Вершинина и Костенко, снова натолкнулся на ледяной предостерегающий взгляд и, не выдержав, поднялся, проходя чуть дальше по вагону и усаживаясь на другое место. Паша едва не расхохотался. Впрочем, тут скорее бóльшую роль сыграла сонливость, нежели что-нибудь вроде вежливости. Вершинин тут же уловил в отражении напротив, как сразу смягчился взгляд Костенко. Да уж, это он, видите ли, Пашку так защищает. Теперь же сам глядел на этого самого Пашку через отражение с согревающей сердце теплотой во взгляде. Тут уж юноша сдержаться не смог и расплылся в блаженной улыбке, удовлетворённо прикрывая глаз и снова добровольно передавая себя в мягкие лапы сонливости. Можно расслабиться. С Серёжей всегда можно расслабиться. Он всегда окутает лаской и защитит, даже если защита не требуется. Юноша плавно, нежно потёрся виском о чужое плечо, пытаясь выразить хоть малую часть той благодарности и любви, которые он испытывал к Костенко, и внутри себя вновь посетовал на наличие курток. Причём сам Сергей чуть дёрнулся, едва Паша так медленно потёрся — видимо, решил, что юноша уснул и роняет голову, поэтому уже хотел было удержать Вершинина, но вовремя понял, что это без надобности. Несколько станций ехали без происшествий. Затем, на подъезде к очередной, Костенко склонил голову к Паше, погладил его широкой ладонью по спине и тихо, вкрадчиво проговорил в лицо юноше: — Уважаемое чудо, просыпаемся. Само уважаемое чудо, не открывая глаз, коротко и тихо рассмеялось, уткнулось носом в плечо Сергея. — Да я и не спал, — отозвался Вершинин. Он разлепил веки и поглядел на мужчину. Снова невыносимо сильно захотелось его поцеловать, до мурашек, до дрожи. Но Паша не посмел. Сергей вынул свой наушник, юноша смотал провода и затолкал их вместе с телефоном в карман. Костенко поднялся на ноги, Вершинин последовал за ним, и оба вышли из вагона уже остановившегося поезда. Долго поднимались на эскалаторе. Юноша, отчего-то очень разнежничавшийся этим вечером, мизинцем уцепился за мизинец Сергея, стоящего на ступеньку выше, невесомо, ненавязчиво, стараясь держать руки так, чтоб из-за поручня их видно не было. Вершинину нравилось смотреть на пассажиров метро, когда случалось ехать на эскалаторе. Всё равно нечем себя занять. Ещё и в негласные «гляделки поиграть можно». Но иногда всё-таки на других людей смотреть немного грустно — вот как сейчас. Паша заметил на соседнем эскалаторе парочку. Жадно целовались. Фу. Юноша скривился. С одной стороны, было неприятно такое видеть, мол, неприлично ж так на публике лобызаться. А с другой — хотелось так же. Ну, пожалуй, не столь жадно, но всё же где-то внутри стучало желание получить поцелуй. Паша тоскливым взором проводил проехавшую вниз парочку, так и не оторвавшуюся друг от друга. Сергей, стоявший к юноше немного полубоком, заметил взгляд Паши. Ничего не сказал, целовать при людях не решился, но чуть крепче и увереннее сжал Пашин мизинчик. Когда вышли из метро, встал вопрос о том, как добираться до дома. Можно было бы прогуляться минут пятнадцать-двадцать пешком, но Вершинин заявил, что устал, поэтому лучше пару минут подождать автобус, чтобы потом проехать минут пять и ещё парочку пройти от остановки до дома. Сергей спорить не стал, ему было не принципиально, каким образом и как скоро добираться домой. Отошли к остановке. Здесь людей совсем не было, тускло светил уличный фонарь. Горели окна близ стоящих домов. Вершинин, заложив руки в карманы и чуть нахохлившись, принялся глядеть в окна. Интересно иногда было понаблюдать за чужой жизнью. Сергей же смотрел только на юношу, будто ничего интереснее на всём белом свете нет. В чуть усталом взгляде Вершинина вновь уловил толику той его тоски, вырвавшейся наружу в метро. Костенко шагнул ближе, перед этим быстро оглянувшись. Вытянул руки, взялся за Пашкин спущенный капюшон, ухватился за отороченные искусственным мехом края, надел юноше на голову, несмотря на наличие шапки — нет, ну, а что? Вечер, холодно. Не зря же, вон, Вершинин нахохлился. — Натяни плотнее, — зачем-то проговорил Сергей, хотя собственными руками надевал капюшон на Пашку. — А то холодно. Юноша внимательно поглядел на него сверху и слегка улыбнулся. Костенко, помедлив секунду-другую, потянул Пашу за капюшон к себе, сам, прямой, как струна, немного приподнялся на носочках и тепло-тепло поцеловал Вершинина прямо в губы. Нежно и аккуратно. Паша, и без того забавный — переминающийся с ноги на ногу, в пуховике и шапочке, — теперь замер и со стороны показался ещё чуть более смешным: длинный, согнувшийся, как фонарный столб, ноги по линейке, руки в карманах, холодно же, поцелуи у Костенко, конечно, согревающие, но, к сожалению, зима сильнее. Отвечал Пашка охотно и радостно. Он сам ещё немного пах каким-то пряным пивом, выпитым в баре. Целовался кротко, взволнованно, удовлетворённо — ещё бы, весь вечер ведь мечтал. Такой ласковый, так мокро и горячо отвечающий на поцелуй, отзывчивый. Правда, Сергей целовал его недолго. Смазанно отстранился, шумно выдыхая, слегка дёрнул края чужого капюшона вперёд, натягивая его на Пашкину голову ещё сильнее, хотя сильнее уже некуда. — Автобус идёт, — только и констатировал он. Вершинин смущённо улыбнулся. Он, конечно, ни на секунду не сомневался в заботе Серёжи, но всё равно допускал мысль, что Костенко так к капюшону прицепился от лёгкой неловкости, или чтобы люди, если вдруг кто появится на улице, не заметили Пашкиного лица. Вершинин знал, что Сергей наверняка, конечно, не за себя радел, а за юношу. И Пашу изнутри грело: и нежный долгожданный поцелуй, и Серёжина забота — так сильно-сильно, что даже холодная зима больше не казалась холодной. До чего же хорошо было целоваться с Костенко. Особенно в такие интимные моменты. Столько восторга это в юноше вызывало, будто в первый раз. Впрочем, поцелуи с Серёжей такие, что действительно каждый раз как в первый. Сели в автобус. Весь непродолжительный путь Паша, закусив губу, украдкой поглядывал на Сергея. Любовался. Вершинину, знаете ли, всегда мало ласки, мало поцелуев, ему хочется ещё. Он ценит каждое проявление, но постоянно жаждет больше. Никогда лишний раз не требует, тем более слишком уж навязчиво, но это ведь не отменяет того, как сильно ему хочется ласок и нежностей. Ну ничего, сейчас приедут домой, и вот уж там-то можно будет наобниматься и нацеловаться сполна. И притом избавиться от курток, а это огромный плюс. Можно и от кофт, и от всего прочего — чтоб, как Паша любит, кожа к коже, тело к телу. Чтобы от всей необъятной любви токами пронизывало до дрожи в пальцах. У Паши с Серёжей всегда так. Крышесносно и так трепетно, что в душе щемит. Скорее бы уже этот дурацкий автобус приехал на нужную остановку, скорее бы домой. Вершинин в очередной раз внимательно, любовно поглядел на Сергея. Нежности это, конечно, хорошо, но сколько же в мужчине самого родного. Паша не смог сдержать улыбку. Неважно, сколько будет ехать автобус, неважно, сколько идти до дома, неважно, неважно, неважно. Всё неважно. Потому что с Серёжей Паша всегда дома.Домой
18 марта 2024 г. в 14:45
Примечания:
¹ — «Гавань», Ночные снайперы.
Пашка привык к Серёжиной машине. Там всегда тепло — а, если надо, прохладно, — уютно, подремать можно и всё такое. Да и вообще машина вся Серёжей пропитана, там его порядок, его запах. Столько воспоминаний, связанных с Костенко. Вершинин у него немного избаловался — Сергей его то туда, то сюда возит. Паша даже начал иногда скучать по общественному транспорту. Не в час пик, конечно, когда приходится ломать рёбра о других пассажиров, но всё же. Есть в общественном транспорте что-то такое почти родное. Особенно в поздние часы. Паше сразу вспоминаются всякие там подростковые времена, когда он после гулянок, ожидающий дома нагоняй за позднее возвращение, но жутко довольный ездил в полупустых вагонах метро и автобусах, глядя в темноту за окнами, покачиваясь в такт железной махине и слушая музыку в наушниках. Спокойно. Стоит подобным ощущениям нахлынуть, так сразу будто бы диафрагма с ритма сбивается.
Поэтому Паша как-то раз заявил Серёже: «Давай не на такси. Поехали на метро». Они тогда только-только вышли из бара, где коротали вечер с Пашиными друзьями. Костенко постепенно привык к такой компании, Вершинин-то у него мальчик общительный, ему хочется всех вместе собрать, да и сам Сергей не только свыкся с таким обществом, но и даже немного проникся им, к тому же, вместе с такой компанией чувствовал себя чуть моложе, чем на самом деле, и, хоть никому, даже Паше, об этом не говорил, всё-таки это слегка поднимало его социальный дух. Впрочем, к Пашкиной компании Сергей примыкал очень нечасто: ребята и сами собирались когда как, а Костенко ещё и то занят был, то уставал, то просто был не в духе. Вершинин никогда не настаивал, он обычно Серёже лишь предлагал присоединиться, но уж на решение мужчины никак особо не влиял. Притом нельзя сказать, что Костенко только со студентами якшался — он порой по старой дружбе встречался с Ромой, так чисто перетереть о жизни, да и с новыми коллегами по работе не гнушался общаться, правда, не очень близко, да и начал далеко не сразу после устройства. Иногда ему всё ещё было немного непривычно строить просто человеческие, межличностные, а не деловые отношения, как-то с годами и напускной чёрствостью затёрся этот навык, но Сергей старался. И Паша ему в этом здорово помогал.
— Уверен? — отозвался мужчина, глубоко вдыхая полной грудью и поднимая воротник. На улице было прохладно, кое-где лежал снег, хотя в Москве и зима-то как будто ненастоящая, ни в зуб ногой. — Время-то уже не детское, пока доедем, — Сергей не стал договаривать, только махнул рукой. — И не замёрзнешь?
— Да брось, давай прокатимся, погуляем чуток, — отозвался Паша, цепляясь за Серёжин локоть и беря мужчину под руку.
— Ну, как знаешь, — отозвался Костенко.
Он потянул юношу по направлению к метро. На нём сюда и приехали — оба собирались немного выпить с остальными, поэтому ехать на машине не было смысла. Вершинин, пользуясь тем, что на улице особо никто не попадался, прижался ближе к Серёже, даже чуть навалился на него, склонил голову, нежно потёрся щекой о чужое плечо, внутренне сетуя на наличие курток — хотелось бы прямо сейчас обняться телом к телу.
По дороге поболтали. С друзьями посидеть, конечно, хорошо, но после таких длительных разговоров друг друга всё равно не хватает. Равно как и иногда по вечерам после тяжёлого трудового дня.
До метро идти было всего ничего. Паша напоследок недовольно поморщился, очень уж ему не хотелось отлипать от мужчины, и отпустил чужую руку. Внутри было в контраст улице тепло. Ещё только спускаясь по эскалатору на платформу, юноша ощутил, что его немного разморило. Сразу потянуло в сон. Паша даже не осознавал прежде, насколько, оказывается, устал.
В поезде тоже было пустовато. Вершинин с Костенко немного прошлись по вагону, находя уголок, где вообще никто не сидел, умостились на сидения. С момента спуска вниз молчали — шумно было, да и как-то всё же усталость брала своё, захотелось помолчать. Но помолчать вместе. Паша внимательно поглядел на Сергея, прямо ему в лицо. Затем немного не смело, будто бы на пробу положил голову на плечо мужчины. Костенко не был приверженцем выражения эмоций в людных местах, ему всегда становилось очень неловко, он и наедине-то только-только начинал привыкать ко всяким там любовям, а уж за пределами личного, уединённого пространства выражать что-то подобное для него было слишком. Даже мелкие знаки внимания не особо приветствовал. И всё же, несмотря на свою, можно сказать, суровость, иногда позволял Паше лишний раз обняться или, как всего несколько минут назад, взяться за руку. Вершинин всё это знал, поэтому никогда не спешил проявить что-нибудь очень уж открыто и откровенно. Он и сам-то, честно говоря, не был любителем выражать эмоции при людях, как-то некомфортно от этого становилось, и всё же порой невыносимо сильно хотелось что-нибудь этакое выкинуть. Вот только, если бы с какой-нибудь там девчонкой так можно было бы делать хоть на каждом углу, то с мужчиной всё-таки уже было несколько не то чтобы стыдно, скорее небезопасно. Это юношу, откровенно говоря, удручало, но поделать с этим ничего было нельзя. Поэтому Паша, если уж что-то и проявлял, то максимально осторожно, да и когда посторонних глаз было по минимуму, к тому же, старался как бы без слов предварительно спросить разрешения у Сергея.
Вот и теперь юноша лишь аккуратно прилёг на чужое плечо, проверяя, не будет ли Костенко возражать. Тот не возражал, и Паша устроился немного удобнее.
Гул поезда был непривычно громким. Возможно, потому, что юноша действительно отвык ездить на общественном транспорте, а, может, потому, что наверху, в баре и на улице, было относительно тихо. Или, быть может, очень уж хотелось сейчас какого-то уединения с Серёжей.
Паша полез в карман, выудил оттуда комок наушников и принялся методично распутывать провода. Сверху Сергей умиротворённо поглядывал за его занятием. Наконец, юноша расправился с наушниками и предлагающим жестом протянул мужчине один. Костенко несколько секунд подумал, затем взял наушник из пальцев Вершинина и вставил в ухо. Сергей, конечно, музыку любил, но вообще-то слушал её очень нечасто. Пашу, который порой стремился тишину любой свободной минуты заткнуть очередной песней, это иногда даже удивляло. Как можно ехать куда-то, или готовить, или убираться, или просто гулять в тишине или только лишь окружающих звуках? Нет, конечно, юноша и сам порой любил послушать, что вокруг делается, но всё же. Пару раз даже спрашивал об этом у самого Костенко. Тот лишь пожимал плечами и махал рукой. Мол, издержки профессии. «И, наверное, уже что-то старческое», — шутил он. Тут же пояснял, мол, за жизнь заметил, что многие люди почему-то, чем старше становятся, тем больше стремятся к естественным звукам окружающей среды. То ли просто от всего устают, а то ли, чувствуя, как ускользает жизнь, пытаются уловить даже мелкие крупицы этой самой жизни. Паше такое объяснение никогда не нравилось, потому что от него всегда невыносимо щемило на душе. Становилось очень грустно.
Теперь, на секунду прокрутив в голове примерный типичный их с Сергеем диалог о музыке, Вершинин будто бы машинально потёрся кончиком носа о плечо Костенко, словно одновременно попытавшись поласкаться, удостовериться в том, что Сергея рядом, подбодрить его самого и отвлечься от дурных мыслей. Затем опять уложил голову щекой на плечо, вынул из кармана телефон, воткнул в него штекер наушников и принялся переключать песни в плейлисте. Наконец, выбрал подходящую и, спрятав телефон в сцепке рук, прикрыл глаза. Ещё сильнее потянуло в сон.