Dr. Krennic or How I Learned to Stop Worrying and Love the Death Star

— Сэр, мне начать прицеливаться по их флоту? — спросил Ромоди. — Лорд Вейдер разберётся с их флотом. Цельтесь в базу на Скарифе. Выстрел минимальной мощности. — Да, сэр. Лейтенант Ро не могла поверить в это. Таркин приказал стрелять по своим. Не по повстанцам, а по базе Империи, в то время как директор Кренник был где-то там, внизу. Под ударом. Уже потом, трезвым, без примеси ошеломляющих эмоций от потери Орсона, действия губернатора стали весьма логичны, объяснимы. Таркин просто не мог упустить такой шанс — избавиться от надоедливого директора раз и навсегда. Никто конечно же не выразил сомнения и несогласия по поводу выбора цели. Все возможные «но» так и остались не произнесёнными вслух, да и не стал бы их слушать господин губернатор. Его воля — закон. Выстрел. Ярко-зелёный луч прошил атмосферу планеты, срезав верхушку Архива, ударив куда-то чуть дальше — всей разрушительной мощью — в океан, но взрывная волна добралась до базы в считаные секунды, стирая её в порошок. В тот самый момент, как директора Кренника не стало, в груди Эсме возникла пустота — чёрная дыра, тяжёлым камнем давившая, не давая дышать, сжимая болью сердце. Кренника больше нет. Этот ублюдок убил его. Призрачная надежда, что Орсон так или иначе выбрался из скарифского ада живым умерла, толком не успев родиться. Эсме хотела верить в чудо, была готова верить в Силу, в богов и демонов, да во что угодно, лишь бы директор остался жив. Но вместе с тем она знала, чувствовала, что его больше нет среди живых. Следующие несколько часов (в перспективе и дней) прошли для неё, скрытые туманом горечи от потери. И нельзя, чтобы треснула маска идеального офицера, нельзя показать, что что-то не так, что хочется волком выть, что хочется припереть губернатора к стенке и вырвать его поганое сердце голыми руками. Нужно делать вид, что ничего не случилось. Что всё идет как должно. Всё, как всегда. Триумф Империи и проигрыш её врагов. Эсме продержалась до конца смены, ничем не выдав того факта, что внутри неё всё разваливается на части. Чёрная тьма в груди разрастается, пожирая каждый сантиметр её тела, проглатывая её сознание, довольно чавкая. А затем неспешным, размеренным шагом, с трудом ещё помня, как правильно делать такую малость как ходить, она добралась до каюты Кренника. Двери закрылись и теперь можно наплакаться вволю, но вместо безудержных рыданий слёзы градинами просто катятся вниз по её щекам. Она в шоке. Всё не могло закончится так! Он просто не мог уйти так! Так глупо, так безнадежно… Так безвозвратно, в конце-то концов! Он вернётся. Он всегда возвращался к ней. Но сегодня всё изменилось. Навсегда. За несколько секунд. Что она здесь делает? Ведь зачем-то её сюда послали. У неё есть приказ. Чудовищный в своей неправильности. Она должна освободить каюту от вещей покойного директора. «Стойте, подождите, это ошибка!» — хотела было она закричать, но с губ слетело только дежурное «да, сэр, будет исполнено». Хватило пары контейнеров, чтобы собрать всё: вещи, документы, пару бутылок вина. Пачка сигарет, которую Эсме всё вертела в руках, прежде чем, наконец, открыть. Она вытащила одну сигарету, а всю остальную пачку сунула в карман брюк. Закурила, закашлялась. Курить она не курила, разве что пассивно, не возражая против того, чтобы её мужчины дымили. А потом она всё-таки разрыдалась, упав на кровать, в какой-то момент не уснув, но провалившись в туманную полудрему, не зная, сколько прошло времени, да и не желая знать, пусть бы и целая вечность. Ни думая вообще ни о чём, утонув в пустоте. В реальность позвали пальцы Ромоди, генерал ласково гладил её волосы, присев на краю кровати, ничего не говоря. Он запретил ей встречаться с Кренником, прекрасно понимая, что этот приказ своего непосредственного начальника лейтенант Ро нарушит. Ну и пусть. Она подняла на него свои глаза. Невозможно зелёные, полные боли, страданий и вместе с тем, смирения. Орсона Кренника больше нет. Эсме нашла в себе силы подняться, точнее добраться до края кровати, добраться до Ромоди, чтобы укрыться в объятиях генерала от реальности хотя бы ещё на несколько мгновений. — Пора идти, — произнёс он через какое-то время и она подчинилась неизбежному. *** Вейдер чуть не задушил адмирала Мотти — от неминуемый гибели родственника спас Таркин, приказав Вейдеру отпустить адмирала. В общем, обычная среда (хотя и четверг) на Звезде Смерти. Из хорошего, разве что прибывший на станцию среди прочих полковник Юларен. Она ужасно соскучилась. И как только с делами покончено (ах, эти невозможно длинные совещания!) полковник был «украден» Эсме. Ничего такого, просто племянница соскучилась по своему любимому дядюшке. И это, кстати, взаимно. Разговоры — это потом. Сначала он сжал её крепко-крепко, как только за ними закрылись двери каюты. Ещё чуть-чуть и сломает, но она только блаженно выдыхает, чувствуя себя, наконец, счастливой. Чувствуя вообще что-нибудь кроме этой чёрной пустоты, что поселилась в ней после смерти Орсона… На несколько волшебных часов, жарких-жарких, Юларен заставляет забыть её обо всем, обжигая нескромными ласками её тело; она плавится и тает в его руках, горит и пылает от его поцелуев. Чёрная боль отступает, сожженная огнём страсти любовников. — Могу я вернуться к тебе, Вуллф? — спрашивает Эсме, вычерчивая кончиком ногтя замысловатые узоры на пушистой груди полковника. Домой — в ИСБ. Это её единственная надежда, не сойти с ума на этой станции и не сделать какую-нибудь глупость, находясь в непосредственной близости от убийцы директора. — Ты нужна мне здесь, — отвечает Юларен, прижимая её к себе, шепотом, в самое ухо, продолжая: — Рядом с Уилхаффом. Вот даже как… Нет, конечно, Эсме не была настолько глупой дурочкой, чтобы всерьёз думать, что она что-то да значит для полковника. Что она — особенная. Но всё-таки больно узнать наверняка, что он просто использует её в своих целях. Что она — пешка в играх сильных мира сего. Разменная монета, личного мнения которой никто не спрашивал. — С этим могут возникнуть сложности, — аккуратно выдохнула она. — И какие же? — Начать с того, что кто-то, не будем показывать пальцем, кто именно, запретил мне приставать к… Уилхаффу, — дипломатично ответила Эсме, переводя стрелки на полковника. — И неужели ты меня послушалась? — Вы сомневаетесь во мне, полковник? — Нет, нет, верю. Но неужели наш дорогой Уилхафф ни разу не сделал первый шаг в этом направлении? Повторение имени губернатора резало нервны, своей пикантностью предмета обсуждения, но лучше уж так, чем губернатор, Гранд Мофф или Таркин — тогда боль снова просыпалась, сдавливая грудь Эсме, не давая дышать. В памяти Эсме возникли слова. Ничего не было. Она ничего не рассказала Юларену про новогодний презент за авторством Уилхаффа. Ведь ничего не было. В любом случае, это был никакой ни шаг на встречу, а скорее ничего не значащий эпизод. Странный, непонятный. Вспоминать о котором Эсме себе запретила. — Я не могу ответить на этот вопрос, — врать было бесполезно, всё равно полковник ИСБ распознает ложь, а сказать правду — нельзя. Оставалось аккуратно намекнуть. Он понял. Она продолжила через пару секунд, с тяжёлым сердцем, но если отказаться нельзя, то хотя бы пускай узнает о её боли. — И потом, после Скарифа… после Кренника… Она замолчала, не в силах продолжать. На глазах сами собой навернулись слёзы. — А я и не знал, что директор ранил тебя так сильно, Эсме. — Я сама этого не знала, Вуллф. Она невольно вспомнила ту встречу с директором, когда она предположила, что им больше не стоит встречаться. Какая глупость, в самом деле! Добровольно отказаться от Орсона. И вот теперь она его потеряла. — Я не могу, прости. — Ты должна. Это приказ. Должна? Кому, и зачем? Однако же выбора у неё нет. Он прав. Она должна. Это единственное, что ей остаётся ещё делать. Выполнять приказы — это у неё хорошо получается. — Так точно, сэр. Будет сделано, сэр, — подавленным голосом, чуть хриплым, как будто вот-вот пропадёт, произносит она, чувствуя, как полковник прижимает её к себе, жаркий. Живой. Её кукловод. И игра, в которой она оказалась, смертельно опасна. *** Таркин коротко поклонился, приветствуя принцессу Лейю Органу, за спиной которой стоял почётный эскорт в лице Дарта Вейдера. Если выражаться дипломатично. Пленница же в выражениях не стеснялась: я догадалась сразу, что вы здесь, по исходящему от вас зловонию, губернатор Таркин. Очаровательно. В кавычках, конечно же. Собственно говоря, господин губернатор, был такого же мнения о принцессе, что и стоящая за своей станцией лейтенант Ро. Обмен любезностями. Затем вся эта джентльменская игра «вам посчастливилось присутствовать на церемонии запуска станции» в какой-то момент сменяется резким нападением и требованием назвать «военную цель» вместо гражданской — висящего на прицеле голубого шарика — родной планеты принцессы. Таркин теряет терпение, приближаясь к девушке в белом, той отступать некуда, позади чёрная громадина ситха. Дантуин. Таркин доволен тем, что сломил сопротивление принцессы. Но ещё довольнее он становится, отдав приказ стрелять по Алдераану, и наблюдая за реакцией Лейи: самообладание сенатора трещит по швам. — Вы слишком доверчивы, — произносит губернатор, обещая после разобраться с мятежными друзьями Лейи на Дантуине. Но для эффективной демонстрации Дантуин находится слишком далеко, поэтому стрелять будут всё равно по Алдераану. Техники нажимают на кнопки и рычаги в нужной последовательности — БУМ — и через пару мгновений от планеты остаются только осколки. Да воспоминания. Последние иллюзии Ро рассыпаются в прах. Она среди монстров, среди чудовищ, по щелчку пальцев способных уничтожить обитаемую планету. Просто потому, что они могут это себе позволить. Это вам даже не приемлемый уровень потерь, когда три процента имперских войск, расквартированных на Джеде, не успели вовремя эвакуироваться… и всем наплевать. И ей тоже плевать. Это самое страшное. Она тоже монстр. Она тоже чудовище. Ей плевать на погибшие миллионы. Только за одну смерть она хочет отомстить. Но и это нельзя. *** Спутник Йавина, на котором обосновались мятежники, взорван. Мятежники разбиты, Империя победила. Доставайте шампанское, дамы и господа. Маленькое торжество по случаю победы, на которое Юларен взял с собой Эсме, нарядив ту в вечернее платье, в виде дорого аксессуара, решив сыграть в открытую, выбирая этот вариант из всех прочих. Так проще, надежнее и быстрее. Таркин произносит хвалебную речь в свою честь. Мол он всегда и давным-давно предвидел успех своей боевой станции. Доктрина Страха доказала свою эффективность на деле. От обычной сдержанной скромности губернатора не осталось и следа, оказывается Таркин тщеславен и самодоволен, почти также сильно, а может и больше, чем Кренник. Просто в отличие от директора это всё таилось в нём, скованное железной дисциплиной, но сегодня можно позволить себе насладиться триумфом, празднуя победу. Пузырьки шампанского легкомысленно существуют в высоких бокалах на тонких изящных ножках, перекочевывая в присутствующих господ военных. Таркин принимает поздравления, Таркин счастлив. Эсме посадила свою ненависть на цепь и играет свою роль, как она это видит и умеет. Весьма опасно и провокационно, на взгляд Юларена. — Ваша очаровательная племянница на выглядит счастливой, полковник, — замечает Таркин, по глазам, по легкой невесомой усмешке на губах, горькой. — Ну что вы, губернатор, я счастлива, за вас, за Империю и за всех нас, — это звучит как короткий тост и три бокала встречаются. И после сделанного глотка, она добавляет: — Жаль только, что директор Кренник не дожил до этого дня. Очень короткая, но весьма тяжеловесная пауза. В памяти её возник образ улыбающегося после уничтожения Джеды Кренника. Орсон, красивый как никогда. И в момент его триумфа Таркин унизил его, отобрав станцию. Эсме казалась, что у директора не выдержат нервы, и он пристрелит губернатора один точным выстрелом промеж глаз. — Увы, наш директор пал жертвой террористов, но теперь он отомщен. Эсме в этом очень сомневалась. Хотя такой вариант — Кренник, убитый повстанцами — весьма и весьма мог иметь место быть. Наверняка никто не мог сказать, как именно умер директор. Был ли он ещё жив в момент выстрела Звезды Смерти по Скарифу? Конечно, если бы на тот момент и оставался в живых, то залп оружия по базе перечеркнул даже самую призрачную возможность для директора выжить. И Таркин это прекрасно понимал. — В самом деле. Только это и радует, — произнесла Эсме, нисколько не радуясь, пристально глядя на Таркина с испепеляющей злобой во взгляде. Испугать его этот взгляд конечно же не мог, Гранд Мофф давно никого не боялся, все боялись его. — И конечно же победа была бы невозможна без директора. Это станция во многом его заслуга. А вот это было неожиданно. Таркин сказал что-то лестное о Креннике? Быть того не может. Или это просто из разряда о мертвых плохого не говорят? Скорее всего именно так. Хотя вряд ли Таркин стал бы утруждать себя вежливостью и соблюдением приличий относительно ненавистного им директора. Эсме удивилась, Таркин улыбнулся. А после этот разговор продолжился, но уже за закрытыми дверьми, без свидетелей, в формате тет-а-тет. *** Хотелось проломить губернатору череп массивным пресс-папье. Или перерезать горло вот этим милым и по всей видимости очень острым ножичком, украшающим рабочий стол губернатора. Копье со стеночки вот тоже подойдёт, хотя с этим, наверное, будет больше мороки. Попробовать задушить? В общем, много было способов убить Таркина прямо сейчас. Но это, конечно же, только в мечтах. В реальности ничего такого она совершить не могла. Во-первых, он с легкостью обезоружил бы её. Во-вторых, бежать было бы некуда, всё равно что умереть вместе с ним. И, в-третьих, Юларен будет не рад такому исходу, мягко говоря. Да и вообще, смерть Таркина не вернёт ей Кренника, а вот проблемами может обеспечить по полной программе. И поэтому она пьёт. — Вы расстроены, — он не спрашивает, он утверждает, зная это наверняка. — Да, — соглашается она, не глядя на мужчину, бессмысленно покачивая туфелькой на кончиках пальцев. — Посмотри на меня, Эсме. Она нехотя поворачивает голову, глядя на губернатора, делая очередной глоток. Он так близко сейчас, сидит рядом с ней на диване. — Это тебе не поможет, — говорит он про алкоголь, забирает из её рук бокал, ставит на столик. — Но я могу. Лёгкая улыбка появляется на её губах. Эсме позволяет Таркину притянуть себя, обнять, и поцеловать. Она даже отвечает на его поцелуй, прикрыв глаза. Но потом, когда поцелуй кончается, она отвешивает ему звонкую пощечину, сильно и от души. На сколько позволяет небольшой замах. Взгляд губернатора темнеет. Но ничего не происходит. Он не ударяет её в ответ, назвав как-нибудь нелестно. Мерзавка, паршивка, шлюха… Но он даже не выпускает её из своих рук. Лишь улыбается, а затем и вовсе окончательно сбивает Эсме с толку, начиная смеяться. — Что смешного, губернатор? — спрашивает Эсме, не понимая, что происходит. — Потом расскажу, — отсмеявшись произносит он. — А теперь, полагаю ты больше не предпримешь глупых попыток сопротивления. — Что ещё мне остаётся делать, кроме как покориться вам, Уилхафф? — Не дожидаясь разрешения она называет его по имени. Это тоже своего рода мятеж. Теперь она целует его, не давая ответить, запуская пальцы в седые, мягкие волосы губернатора, в то время как его пальцы расстегивают молнию её платья. Ладони скользят по обнажившейся спине женщины, гладят, сжимают ягодицы, дразнят, лишь легонько, мимолетно задевая пространство между ними. Снимать нечего, трусиков нет. Он усаживает её к себе на колени, помогая снять платье и захватывая Эсме в плен своих рук. Снова. Сжимая грудь женщины, губами касаясь её шеи, большими пальцами легонько касаясь затвердевших сосков Эсме, заставляя её податься к нему ещё ближе, откинув голову назад, возбужденно выдохнув. Затем указательными пальцами касаясь самых кончиков сосков, продолжая так играть с ними немного, а затем резко и грубо вдавив из внутрь груди, заставляя женщину выгнуться от удовольствия. Вдавливая соски, он стал крутить их, чувствуя, как она начала чуть двигать бедрами от нетерпения. Потом он, наоборот, потянул за соски, сильно сжимая их, сплющив. Ладони мужчины опускаются вниз, гладят живот, вниз, вниз, вниз. Разводя чуть в стороны длинные стройные ноги, оглаживая ладные бедра. Касается пальцами жестких завитков волос на лобке. — Что тут у нас? Какая пушистая киска! — услышав такие слова за авторством Таркина, Эсме невольно покраснела. Таркин легонько прикусил её за мочку уха, отдавая приказ на будущее: — Сбрить. Пальца губернатора пробираются сквозь густые волосы, убирая те в стороны, добираясь до розовой плоти, скользя легко и властно. — Такая мокрая и вся моя, — выдыхает он, еле слышно, сводя своим голосом с ума. В прошлый раз он был молчалив. Конечно, нельзя сделать окончательный вывод о сексуальных пристрастиях с одного только раза… Оказывается Такрин тоже любить поговорить. Видимо, когда есть настроение и время. Вот как сейчас. — Моя и только моя. Он прижимает её к себе, упиваясь собственной над ней властью. Всё, хватит, теперь он никому её не отдаст. Ни с кем больше не станет делиться этим драгоценным камнем. Теперь Изумруд только его, и ничья больше. — Уилхафф, — выдыхает она, пронзённая насквозь особенно чувственной лаской. Резко, зло им оборванной. Ни с того ни с сего. Всё же было хорошо, просто прекрасно. Так что же не так? Разве что он хочет её помучить. Весьма вероятно. Или его собственное терпение лопнуло? — Встать! — коротко, резко командует он и она подчиняется, угадывая, что он от неё хочет. Встает, держась руками за спинку дивана. Он ударяет её по заднице, не сильно, но приятно. А через пару мгновений (расстегнуть ремень, молнию на брюках) она чувствует его внутри. И становится так приятно, так хорошо. В какой-то момент ладони его сжимают её грудь. И всё это длится целую вечность… А потом он курит, предлагает сигарету ей, но она отказывается, лишь жадно вдыхая выдыхаемый им дым. Если она ничего не путает, то Кренник курил такие же… Эсме тянется за платьем, но он останавливает её: — Я с тобой ещё не закончил, моя милая. Докурив, он поднимает с дивана, протягивает Эсме руку — воплощение обходительности и галантности — помогая ей подняться. *** Страсть плавит часы минута за минутой, ласка за лаской. Требовательно, резко, жадно. Поцелуи его горячи и жестоки, он ставит засосы по её телу, метки. Терзает и делает больно, но это ей нравится. Это помогает прогнать боль и тоску. Если не забыть навсегда, но забыться… Когда сон всё же становится сильнее, Тракин засыпает, обняв Эсме сзади, не желая выпускать кажется ни на секунду. Кто мог подумать, что Гранд Мофф так отчаянно нуждается в человеческом тепле, в женщине рядом, в его постели, уснувшей, а не просто использованной и выставленной за дверь. Кто бы мог подумать, что его хватит (сколько там ему лет?) почти на всю ночь. И даже на утро, но всё по порядку… Эсме уснула, измотанная им, уставшая. Но проснулась, услышав, как кто-то зовёт её. Эсме – голосом Орсона. Она открыла глаза и увидела директора, зажала собственный рот рукой, чтобы не закричать. Кренник сидел на краю постели и был не в телесной оболочке. Кренник был сияющий синим отливом призраком. — Орсон! — прошептала она. Потянулась к нему рукой, но перед ней была только пустота, синяя, мерцающая. Призрак. Пальцы дрожали. Мысли метались бешено в голове, пытаясь понять, что случилось, что происходит. Самая очевидная — что это всего лишь сон её больного воображения — почему-то не принималась в расчет. — Тише малышка, я попробую всё объяснить. Хотя я сам до конца не понимаю, что и как. Почему и зачем. И он объяснил, как умел, как понял всё сам. — Видишь ли, у меня осталось как минимум одно не законченное дело. Звезда Смерти. — Но станция работает! На все сто, — возразила Эсме. Слишком громко, опасливо посмотрев на спящего рядом губернатора. — Не волнуйся, наш общий друг нам сегодня не помешает… — Орсон я в самом деле не хотела этого, — поспешила оправдаться Эсме. Полуправда, полуложь, зависящая от точки зрения. — Ох, не переживая, моя хорошая. Мы все очень хорошо провели время. И я в том числе. Видишь ли, посмертное существование — непростая задачка. И без тела, согласного приютить душу — это ещё сложнее. — Постой, я правильно поняла? Вы делите его тело? И губернатор на это согласился? — Эсме рассмеялась, нервно вздрогнув, когда Таркин пошевелился: устраиваясь поудобнее. — Директор, вон из моей головы! — Я нужен вам, Уилхафф. — Какие глупости! И что за фамильярность, директор! Немедленно прекратите. Как как вы вообще тут оказались? Директор лишь примирительно развёл руками. — Ненависть нас связала, губернатор. — Так вот, есть парочка-другая недоделок, — чуть виновато признался директор. Очаровательный даже в смерти. — Ещё, я провел большую часть своей жизни рядом с кайберами станции. Это не проходит бесследно, как оказалось. И потом, у меня есть ты. — Я? Я-то здесь причём? — Ты — последний якорь, удерживающий мою душу между мирами. Своей похотью. — Однако… Звезда Смерти, кайберы, ненависть Таркина и моя мокрая киска… Интересная магическая формула или как это там всё называется, вместо взятое? Я, возможно, просто очень пьяна. Призрак Кренника между тем невесомыми поцелуями скользил вверх по женским ножкам, ласковым ветерком, заставив мурашки бегать по телу. Остановился было на середине, но рассудив здраво, что в своём не телесном состоянии мало что может сделать полезного и приятного, поднялся выше, встретившись наконец взглядом с Эсме. Нависая над ней всем «телом», призрачно напоминая, как оно было между ними обычно; Эсме непроизвольно подалась чуть вперёд, в тщетной попытке быть к нему ближе. — Просто доверься мне, Эсме. Всё будет хорошо. Он начал таять, исчезая. — Орсон, постой! Что случиться, когда ты исправишь все недоделки? Ты исчезнешь навсегда? — Понятия не имею, — он пожал плечами. — В любом случае, я всегда попытаюсь найти лазейку, чтобы остаться или вернуться. Подмигнув напоследок, он наконец исчез. Эсме уснула, утром помня так немного из этого странного разговора. Почти ничего. Пребывая только в какой-то странной уверенности, что теперь всё будет хорошо. Что теперь у неё появился ангел-хранитель в белом плаще… или что-то вроде того. *** Как известно, утро добрым не бывает, но сегодняшнее было исключением. Разве что очень странным. Для начала Эсме проснулась в кровати Гранд Моффа; позже, чем он, уже успевший проснуться, принять душ, разве что каф ещё не успел выпить. Эсме также приняла душ, на крючке заботливо заранее был повешен чёрный женский шелковый халатик, несколько большего размера, ибо адмирал Даала была чуть выше и шире в плечах, чем Эсме. Но, собственно, говоря, запахнуться поглубже, да подпоясаться потуже и будет в самый раз. Потом был завтрак, во время которого Таркин нет-нет, да и бросал на Эсме почти влюбленные взгляды, улыбаясь. Было не привычно видеть настолько счастливого губернатора при свете дня, ладно ещё ночью в приступе сладострастия, но чтобы вот так, как сейчас… а не налил ли он себе в каф пару капелек коньяка на манер Ромоди? Помяни ситха… Пришел генерал, принес для Эсме сменный комплект формы в кофре. — Доброе утро, губернатор. — Секундная пауза и дипломатичное приветствие и для Эсме, хотя в поле зрения генерала она попала лишь мельком. Работа у него такая: всё замечать и вместе с тем ничего не видеть. — Мадам. — Доброе утро, генерал. — Вот ваше расписание на сегодня и запасной комплект формы, как вы просили, господин губернатор, сэр, — Ромоди невозмутим. Как будто каждое утро Гранд Моффа начинается именно так: с чашечки горячего кафа и любовницы за столом. — Спасибо, — произносит Эсме, благодаря сразу обоих. В самом деле, очень мило со стороны Таркина позаботиться о такой, казалось бы, мелочи, как свежая форма с утра. Да ещё и приватность обеспечена. Ромоди много чего мог рассказать и частенько смешил до упаду анекдотами, но говоря много в самом деле раскрывал так мало, по-настоящему важные секреты храня свято. — Выпейте с нами чашечку кафа, генерал, — предложил вдруг Таркин. Такого Ромоди не ожидал. — Эсме будь добра. Эсме поспешила организовать для Хёрста каф. Теперь это был завтрак на троих. Таркин пил каф, просматривая своё расписание в планшете. Хёрст недоумевал всего пару мгновений, затем не задавая лишних вопросов просто пил каф. Эсме коротко хохотнула. — Что такое, моя прелесть? — спросил Таркин. Хёрст стоически не поперхнулся, хотя это было весьма возможно. — Да так, вспомнила кое-что интересное… — Расскажи, посмеёмся вместе. — О, боюсь это история для ужина, а не для завтрака. — В таком случае, как-нибудь в другой раз. Потом Эсме пошла одеваться, Таркин был уже за рабочим столом. Начинался новый день. Ромоди ждал её. — Лейтенант, вы ничего не забыли? — вдруг спросил губернатор. Эсме начала лихорадочно соображать, в панике потрогала грудь (однажды она таки забыла надеть лифчик после свидания), но потом вспомнила, что вчера этого предмета гардероба на ней не было вообще, лишь платье и туфли, упакованные в кофр. Вопросительно посмотрела на Ромоди, ища поддержки и генерала. Может он знает? Он лишь коротко пожал плечами, для него всё это было такой загадкой, как и для Эсме. Таркин коснулся двумя сведёнными вместе пальцами собственной щеки, намекая на прощальный поцелуй. Ромоди сделала вид, что его здесь нет. Эсме поцеловала губернатора в щеку. — Ну и зачем был весь этот спектакль, Кренник? — спросил губернатор, когда генерал и лейтенант ушли. Призрак Кренника развалился в кожаном кресле, закурив призрачную же сигарету. Весьма удобно, даже не нужна зажигалка, достаточно усилия мысли. — Так… Люблю, знаете начинать день с поцелуя красивой женщины. А вы разве нет? — Директор, вы неисправимы, даже после смерти. Но давайте займёмся делами. Кренник уже было хотел наколдовать себе бокал красного вина. Хотелось виски, но чутье подсказывало, что лучше начать «делать фокусы» именно с вина, и непременно с красного. Ранкор знает почему, но об этом он подумает как-нибудь в другой раз. Сейчас же и вправду следовало заняться делами, как это предложил Таркин. *** Ромоди и Эсме ехали в лифте. Напряжение между ними можно было, как говориться резать ножом. Или даже световым мечом, если получиться одолжить у Вейдера… Эсме хотела было начать говорить, но Хёрст её опередил: — Лейтенант, давайте мы не будем задавать друг другу неудобные вопросы, на которое мы не хотим знать ответы. — Совершенно с вами согласна, генерал. Она улыбнулась. И он улыбнулся в ответ.