Instants

Под лапами дракона иссушённая земля, покрытая сетью трещин. Этот мир... Не может стать их новым домом. Они сами уничтожили его. Ярга склоняет голову набок, наблюдая за тем, как Парга благоговейно касается лезвия своей катаны. Да, Эрромат уничтожен, но они больше не повторят допущенной ошибки. Они чётко рассчитают силу, не обратят следующий мир в пепел. Больше никогда. – О чём ты думаешь, мой князь? – спрашивает Парга, перематывая кожу на рукояти. – Твой голос всегда такой отстранённый, – вместо ответа замечает Ярга. – Если бы я не знал тебя, я бы подумал, что тебе всё равно. Парга молчит, буравя его холодным взглядом. Ярга гладит бок дракона ладонью, кожа мгновенно согревается. Восхитительное ощущение – всадник и его дракон – почти одно целое. – Я остужаю твой пыл, – пожимает плечами он. Ярга гневно и весело скалится, признавая его слова правдивыми. Он соскальзывает вниз по горячему боку, на землю. Дракон издаёт недовольное рычание – не хочет отпускать его. – А я слишком добр к тебе. – Это не доброта, – отрезает Парга. Впрочем, его лицо чуть смягчается, когда первый князь опускается на валун рядом с ним. – Нет, не доброта. – Не доброта, – соглашается Ярга, почти уткнувшись кончиком носа в его щёку. – Может, благосклонность? Парга фыркает. – Как лестно, что князь выделяет меня среди прочих. – Довольно, – в его голосе звучат металлические нотки. Выходит пугающе, несмотря на то, что это почти шёпот. Даже у его привязанностей есть предел. Ярга умеет любить – и любит: семью, своего дракона, власть и чужой восторг, и пламенную эйфорию битвы. Но он способен наказать любого из собратьев, способен убить своего дракона, если тот станет неуправляем, способен одержать победу в битве. С Паргой... Сложно. Он безупречен настолько, насколько может быть безупречен кто-то, кто не он сам. Они похожи... И они совершенно разные. Острые углы Ярги и порою обманчиво мягкий Парга. Мир за миром меняют их, и густые чёрные кудри, обладателем которых его собрат стал, будят в нём что-то жестокое. Запах сородича становится острее. Ярга давит рык, ощущая как в между их тел рождается нечто почти грозовое. Сердце Парги бьётся так громко, так неприлично быстро, так маняще. – Ярга. О, как смеет он! Даже не вольность – наглость – вот так бросать его имя ему же в лицо. И всё же отчего-то гнев не пробуждается в нём, не расходится по телу, вскипев огненной волной. – Как должно? – сурово глядя, спрашивает он. Иначе нельзя: удержать в одних руках господство сложно, уступи отвоёванное уважение и его растопчут. – Для должного ты сидишь слишком близко, – укоряет Парга, не отводя от него взгляда. Впрочем, после небольшой паузы добавляет: – Мой князь. Ярга втягивает носом горячий воздух и резко поднимается на ноги, хоть это против его желания. Что-то странное творится с ним: послебитвенный дурман не уходит из головы, и, правда, к чему он делает то, что делает? Парга стал излишне дерзок, но он верный союзник и добрый воин. Потерять его расположение значит потерять расположение многих, и пока их путешествие не начало давать плоды, пока его право не стало непреложным, следует соблюдать осторожность. – Возвращайся к братьям, – мрачно велит он, забираясь на дракона. Урускур скребёт по земле когтями, оставляя крупные глубокие борозды. Под задумчивым взглядом Парги они взмывают в затянутое мглой небо.

***

Переход это всегда сложно. Все испытывают перегрузку, но особенно тяжело драконам. Здесь иной воздух, с кисловатым привкусом, такой, что сколько не вдыхай всё кажется, что испытываешь удушье. Разбитый лагерь тихим быть не может, так их много – целая тьма – и всё же Ярге кажется, что ещё немного и на них обрушится безмолвие. Его разрывает драконий рёв, заставляя немногих задремавших вскочить и схватиться за оружие. Нервозность распространяется как пожар при сильном ветре. Он движется к мечущейся самке, сопровождаемый Урускуром – не ясно, защищает дракон своего всадника или как вожак проверяет всё ли в порядке в его стае. Парга тщетно пытается унять свою драконицу, даже, к неудовольствию Ярги, откровенно подставляется, будто удар гигантской когтистой лапы всё равно что дружеский тычок, от которого не ломаются кости. – Что здесь... – он умолкает, заметив рядом с Агзурс бьющегося в агонии детёныша. Такое случается время от времени: даже новорождённого дракона трудно ранить, но неокрепший организм плохо переносит резкую смену условий, органы начинают отказывать и помочь, когда процесс запущен никак нельзя. Урускур издаёт низкий рёв за его плечом, больше напоминающий стон. Ярга понимает его: так и он чувствует себя, когда гибнут сородичи. Чувство потери ошеломляет, благо, это всё ещё единичные случаи. Парга смотрит на него со страданием во взгляде. С просьбой. Он почти расписывается в собственной слабости. Ему – им всем – повезло, что у их князя сил достаточно. И снисходительности, чтобы закрыть глаза на проявленное безволие. Ярга обнажает катану. Пара движений и страдания детёныша заканчиваются. Это милосердно.

***

Парга находит его сам, излишне молчаливый, горюющий по животному как по наву. В его глазах это неоправданно, но он не укоряет. Пока что. – Она не ест, – тихо произносит он, садясь непозволительно близко – как он сам имел неосторожность сесть в предыдущем мире. Но Ярга не гонит его, прислушиваясь к себе. Мягкосердечность собрата раздражает его. – Она может скорбеть, но голод скоро возьмёт верх. Молчание затягивается. У него покалывает кончики пальцев от желания намотать на руку эти глупые кудри. Осознание этого вообще приводит его в ярость: что за бред лезет ему в голову?! Он отказывается потакать этому. Он отказывается терпеть это дальше, и пусть это выглядит как побег, отстраняется и спешит вернуться в лагерь.

***

Сопротивление местного народца смехотворно. Под ногами Ярги руины, под мазками лезвия рассечённая плоть. В этот раз он, наученный горьким опытом, не истребляет, а завоёвывает. Вот она – его единая Навь – полноправная владычица, истинная госпожа. Победа пьянит. Преданность, с которой смотрят его братья пьянит. «Ярга! Ярга! Ярга! Ярга!» – в их ухмылках и их голосах, в утробном драконьем рыке, в непонятном жалком лепете аборигенов-уродцев. Их разглядывают теперь с брезгливым интересом – и нечто подобное получило в дар от Спящего плодородные земли и мягкий климат – не иначе как в компенсацию их неполноценности. Теперь это неважно. – Всё это наше, – вздыхает он, переполненный гордостью. – Всё это принадлежит нам. Урускур не обращает на него внимания, раздирая тушу какого-то местного скота. Жёлтые глаза пылают голодом, ноздри жадно раздуваются – кровь, он чует кровь – и она делает его ещё более разъярённым. – И мы только начали, – соглашается голос у него за спиной. – Почему ты не празднуешь со всеми? – холодно спрашивает Ярга, напоминая самому себе о решении избегать контакта. – Почему ты не празднуешь со всеми, – вторит ему Парга, становясь опасно близко, – мой князь? Ещё немного и их плечи соприкоснутся. Они переглядываются. Что-то рвётся из них обоих, скребётся изнутри о рёбра, почти такое же кровожадное, как их драконы. Не объяснить, не обуздать. Ярга – наконец-то – сжимает волосы Парги в кулаке, прижимается своим ртом к его, яростный, озлобленный. Они оба взбудораженные и агрессивные, скорее пытаются пожрать друг друга, чем поцеловаться. В висках пульсирует, хватка чужих пальцев на его плечах болезненная и травмирующая. И тем не менее – недостаточная. Мало. Ещё. Больше! Хватит. Ярга отталкивает его от себя. Они оба задыхаются, Парга кажется испуганным. У него на губах кровь – князь ощущает её у себя на языке. Это не то, что нужно им обоим. Это не приведёт их к цели, не сделает сильнее. Только будет мешать и путать. И если Ярга испытывает сожаление, когда бросает сухое: «обрежь волосы» прежде, чем уйти – это только его выбор.