Перемирие
4 марта 2024 г. в 02:13
Горелов обычно в чужую жизнь не лез, ему и своей по горло хватало. Любил, конечно, докопаться до кого-нибудь, но это так, несерьёзно, ради шуток, поржёт, да успокоится. Особенно с друзьями, а уж в их личную жизнь нос особо не совал. Если только это, по его мнению, не угрожало чьей-то безопасности или типа того. По крайней мере, для себя он объяснял свою вездесущесть именно так.
В Пашину жизнь не мог не совать нос. Ну а как иначе-то? Вершинин ему вообще, считай, брат, они с ним с первого класса вместе: вместе девчонок за косички дёргали, вместе после уроков бегали в магазин, чтобы купить сухариков и каких-нибудь прочих гадостей, а потом трескать их где-нибудь во дворе, вместе списывали, вместе сбегали с уроков, вместе гоняли в футбол с пацанами, вместе пили за гаражами, вместе первый раз пробовали курить, вместе решали всякие проблемы, вместе обсуждали девчонок, вместе гоняли на тусовки. Прикрывали друг друга перед кем попало, выслушивали, если кому-то из них разбивали сердце — да Лёха, вон, сам, когда с Настей ссорился больно крепко, шёл к Паше выговориться и за советом. Вершинин для Горелова был больше, чем лучший друг, больше, чем брат — он был корешем, а кто может быть ближе и вернее корешей? Ты же с ними всю жизнь, что называется, с самого низа прохавал.
Поэтому Лёхе тяжелее всего было переживать за Пашу, когда тот весь измучился своим разладом с Костенко. Горелов изначально скептически был настроен относительно мужчины, но сомнениями своими друга старался не задалбывать — так, иногда чисто символически что-то ворчал, но не настаивал. Зато, когда Сергей так с Вершининым обошёлся, Лёха молчать уже не мог, его просто разрывало изнутри какой-то яростью — кто так обходится с его братанами, тому хана. И Пашу Лёха всеми силами пытался отвлечь, развеселить. Глупо, конечно, по его мнению, было влипать по уши в какого-то возрастного бандита, с которым ты, можно сказать, во сне познакомился, но Горелову было бы сложно осуждать Пашу за это. Странно, конечно, но это же Паша — как Лёха не может всерьёз на него за что-то злиться или ещё чего.
А потом, нате, пожалуйста, нарисовался. Вот уж кого-кого, а Сергея Лёха осуждать не гнушался. Да он и поминал-то его только самыми гневными и грязными словами, которые только мог вспомнить — в такие моменты даже Паша, который вообще-то «пострадавшим» побольше Лёхи был, просил его так не ругаться. Горелов не считал отъезд Костенко правильным, он вообще его поступки с того момента «мужицкими» не считал. И, когда Сергей внезапно снова замаячил на горизонте, Лёха чуть не лопнул от возмущения — он ума приложить не мог, как мужчине «хватило совести» вернуться и пытаться что-то решить.
Паша Лёхину горячительность, вспыльчивость, упёртость прекрасно знал, поэтому даже не думал его уведомлять о том, что решил встретиться с Сергеем. И уж тем более долго не решался рассказать Горелову, что дал Костенко ещё один шанс. Настолько долго, что Лёха узнал об этом через пару месяцев после примирения. И, разумеется, был ужасно возмущён. Он искренне не понимал, за что вообще Паша, так намучившийся, решил дать Сергею второй шанс. Потом, правда, пришёл к выводу, что во всём виновата дурацкая любовь — Настя же, вон, тоже ему кучу всяких косяков, в том числе и очень больших, прощала, и ничего, хорошо же всё складывается. Лёха попытался в своей картине мира накинуть примерное чувство любви в его представлении, знакомое ему по отношениям с Настей, на Пашу с его этим Костенко несчастным. Подумал, что Вершинин, видимо, и правда его любит, раз уж решил простить. А Лёха, как бы всё-таки ни ворчал, Паше-то доверял — если он счёл нужным принять Сергея обратно, значит, видимо, было, за что. Это осознание немного смягчило Лёху, но всё же образ Сергея в его глазах вовсе не отбелило.
Вершинин старался особо не грузить товарища историями о том, как у них там с Костенко всё складывается, потому что знал, что Горелов это не особо-то приветствует, но Лёха постепенно стал сам время от времени спрашивать, мол, «чё там, как там». Вероятно, по мнению Паши, пытался удостовериться, что с Вершининым в этих отношениях всё хорошо.
Конечно, прекрасным доказательством служило хотя бы то, что после примирения с Костенко Паша снова весь прямо-таки засветился, но всё же. К тому же, даже Лёхе пришлось по душе, что Сергей решил меняться, в том числе и работу сменить. Обида за Пашу ещё какое-то время остро колола Лёхино сердце, и он, честно говоря, даже думал куда-нибудь настучать, мол, вот как там у Костенко за душой всё на самом деле, чем он занимался. Но, конечно же, не стал так делать — Горелов всё-таки и сам стукачей на дух не переносил, тем более это было бы не очень справедливо по отношению к Паше. Может, конечно, и правильно — Лёха-то всё ещё считал, что этот самый Сергей Вершинину не чета, — но всё же несправедливо. Тем более взрослые же люди, пусть делают, что хотят.
В общем, Горелов побесился-побесился, но всё-таки смирился, хотя и был по-прежнему недоброжелательно настроен по отношению к Костенко. Старался с ним никак не пересекаться. Паша, в общем-то, понимая, что Лёха с Серёжей не ладит, старался их не сводить, а то мало ли. Горелов, вон, когда-то обещал морду Сергею набить, кто знает, вдруг он всё ещё собирается привести эту угрозу в исполнение.
Сам Костенко, который, разумеется, был в курсе такого отношения Лёхи, ничуть не смущался. Грозность Горелова его вовсе не пугала, но при этом мужчина не отрицал некой правоты юноши. Пашу это несколько возмущало, мол: «Серёж, ну, вышло и вышло, ты же тоже тогда не знал, что делать. Зачем теперь прошлое ворошить?», но Костенко всё ещё ощущал стойкое чувство вины или, по крайней мере, его отголоски, потому что Паша-то своей любовью постарался всё негативное, гнетущее, грызущее из души Сергея вывести, однако крупицы всё равно оставались. И они очень настойчиво соглашались с Лёхой. Тем более Костенко крайне ценил, что Горелов так мощно вступался за Пашу. Сергей понимал, что Лёша просто хочет всего хорошего для своего друга, поэтому Костенко мог бы Горелова разве что поблагодарить, а уж никак не осуждать. Но мужчина, в любом случае, относился к Алексею нормально, пожалуй, даже позитивно. Слишком уж устал по жизни злиться, обижаться, ненавидеть или ещё чего — сейчас хотелось только спокойствия и комфорта. Да и, правда, не за что ему было бы на Лёху злиться.
Паша долгие месяцев этак десять избегал контакта Серёжи и Лёши. Вернее, хотел, конечно, их примирить, всё-таки оба ему очень близки, но не сумел придумать, как это сделать. А потом, разумеется, наступил Пашин день рождения, и юноше ужасно сильно хотелось собрать близких вместе. Ну, не родителей и родственников, конечно, с ними-то отдельное празднование, а друзей. И Серёжу. Вершинин допускал мысль о том, что это не очень хорошая идея, но ему хотелось видеть всех вместе, да к тому же, Паша счёл разумным, что такой сбор может послужить толчком к примирению. Ну, или, по крайней мере, что и Костенко и Лёха достаточно сильно любят Пашу, чтобы не устроить драчку-собачку этим вечером.
Сергей, едва юноша озвучил ему свои желания, скептически поджал губы:
— Паш, может, лучше я просто вам квартиру оставлю на вечер, ну, или на ночь для гуляний? И вы тут как-нибудь без меня?
— Ой, ну почему? — ворчливо выпалил Вершинин, притуливаясь к боку Костенко, и, скрестив руки на груди, серьёзно поглядел на мужчину. — Это из-за Лёхи, да?
Сергей пожал плечами:
— Скорее нет, чем да. Если он согласится прийти, я ему ни слова не скажу, у меня к нему претензий нет. — Костенко вздохнул. — Я просто всё ещё не знаю, как ладить с твоими друзьями, — честно признался он. — Боюсь, что буду не к месту.
— Брось, со мной же ты ладишь, — улыбнулся Паша и требовательно ткнулся в чужие губы. — Если ты находишь общие темы со мной, а я нахожу общие темы со своими друзьями, то уж что-то смежное, думаю, обнаружить можно. Тем более я же буду с вами, как этакое, можно сказать, связующее звено, а не оставлю тебя один на один с ними.
Сергей с этим не мог не согласиться. Долго думал, поглаживая Пашкину взъерошенную макушку, а затем всё же заявил:
— Ладно. Давай попробуем. Только ты для начала у Лёхи своего мнение спроси. А то вдруг со всеми договоришься, а он упрётся, мол, «не пойду к твоему Костенко», и придётся менять планы, со всеми передоговариваться.
Вершинин усмехнулся, но согласно кивнул. С Лёхой разговор был короткий и, к радости Паши, увенчавшийся успехом. Правда, Горелов явно согласился, скрепя сердце — ради Паши. Впрочем, он так и озвучил:
— Ладно. Но только потому, что у тебя бёздник.
Обстановка была довольно домашняя, все свои — Серёжа, Лёха, Настя, Аня. Паша вообще в последнее время почти перестал тусоваться с всякими знакомыми и прочими не особо-то близкими друзьями. Даже на учёбе ни с кем не общался настолько доверительно, чтобы вписать человека в круг друзей. Наивный — он-то в последних классах школы думал, что студенческие годы проведёт за бесконечными тусовками и весельем. Нет, ну, разумеется, Паша порой выбирался куда-нибудь в клуб, но и то всё чаще со своими, да и не бесновался там особо. Иногда напивался сильнее, чем следовало, но не более того. Начинало хотеться какого-то уюта, что ли, более домашних посиделок. При своих Паша обшучивал это, мол, вот она какая — старость. В общем, празднование было действительно почти «семейное». Вершинин с Серёжей даже пару салатов нарезали — ну совсем уж как на домашнем застолье.
Вечер начался хорошо. По крайней мере, Лёша с Костенко никак не сцепились. Только Горелов глядел на мужчину хмуровато, волком, но ничего не говорил.
Долго ели, много пил, параллельно без конца болтали — всё-таки из-за учёбы получалось собираться не часто. Сергей, несмотря на свои сомнения по поводу того, что он сможет поладить с молодыми людьми, неплохо влился в беседу, хотя и был довольно сдержанным. Паша чувствовал неловкость Костенко, но при этом чётко осознавал, что мужчине, как оказалось, не так уж в тягость общаться с молодёжью — скорее тут на степень его раскрепощённости влияет присутствие Лёхи.
К середине вечера, когда уже значительно так подвыпили, чуть больше расслабились и наелись от пуза, решили смотреть подарки. Горелов подогнал бутылку хорошего алкоголя и косарик, по его словам, чисто символически. Аня подарила дорогие духи, которые Паше как-то раз очень понравились, когда он по предложению Антоновой после очередных посиделок с ней на фудкорте в торговом центре зарулил в магазин косметики — девушке там, видите ли, что-то надо было, а до метро идти всё равно вместе; пока ждал Аню, от нечего делать нюхал парфюмы. Надо же, а Вершинин об этих духах уже и думать забыл. А Настя подарила билет на концерт группы, одной из не то чтобы прямо-таки любимых, но прослушиваемых и уважаемых Пашей, который этим остался весьма доволен, и навороченную красивую зажигалку, чтобы «если уж курить, то красиво, а не с каким-нибудь барахлом из "Пятёрочки"». При открытии подарка Насти сама девушка будто бы неловко косилась на Костенко, словно пытаясь понять, не осуждает ли он такие подарки. Сергей это уловил, но виду не подал, а про себя усмехнулся — ну, правда, забавно ведь. Он же Пашке не мамка с папкой, он ему ничего запрещать не может. Курит его пацан иногда? Что ж с ним, пусть курит, его дело. За Сергеем и за самим иногда такое водится.
Пока смотрели Настин подарок, Лёха по зову природы отлучился в туалет, тем более подарок Мадышевой он и так видел, вместе же собирались на день рождения. Дело дошло до подарка Костенко — он преподнёс его ещё утром, но они с Пашей решили, что юноша откроет его вечером с остальными подарками. Для интриги, так сказать. Сергей в это время принялся убирать со стола ненужную посуду — переставлял на небольшой журнальный столик, стоящий у входа в комнату. Мужчина не любил, когда основной стол захламлён. Вершинин прекрасно всё понимал: Серёжа немного застеснялся, но при этом хотел поглядеть на реакцию юноши на подарок, иначе не стал бы оставлять всякие тарелки в комнате, а потащил бы на кухню.
С подарком Костенко даже запарился — завернул коробку в красивую бумагу. Паша торопливо развернул обёртку.
— Ого, — выпалил он крайне удивлённо, а затем поднял чуть округлившиеся глаза на Сергея. — Ты серьёзно, что ли?
На коленях юноши лежала коробка с новенькой игровой приставкой. Паша пару раз про такую заикался, но напрямую не просил, не настаивал, даже не то чтобы намекал — так, просто делился мнением. Костенко решил, что можно мальчишку немного побаловать, пусть развлекается в свободное время.
Вершинин повеселел ещё больше и рассыпался в бесконечных благодарностях, принимаясь открывать саму коробку, чтобы поглядеть на приставку.
В это время в комнату вернулся Лёха. Зайдя, он затормозил на входе возле стоящего у столика Костенко, окидывая его всё ещё скептическим взглядом. Сергей на него не смотрел, только во все глаза глядел на Вершинина, уже занятого распаковкой коробки и разговором с подругами, в котором, видимо, объяснял причины своего восторга более детально. Лёха, уже немного пьяненький, заложил руки в карманы джинсов, почти вызывающе посмотрел на Костенко и тихо спросил:
— Чё это вы так на него пялитесь?
Непонятно было, это он просто интересуется, задавая вопрос своим привычным нахальным тоном, или же пытается вывести на провокацию. Сергея такой вопрос, судя по всему, вовсе не задел.
— Любуюсь, — так же тихо отозвался он, даже не сводя глаз с Паши. — Такой солнечный, когда улыбается.
Костенко и сам не сумел сдержать лёгкую улыбку, мягко коснувшуюся его губ при созерцании Вершинина. Впрочем, Сергей тут же повернул голову к Горелову и снова улыбнулся, но уже почти виновато, как-то смущённо.
— Не говори ему, что я так сказал.
Лёха же теперь не выглядел таким нахальным — скорее обескураженным. Руки безвольно валялись в карманах, большие глаза пытливо впились в Костенко. Горелов и не думал сейчас потешаться, издеваться, сомневаться в том, что сказал мужчина. Что-то внутри Лёши дало трещину — до того восторженно прозвучали слова Сергея. В них было столько всеобъемлющего тепла, столько ласки, столько трепета, казалось, отразившегося на Лёхе, перекинувшегося куда-то на его кончики пальцев, столько самой нежной любви, что у Горелова самого сердце растаяло. Казалось бы, такой короткий ответ, но как ясно при этом сияли, горели глаза Сергея самым воодушевлённым, искренним светом. Невозможно было бы не поверить. Тут уж это было яснее ясного — Лёха мог бы допустить, что это Костенко так перед ним «отбелиться» пытается, но здесь так сильно, безудержно сквозило что-то настолько эмоциональное, первозданное, что у Горелова не было никаких сомнений в подлинности, искренности слов Сергея. Лёша только теперь впервые увидел, сколько же в Костенко самой кроткой, глубокой любви к Паше. Горелов по жизни мог со стороны казаться полным дураком, ничего не смыслящим в эмоциях, но на деле он всё прекрасно понимал и чувствовал, порой даже не нуждаясь в словах.
Несколько секунд глупо глядели друг на друга: Сергей привычно непроницаемо, однако всё же с едва-едва уловимым смущением, а Лёха — изумлённо, почти в замешательстве, но в то же время с неким умиротворением, которого будто бы очень долго искал. Костенко отмер первым.
— Спасибо, что заботишься о нём, — тихо проговорил мужчина. — Далеко не все так за друзей впрягаются и горой стоят, оберегают.
Теперь уже смутился Горелов. Он неопределённо подёрнул плечами, отводя взгляд.
— Знаете, что было, то было, ну, это я в плане вас, — хмыкнул юноша серьёзным тоном. — Но сейчас с вами Паша весь просто светится. — Голос Горелова его немного подводил, начинал сипеть и глохнуть, очевидно, Лёха не привык говорить такие искренние и достаточно личные вещи. — Так что это вам спасибо, что вы рядом с ним.
Сергей поджал губы и благодарно кивнул. По нему было видно, что ему будто бы стало чуть легче от этих Лёхиных слов. Помедлив ещё несколько секунд, Костенко вдруг протянул Горелову раскрытую ладонь. Тот поглядел сначала на неё, потом — в лицо Сергея и охотно пожал ему руку.
Стоило им расцепить ладони, как до них обоих донёсся голос Вершинина:
— Чего вы там встали-то? Идите сюда.
Юноша, не слышавший их разговора, но завидевших Горелова с Сергеем вместе, видимо, допустил, что они могут сейчас крепко поцапаться. И Лёха, и Костенко послушно двинулись в сторону остальных присутствующих, пока Паша уже с надеждой озвучивал: «Серёж, можно мы сейчас подрубить попробуем? Затестим все вместе?». Мужчина, разумеется, не был против.
Принялись возиться с подключением к телевизору, настройкой, расправились небыстро, зато все смогли вволю поиграть. Пока разбирались с приставкой, Лёха в какой-то момент снова оказался рядом с Костенко, попивающим из своей рюмки — Сергей пил, пожалуй, меньше всех, но зато крепкий коньяк. Горелов протянул ему свой стакан.
— За Пашу? — тихо предложил он.
— За Пашу, — охотно согласился Костенко и чокнулся с Лёшей, одновременно вместе с ним намахнув алкоголя. Уж за такой-то лаконичный, но прекрасный тост грех не выпить.