***
Сокджин каждый день ждал царского гонца — но дождался его только после первых заморозков. Царь любил зимовать в Пасаргадах, но в этом году он провёл там лето, а вновь оставлять столицу не захотел. Сопровождение царского гарема — ответственная и непростая задача, и Сокджин бы не назвал дорогу в Персеполь ни лёгкой, ни приятной. Но рядом был Намджун, и можно было ехать рядом и вести неспешные беседы, а по ночам отходить подальше и смотреть на звёзды, лёжа в траве на плащах. Но когда впереди появились башни Персеполя, Сокджин сжал поводья до побледневших костяшек. — Давно мы здесь не были, — заметил Намджун, что ехал рядом. И мягко спросил: — Ты в порядке? — Я очень хочу его увидеть, — признался Сокджин. — Я скучал. И очень за него волновался. И он вполне мог пострадать при нападении Датама и не дать знать ни единым словом. — Ты о Юнги? — Намджун чуть улыбнулся. — Я тоже очень соскучился по нему. Мне не хватало ни наших игр, ни разговоров, ни посиделок за столом, ни его вредного тона… Кажется, придётся нам с тобой драться за его внимание, — он негромко хохотнул. — Всё хорошо, Сокджин. Мы уже близко. Скоро мы сможем увидеться. — Я так надеюсь, что он выйдет нас встречать, — нежно выдохнул Сокджин. — Не рассказывай ему, что я скучал, он станет совсем несносным. Но за плечом царя царей Юнги не было. И за те часы, что Сокджин отдавал распоряжения, размещая гарем и проверяя, всё ли устроено довольно и правильно, он не появился. — Забудь все добрые слова, что я тебе о нём говорил! — рыкнул он, столкнувшись с Намджуном, которого тоже, едва он переступил порог дворца, заняли дела начальника стражи. — Сейчас я поднимусь к нему, удостоверюсь, что он жив, и не переступлю его порога до конца года! — Пойдём вместе, у меня есть немного времени, — сказал тот, а по пути удивлялся вслух, что и Тэхёна нигде не было видно. — Может, они как медведи впали в спячку? — Вы как раз к ужину, — невозмутимо, словно они расстались вчера, заявил Юнги, когда гости отворили дверь его покоев. И раскинул руки для объятия. — Превосходный ужин — из дома генерала! — широко заулыбался Тэхён. Рана на его шее уже почти полностью затянулась, но он всё равно продолжал носить на ней повязки, причём из шёлка разных цветов — точно задавал моду, придумывал интересные способы завязать, экспериментировал. — А мы боялись, что почуяв нас, вы стремительно покинули Персеполь, — фыркнул Намджун, который успел перебрать кучу вариантов, пока они поднимались. А затем первым обнял Юнги, коротко, но по-медвежьи крепко. — Я скучал! Сокджин — не очень. — Я так и думал, — Юнги вернул ему крепкое объятие, подкрепив его улыбкой. — Садись к столу. Сахи наготовила и прислала разного. А суп варил Тэхён. — Ты что сделал со стенами? — прошептал Сокджин, вжимаясь в дверь, пока Юнги шёл к нему. — Со своими прекрасными белыми стенами? Юнги, ты это нарочно? Чтобы я не приходил? Тот сгрёб его в объятия и зашептал на ухо: — Я скучал по тебе и твоим визитам. Я так старался спасти пионы, но они всё же замёрзли. Но все мои розы твои, родной. Не ругайся, прошу, мы ждали тебя. Я ждал. — А стены? — вяло трепыхнувшись, спросил Сокджин. И опустил голову Юнги на плечо. — Это моя заслуга, — подал голос Тэхён, усадив Намджуна за стол и подойдя к ним обоим. — Не потому что они казались мне ужасными в своей белизне или мне больше не на чем было использовать краски. Так было нужно, Сокджин. Тебе же раньше нравилось, как я рисую? Или тут совсем ужасно получилось? И меня кто-нибудь обнимет вообще? По мне вы не соскучились? — Соскучились, очень, — Сокджин притянул Тэхёна. — Прости… Но раньше ты не рисовал столь… масштабно. Нет, не ужасно, но я не ожидал. Ладно, если было надо, то я как-нибудь переживу. Он выглядел почти смущённо: совсем не хотел критиковать творчество друга. — Это должно было как-то согреть башню, да? — уже тише спросил он. — Это её и согрело, — улыбнулся Тэхён, обнимая его. — К весне я всё перекрашу. В красный! Полностью! — а потом засмеялся, замечая, как изменились лица всех присутствующих, включая Намджуна. — Встречаться будем у меня, — грозно свёл брови Сокджин, но тоже рассмеялся: невозможно было не радоваться, когда рядом улыбался Тэхён, а Юнги смотрел на того как на величайшее сокровище в мире. И ясно было, что даже если Тэхён решит разбавить этот красный зелёными полосами, тот ему и это позволит. — Хорошо, я буду иногда спускаться, — кивнул Юнги и подтолкнул его к столу. — Садись, пока всё ещё горячее. — Или пока я всё не съел, — хохотнул Намджун, потому что уже начал. Перед едой племянницы он никогда не мог устоять. Да и суп от прорицателя тоже оказался очень ароматным, наваристым и таким же необычным, как он сам. — Если ты оставишь меня голодным вечером, — пригрозил Сокджин, нимало не заботясь о том, что их слышат, — я оставлю тебя голодным ночью. И поспешно сел на подушки, придвинув горшочек с супом поближе. — Ешь, ешь побольше, — Намджун с взволнованным видом придвинул к Сокджину несколько блюд — с мясом и сыром. — О, как же это вкусно! — Почему все знакомы с твоей племянницей, кроме меня? — немного удивлённо спросил тот, когда первый голод был утолён, но трапеза продолжалась. Теперь можно было просто смаковать оттенки вкусов, и Сокджин жмурился от удовольствия. — Потому что тебе не приходилось бывать у неё дома, исключая тот вечер, когда ты привёз двух наложников, — отозвался Намджун. — Но если бы ты согласился тогда поужинать с нами, думаю, ты бы сам просил меня почаще тебя туда приводить. — А я часто там бываю, — заметил Тэхён. — Я подружился с Чимином. И мы даже вместе с Юнги их навещали! — Я просил Намджуна не приводить тебя, — ровно сказал Юнги. — И сейчас повторю просьбу, если ты не пообещаешь мне не ставить государевы интересы превыше простой семьи, которая нуждается только в том, чтобы их не трогали лишний раз. — О, Чимин прекрасный юноша. Я рад, что вы подружились, — нежно заулыбался Сокджин и перевёл на Юнги недоумевающий взгляд. — Почему? Это какой-то секрет? Что-то, что я не должен знать? И требовательно посмотрел на Намджуна. — Давай ты дашь обещание Юнги, а потом мы поедем навестить мою племянницу, — хорошо подумав, предложил тот. А Тэхён переглянулся с Юнги. Тот смотрел твёрдо и спокойно. Это не было прихотью или упрямством, понял Сокджин: его действительно никуда не подпустят, если он не доверится и не даст желанного Юнги обещания. — Хорошо, — после нескольких минут мучительных раздумий согласился Сокджин. — Я не понимаю, что вы скрываете, но обещаю. Намджун выдохнул, а затем поспешил перевести тему. Разговоры за столом ещё долго не стихали, даже когда сам стол опустел общими усилиями. Им было чем поделиться, за эти месяцы многое произошло, что тут, что в Пасаргадах. Намджун то хмурился, то улыбался, а когда его пятки под низким столом коснулось что-то мокрое и шершавое — едва не снёс тот самый стол, подпрыгнув почти до потолка. Так-то он был не из пугливых, конечно, но тут чуть душу богам не отдал. — Это что такое?.. — и даже за кинжал схватился. Юнги нырнул рукой под стол и извлёк оттуда трехцветную, заметно подросшую и похорошевшую кошку. — Это Джая, — представил он пушистую проказницу. — Она здесь живёт. Тэхён принёс её от Чимина. И водрузил её на плечо привычным жестом. Сокджин не решился тянуть руки. Но, уходя уже далеко за полночь в свои покои вместе с Намджуном, шепнул Юнги на ухо: — Удивительно, как один человек меняет другого. — Это справедливо к каждому из нас, — отозвался тот. Глаза прорицателя светились тёплой улыбкой.***
Хосок слушал Сокджина, мрачнея. Его светлая улыбка таяла с каждым словом царского советника, пока не исчезла полностью. — Но это же неправильно, Сокджин, — тихо сказал он. — Так нельзя. — Я понимаю твои возражения и заранее согласен с ними. Понимаю, как тебе неприятно всё это. Понимаю, что ты не хочешь в этом участвовать. — Сокджин взял его за руку и тоскливо вздохнул. — Я тоже не хочу. Но мне постоянно приходится выбирать меньшее из зол. Если я обвиню Ариобарзана официально, его отдадут царским дознавателям. И даже если он во всём признается в первые же минуты, его будут пытать. Семью арестуют и тоже подвергнут пыткам. Если его сыновья не смогут доказать свою непричастность, их казнят. Царь и так зол на Датама… Если его гнев не утихнет, пострадают и дети, включая малых, и жёны, и слуги. На одной чаше весов всё это, на второй — единственная смерть — Золотые лошади — не убийцы, — Хосок с горечью поджал губы. — Вот с этим позволь не согласиться, — тут же отозвался Сокджин. — Я видел тебя после конюшни. Едва узнал. Прошу, Хосок. Лошадь не пострадает. После всего мы тихонько вернём её во дворец. Хосок был абисиндским жрецом, признанным царём. Мог ли он отказаться? Он осторожно высвободил пальцы из руки Сокджина и грустно пообещал: — Хорошо, я всё подготовлю. Доказательств вины Ариобарзана у Сокджина хватало, но он дал отступнику последний шанс, когда тот явился в Персеполь по приглашению дать показания по делу Датама. — Больше ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил советник, когда Ариобарзан закончил поливать Датама грязью и искусно выгораживать себя, чтобы не попасть под подозрения. — Это всё, Сокджин, — откликнулся он. — Я рассказал тебе всё. — Хорошо, — тот прикрыл глаза на миг. — Царь благодарит тебя за службу. Я благодарю тебя за честность. В награду и в знак особого расположения царь дарует тебе истинное сокровище — жеребца из золотого табуна. Лицо сатрапа озарилось алчным восторгом — подарок и впрямь был царским. Не каждый царский зять мог похвастаться золотыми лошадьми в своей конюшне. Отливающий тёмным золотом, с огненной гривой, ласковый и послушный, с богатой упряжью и золотым седлом — таким Хосок вывел сатрапу обещанного жеребца. На нём Ариобарзан и отправился домой, благодаря небо и всех богов, что уберегли его от беды. Он едва выехал за городские ворота, как золотой жеребец словно обезумел: взвился на дыбы, забил копытами. Личная гвардия Ариобарзана бросилась к нему, попытались подхватить лошадь под уздцы, но было поздно. Ариобарзан, сатрап Фригии, лежал в дорожной пыли с разбитой копытами головой. Датам был казнён публично, после долгого пребывания в темнице, куда приходили и царские дознаватели, и сам царь, и даже его мать. У Парисатиды к предателю её доверия и царского благоволения были свои претензии, как и способы сделать его последние дни жизни на земле такими, что смерть покажется ему избавлением. — Когда мы уже сможем выбраться к моей племяннице? — спросил Намджун, что слышал много рассказов от Тэхёна о том, как живут его родственники, но даже самыми подробными рассказами сыт не будешь — нужно было увидеться лично. — Право слово, я жажду посмотреть в глаза этому наглецу Чонгуку! Пусть он и герой, но… разве ж это подвиг: отказываться от жены! Конечно, для всех прочих Сахи оставалась женой генерала, но Намджуну с Сокджином было известно чуть больше, главе стражи, как родственнику, который всё равно рано или поздно об этом узнает, а всё, что знал Намджун, знал и Сокджин. Ну, почти всё. — Не зря я сразу почувствовал, что красивый юноша ему понравится больше, — Сокджин если и улыбался, то с грустью. — Оставь, Намджун. Если он не любит девушку, пусть даст ей развод, а она устроит своё счастье. Что за радость жить без любви? Что за радость жить с человеком, который отвергает? Пусть они будут счастливы. Я понимаю, семейные ценности, в твоём роду не было разводов… Так что же им, жизнь ломать из-за этого? — Так и нашёл бы себе красивого юношу ещё до того, как согласился взять её в жёны! — парировал тот. — Впрочем, ты прав, любовь — не бесконечно стабильная… стихия? — это было не совсем правильное слово, не очень подходящее, но Намджун не смог подобрать другого. — Она имеет свойство исчезать и заканчиваться. Но в глаза я ему всё равно хочу посмотреть! И ей тоже… — Не поеду с тобой, — решил Сокджин, подтаскивая к себе очередную кипу свитков. — Если ты будешь их стыдить, вы непременно поругаетесь. А я этого не люблю. По рассказам Тэхёна я уже нарисовал себе такую славную картину их жизни… Вот с Тэхёном и съезжу, когда он соберётся в следующий раз. — Иногда ты такой же вредный, как и твой родич, — усмехнулся Намджун, но осторожно, мягко коснулся его руки. — Я не буду никого стыдить. Или ты считаешь, что мой взгляд так тяжело воспринимать? Пожалуйста, давай поедем вместе? Я обещаю, что ни слова не скажу. Буду перемалывать слова внутри себя. Но ругаться не стану. — Только если обещаешь, — Сокджин переплёл с ним пальцы. — Я всё в тебе люблю, но иногда твоё упрямство и нежелание взглянуть шире… страшно роднит тебя с Чонгуком! Ты женил их раньше, чем они успели осмыслить происходящее, а теперь возмущаешься, что они не оправдали твоих ожиданий. Мир многомерен, а любовь многолика, Намджун. У генерала было всё, чтобы полюбить твою племянницу, но его сердце откликнулось Хосоку. Разве они в этом виноваты? Не виноваты. Но я тебе верю, твоему обещанию. А если мы едем, помоги мне выбрать подарок для твоей племянницы. — А какие есть варианты? — тут же спросил Намджун, но прежде чем Сокджин ответил, добавил чуть тише, откровеннее: — Хочешь страшную тайну обо мне? Я был очень подавлен смертью моего брата, я обещал ему заботиться о Сахи, когда тот ещё был жив, но не думал, что мне придётся это делать… Я полюбил её, как родную дочь и постарался обеспечить ей хорошую жизнь. Но дело сейчас не в том, что я слишком много на себя взял. Мне просто всегда хотелось, чтобы у меня был сын. Родной сын, понимаешь? И, наверное, я хотел бы так воспринимать Чонгука, хотя этот мальчишка просто ужасно своеволен!.. Ты прав, наверное, мы чем-то похожи… Сокджин придвинулся ближе и обнял его за плечи, утешающе поглаживая. — Я понимаю, Намджун, — тихо отозвался он. — Кто же не хочет своего сына? Но в твоей семье есть дети. Пусть не твои, но они живы, здоровы и твой род продолжается. Твоя семья полна. Поверь мне, это уже немыслимое счастье. — Счастье — это то, что мы с тобой нашли друг друга, — Намджун чуть улыбнулся и прижался лбом к его виску. — Но ты прав, в моей семье достаточно детей, пусть они и не имеют ко мне отношения. Но такие — не самые лучшие — отцовские чувства вызывает у меня только Чонгук. А ведь он не мальчик уже, как бы я не выражался. Его уже не переделаешь… Остаётся только смириться, да? — Только смириться и любить его таким, как он есть, — согласился Сокджин. — Как я люблю Юнги. Он ведь тоже не подарок. Так всё же, Намджун, украшения или ткани в подарок? — Думаю, она сама будет больше рада тканям, — ответил тот. — Сахи любит шить, у неё это отлично получается. Но у неё не так много украшений, а раз она теперь не замужем… — он ещё ненадолго задумался. — Всё-таки лучше ткани. Красивое платье — не хуже драгоценностей. И ты её не смутишь этим. Сокджин кивнул и позвал служанок. Выбор пал на тёмно-синюю, редкого оттенка ткань, нежную и льнущую к ладони. Серебряная вышивка делала не самый популярный цвет элегантным и достойным. — Прекрасное выйдет платье. Подберите к ткани серебряные украшения, — попросил Сокджин, и вскоре сам перебирал содержимое принесённой ему шкатулки. Шпильки, гребень и колье отлично гармонировали друг с другом и рисунком вышивки. Красивые и искусно сделанные, но не слишком дорогие украшения, чтобы не смутить девушку.***
Когда они с Намджуном наконец прибыли к дому генерала, то сперва услышали весёлый детский смех и голос Чонгука, что ему вторил. День был прохладным, воздух — морозным, но двум братьям, гоняющим мяч по двору, было совсем не холодно. Они каждый день играли вместе — Джисону некуда было девать энергию, а Чонгук переживал за сохранность дома, кухонной утвари и нервов хозяйки. Кожаный мяч, набитый перьями и мхом, был лёгким — Чонгук сшил его сам, попросив у Сахи самую толстую иглу. Он вообще многое делал для детей. Свободного времени было много, а руки умели обращаться с разными материалами. Он смастерил новую колыбель для подросшей Дары — простую, но крепкую. Из того же дерева сделал Джисону небольшой и лёгкий лук, чтобы тому было удобнее учиться стрелять. А весной планировал повесить качели на толстой ветви дерева и обязательно научить младшего брата плавать, как только вода прогреется. Служанку он тоже нашёл: миловидную и приятную женщину средних лет, которая когда-то помогала в одном знатном доме, но осталась единственной выжившей в нём — болезнь её пощадила, но было очень страшно остаться без средств к существованию и прежних хозяев. Семья, пригласившая её к себе, стала в каком-то смысле спасением и отдушиной. Большую часть работы по дому она выполняла быстро и качественно, зная своё дело, и быстро нашла общий язык с хозяйкой дома, принимая её правила. Сахи наблюдала за играющими в окно, чуть приоткрыв ставни, каждый раз умиляясь тому, как Чонгук менялся в процессе игр, каким открытым, лёгким и веселым он был… Она мечтала увидеть что-то подобное, но в какой-то момент отчаялась и почти забыла о своей мечте. Оказалось, нужно было просто подождать. Братья так увлеклись беготнёй с мячом, что даже не сразу заметили появившихся во дворе мужчин. Сахи увидела их раньше. И выбежала из дома, чтобы заключить дядю в объятия, радостно охнув куда-то в сильную грудь. — Здравствуй, хорошая моя, — ласково сказал Намджун, обнимая в ответ. — Ничего себе! — оторопел Чонгук, наконец, увидев их, и подхватил мяч в руки, подходя ближе. — Джисон, иди сюда, я тебя познакомлю с нашими гостями! Любопытный мальчишка тут же послушался и подскочил к ним, совершенно по-беличьи взъерошенный, но улыбчивый. — Здласти, — выговорил он, демонстрируя дыры на месте выпавших молочных зубов, но совершенно этого не стеснялся. Чонгук сказал, что это первый признак того, что Джисон становится взрослым. Как же можно было из-за этого расстраиваться? Вдруг его, взрослого, возьмут таки в прорицатели! — Здравствуй…те! — Сокджин заворожённо переводил взгляд с очаровательного мальчика на мужчину. Тэхён, да и Хосок в разговоре упоминали, что генерал вернулся с братом, но слышать и видеть — это совсем разное. — Чонгук, как вы похожи! Очень хотелось приманить ребёнка поближе, но сначала он обнял старшего — сжал плечи в искреннем и тёплом объятии. — Я рад, что тебе стало лучше, — негромко сказал он прямо над ухом Чонгука. Сейчас тот ничем не напоминал того растерянного, больного, преисполненного вины и сомнений человека, что Сокджин видел во дворце. — Джисон, поклонись этим важным людям, — попросил Чонгук, когда отстранился с улыбкой. — Они столь же важны, как и царь царей, но встретиться с ними всё же проще. А Намджун, к тому же, дядя Сахи. Я тебе рассказывал, помнишь? — Помню, — младший поклонился, но продолжал с любопытством разглядывать мужчин. Богатые дворцовые одежды выглядели очень необычно для его взгляда. — А все важные люди такие класивые? А когда мы снова поедем во дволец? А когда можно будет увидеть цаля? Сахи негромко рассмеялась, притянув его к себе. — Наш малыш очень любопытный, — сказала она, и Намджун тепло улыбнулся этому «наш». И вообще тому, что атмосфера между недавними супругами стала гораздо лучше. Но ему стоило бы отдельно поговорить с племянницей, наедине, спросить, почему та решила остаться здесь и не нужны ли ей деньги… — Пойдёмте в дом, на улице прохладно, — попросил Чонгук. — Джисон, ты ещё не проголодался? — Не-а! — ответил тот. — Но вы можете поесть. И тут рассмеялся уже Чонгук, а Намджун — за ним следом. — Хосок, Чимин! — позвала Сахи, войдя в дом. — Идите скорее сюда, смотрите, кто приехал! Чимин встретил Сокджина с единодушным восторгом: усадил в центр дивана и сбивчиво рассказывал о своей жизни и делах, пока Сокджин держал его за руку и думал, что пусть он и лишён пророческого дара, но смог найти для этих двух прекрасных юношей настоящий дом. — Не торопись, — попросил он. — Скажи мне главное — ты доволен? — Счастлив и доволен, — выпалил Чимин. — Спасибо, господин Сокджин. Сначала раздался смех Хосока, а потом топот маленьких ножек — и в зале, едва не запнувшись на пороге, появилась Дара. Весело взвизгнув, она спряталась за юбку Сахи, не сразу заметив гостей. — Потерял одну маленькую девочку, — заявил Хосок, заходя, и осёкся. — О, у нас важные гости! — Мы с неофициальным визитом, — поспешил сказать Сокджин. И попросил: — Можно подержать малышку? Наверное, с возрастом он становился сентиментальным: дети заставляли его сердце таять. Получив на руки Дару, он с нежностью всматривался в тонкие черты, любовался огненными волосами, ловил маленькие кулачки. — Какая красивая у тебя дочь, Сахи! — восхищался Сокджин. — Самая красивая девочка Персеполя, — ласково отозвалась та. — И такая способная! Так быстро научилась ходить… — Всем домом учили, — хмыкнул Чонгук, привлекая к себе Хосока. А Намджун с интересом смотрел на Сокджина, пытаясь понять, догадается тот или нет. — А ты ни слова не говорил мне, что принёс Сахи такую дочь, — пожурил тот Хосока. — Такую красавицу! Если пустите меня ещё раз, обязательно принесу подарки и для неё с Джисоном. Он довольно улыбался всё время визита: пока хвалил стряпню Сахи, пока играл с детьми и рассказывал Джисону о царе, пока слушал играющего на флейте Чимина. И только на обратном пути, уже под стенами дворца, тихо и жалобно сказал Намджуну: — Как же мне этого не хватает. Это так страшно, сердце моё, что после смерти я останусь только строчкой на документах царской канцелярии. Некому будет помнить. Он прерывисто вздохнул и принуждённо улыбнулся. — Старею. Не будем об этом. Я рад, что маленькая царевна выжила и нашла себе хороший дом. Но об этом тоже не будем, даже разговоры об этом небезопасны. — Ты не веришь в то, что после смерти отправишься в Гародману? — осторожно уточнил Намджун, жалея, что они едут верхом и нельзя остановиться, просто прижав Сокджина к своей груди. — Да и строчка на документах — это уже немало, многим людям и этого не видать. К тому же, уверен, тебя будут помнить твои преемники. У тебя очень грамотно всё организовано, ты потрясающе ответственно делаешь свою работу и заботишься о владыке Персии. А на фразу Сокджина о царевне он лишь тепло улыбнулся, но не стал развивать эту тему, прекрасно понимая, что тут любимый человек точно прав. — Я об этом даже не задумываюсь, — легко отозвался Сокджин. — У меня есть Юнги, чтобы заботиться о том, где окажется моя душа. Я сам всего лишь стараюсь жить по совести, блюсти закон и правду. Спасибо, что позвал меня с собой, Намджун, у тебя прекрасная семья. — Надо бы мне побольше общаться с Хосоком, — внезапно сказал тот, когда они уже оставили лошадей в конюшнях. — У него так ловко получается приводить в дом детей! Может, меня научит. — Хосок — прекрасный человек, — эта улыбка Сокджина вышла искренней и тёплой. — Сильный, решительный, но с любящим сердцем. Общение с ним пойдёт на пользу любому. — Чонгуку оно точно на пользу, — закивал Намджун, любуясь этой улыбкой. — Ты видел, он меня даже обнял перед тем, как мы ушли! А ведь дело точно не в том, что я не задал ему ни одного неудобного или неприятного вопроса. Вопросы своей племяннице Намджун всё же задал, хотя и знал, что та вряд ли будет открыто жаловаться. Сахи часто делала вид, что всё хорошо и ни о чём не просила. Но её глаза никогда не лгали. Не лгали они и сегодня — в своём доме, рядом с детьми и тремя мужчинами, ни один из которых не являлся её мужем, Сахи была счастлива. И ей было там хорошо, поэтому Намджун даже не заикнулся о том, чтобы куда-нибудь её перевезти. Но лишний раз напомнил, что она всегда может на него рассчитывать. В доме генерала царили мир и довольство. Царили они и во дворце после долгих испытаний. А в покоях Сокджина ждала записка от Юнги с приглашением немедленно прийти. И сам Юнги встречал их на пороге башни со словами: — Я верю, что после визита к твоей племяннице, Намджун, вы и кусочка проглотить не сможете, но Тэхён готовит мясо и вы оба должны меня спасти! И вечер продолжился: прекрасным ужином, главным блюдом в котором была сковорода ароматного сочного мяса, приятными разговорами, чатурангой. И четверо мужчин — таких разных, но сплочённых судьбой и сердечной близостью — просто наслаждались жизнью, вечером и желанным обществом. В Персеполе всё было хорошо.***
Ближе к середине весны, отыграв с Атоссой пышную свадьбу и разобравшись с зятем Оронтом, участвовавшим в заговоре, всё-таки пощадив и отправив его ещё дальше (родственные связи и благодушное настроение после свадьбы сделали своё дело), царь снова вызвал Чонгука к себе. Но уже одного. А вернулся тот домой очень задумчивым, таким его там давно не видели. Сахи ощутимо напряглась, даже Джисон притих, не дёргая брата просьбами поиграть перед сном или рассказать сказку. Эта ноша легла на плечи Чимина тем вечером. — Царь царей предложил мне дальнюю сатрапию в подчинение, — признался Чонгук уже в спальне, оставшись с Хосоком наедине. — Какую сатрапию? — изумился тот, но заинтересованности в голосе тоже было немало. — Царь же понимает, что ты заберёшь семью с собой? — Я так и сказал, что никуда без вас не поеду, — отозвался Чонгук, вытягиваясь на постели с тяжёлым вздохом. — А ты не оставишь золотой табун. Так что у меня есть табличка с царским подарком… Но никакой сатрапии нам не видать. — Владыка остался недоволен? — Хосок тут же опустился рядом, притёрся вплотную, тепло дыша в шею. Его близость и ровное дыхание успокаивали, как и ласковые искорки, что метнулись с огненных волос на запястье Чонгука, стоило тому коснуться мягких прядей. — Он велел мне хорошо подумать, — Чонгук ловил пальцами эти искорки и чуть жмурился, ощущая, как напряжение покидает его. — Но о чём тут думать? Я никуда без вас не поеду. Сдалась мне эта Армения, если там не будет вас… Тебя, Хосок, — чуть тише и проникновеннее прибавил он. — Я поговорю об этом с Сокджином, — решил тот. — Тот лучше других управляется с царским недовольством. — Хорошо, — кивнул Чонгук, притянув его поближе. — А теперь поцелуй меня так, чтобы я забыл обо всём. Пожалуйста?.. Этой ночью пламя в спальне Чонгука снова пылало ярко и светло, сжигая все беды и тревоги. — Однажды они спалят дом, — ворчал Чимин без всякой горечи. Хорошо, что спальня Чонгука была далеко от женской и детской половины жилища. А то Дара точно бы заинтересовалась — её в последние недели караулили все, чтобы малышка не забралась в очаг.