О, праведное пламя!

      Последние дни царь царей был не в себе от злости. Новости, приходившие из Персеполя одна за другой, лишали его спокойствия и всякого благодушия, зато смогли, наконец, отвлечь от юной Атоссы, с которой он проводил всё время, готовый умереть у её ног от захватившей и растопившей замёрзшее сердце любви.       — Сокджин! — после визита очередного гонца он вызвал к себе верного советника, кое-как отвязавшись от матери, что день за днём намекала о необходимости сыграть свадьбу ещё до наступления первых холодов. — Ты разобрался с Митридатом? А с его отцом? Ты вообще помнишь о своих обязанностях или тебя теперь интересует только личное благополучие?..       О свадьбе сейчас точно стоило позабыть на время — сперва дворец в Персеполе лишился огня, теперь к нему двигалась гвардия Датама. В столице от лихорадки умирали люди… А в Пасаргады направлялись убийцы, но об этом царю ещё не успели доложить.       Сердце царя подсказывало, что в такое сложное время лучше отправить юную невесту обратно в Сузы, а лучше — куда-то спрятать её под видом простой девушки вместе с царевичем, чтобы сберечь, защитить самое дорогое.       Царь был так зол, что готов был воевать сам. С любым, кто посмел бросить ему вызов. И спрашивал он, конечно, с Сокджина. С человека, чьей самой первой обязанностью было ограждать его от таких проблем, не допуская их развития до подобного масштаба.       Во взгляде Сокджина плеснулась бы обида, не будь они уже полны неизбывной тревоги.       — Ты хотел отдохнуть здесь от дел, владыка, — сдержанно напомнил он. — Ариобарзан осторожен, он будет выжидать и не нападёт, пока не уверится в победе Датама. Или мне послать гонца и пригласить его в Пасаргады? Я думал разобраться с ним, когда мы вернёмся в Персеполь. А что касается Митридата, я отправил его и его братьев с поручениями, чтобы Ариобарзан не втянул их в свои интриги. Я рассудил неверно, царь царей?       — Датаму победы не видать! — рыкнул тот, подобно рассерженному льву. — Как и моей пощады. Слишком долго я списывал его вольности по старой дружбе, но он посмел пойти на мою столицу? Довольно, Сокджин! Я более не собираюсь сидеть и отдыхать. Пусть Намджун соберёт всех воинов, что есть в Пасаргадах. Я выдвигаюсь завтра на рассвете!       — Я передам ему твой приказ, — склонил голову Сокджин. — Царица Парисатида и твой гарем останутся здесь, пока всё не успокоится? Прикажешь мне сопровождать тебя, владыка?       — Ты мастерски справляешься с предателями и хитростью, и кинжалом, но и тебе лучше остаться здесь, — рассудил царь. — Следить за безопасностью и покоем во дворце.       — Подданный принял приказ, — скрепя сердце проговорил Сокджин. Он мало чем мог быть полезен в битве, и знал это, но оставаться в безвестности и тревожиться за жизнь сразу всех дорогих ему людей — это было испытанием пострашнее битвы.       — Как мне следить за безопасностью, если царь заберёт с собой всех воинов? — недоумённо спрашивал он у Намджуна чуть позднее, дословно передав высочайшую волю. — Оставь мне хоть десяток человек… Хотя, если что-то случится, им Пасаргады не удержать…       Он махнул рукой: иногда попытки свести воедино здравый смысл и приказы царя приводили его в отчаяние.       — Десяток — это слишком мало, — отозвался тот. — Я соберу всех сегодня же до полуночи и продумаю, сколько стоило бы оставить, чтобы защитить дворец. Но… я никуда не поеду, Сокджин. Царь отдал мне приказ защищать тебя и я не получал от него другого.       — Ты прежде всего защищаешь его самого, — возразил Сокджин. — Это твоя первейшая задача, никак не моя безопасность. Да и что со мной случится здесь?       — Всё, что угодно! — парировал Намджун. — Какая-нибудь царица Парисатида воспользуется случаем тебе насолить. Ты же сам знаешь, как она поступает с тем, кто её не устраивает. Или кто-то из заговорщиков решит до тебя добраться. Нет, Сокджин, даже не пытайся меня переубедить. Я буду отстаивать своё право остаться перед царём, если тот попросит сопровождать его. Воин из меня тоже не очень, я растерял все навыки, так что скорее всего это сражение станет для меня последним. Но в борьбе против единичных целей я ещё что-то могу. И если надо, не сомкну глаз рядом с твоей постелью.       — Не смыкать глаз я и сам отлично умею, — фыркнул Сокджин, но не стал тратить силы: переубедить Намджуна, если тот что-то решил, было бесполезной затеей. Пусть это решение принимает царь, они все могут только выполнять его волю.       Очередной гонец явился уже после ужина, на котором царь так и не успокоился и время от времени взрыкивал на слишком нерасторопных, по его мнению, слуг, но ещё до наступления ночи. Он с поклоном передал царю пергамент, и Сокджин почувствовал, как его ноги подкосились от облегчения: он узнал почерк Юнги.       Царь прочитал послание молча, даже не изменившись в лице. Матери, что была с ними, не стоило знать слишком многого, как и будущей жене. Война — вообще не женское дело.       Свернув пергамент, он многозначительно взглянул на своего советника с главой стражи и вышел из обеденного зала, дожидаясь обоих уже снаружи.       — Датам в темнице вместе со своей гвардией, с теми, кому удалось выжить, — необычно негромко сообщил он. — Маг, что потушил огонь, мёртв. За моей головой и твоей, — он посмотрел в глаза Сокджина, — отправлены убийцы.       — Как Юнги с Тэхёном это удалось? — слабо, но восхищённо пробормотал Сокджин. — Они оба достойны награды, как и те воины, что обороняли дворец в Персеполе.       Слова об убийцах встревожили его меньше: Намджун и впрямь знал своё дело, охрана в Пасаргадах была лучшей из возможных.       — Но Датам, видимо, решил бить по всем направлениям сразу, — заметил он. — Он всегда был хитёр.       — Не самая удачная тактика, — вполголоса заметил Намджун.       — Возможно, талантливый пророк и впрямь лучше многотысячного войска, — напряжённо усмехнулся царь. — А уж если их два… Впрочем, эта новость не отменяет моего плана. Утром я выдвигаюсь в Персеполь. Войско останется здесь, с вами.       — Но конную гвардию ты возьмёшь с собой, — потребовал Сокджин. — В дороге тоже многое может случиться, государь.       — Возьму, — кивнул тот. — Но я должен быть в Персеполе, что бы там ни происходило, это всё ещё столица, которой я правлю. Когда станет ясно, что можно вернуться, я дам вам знать. А пока берегите и защищайте моего сына, мать и невесту. Оба.       — Повинуемся, государь, — за обоих сразу ответил Сокджин.       Ночь прошла в заботах: нужно было тщательно отобрать тех, кто отправится в Персеполь вместе с царём. Сокджин вышагивал рядом с Намджуном, улыбался, беспечно беседовал с воинами, прекрасно помня их имена и лица, а после отвёл его в сторону и назвал десяток имён.       — Замени этих людей, — попросил он. — Они родом из Каппадокии или раньше служили под началом Датама. Я не говорю, что они могут предать, но сейчас… замени их.       — Ты тоже думаешь над тем, что посланные убийцы могут быть где-то рядом? — негромко спросил глава стражи. — Я сразу об этом подумал, как только царь царей передал информацию. Не знаю даже, как теперь спать или есть… С каждым человеком во дворце готов серьёзно разговаривать, прижимая к стенке.       — Если бы я хотел кого-то убить, я бы подослал своего человека как можно ближе. Но в своих личных слугах я не сомневаюсь, они мне верны, — твёрдо сказал Сокджин. — Не потому, что я хорошо им плачу, нет. Но каждый из них мой личный должник, если ты понимаешь, о чём я. В них я усомнюсь в самую последнюю очередь.       — Я заменю, — пообещал Намджун, взяв его за руку. — И остальных, в ком уверен я, предупрежу, чтобы о любых подозрительных событиях или разговорах сразу мне докладывали.       Он знал, что сейчас не время для шуток, но и удержаться не смог:       — А во мне ты тоже не сомневаешься, Сокджин?       — Ты появился совсем недавно, сразу после первого покушения на царя, — задумчиво протянул тот после недолгой паузы. — До этого занимал не самую значительную должность, но получил контроль над личной царской охраной. С удивительной стремительностью сдружился с верховным прорицателем и оказался в моей постели… Даже не знаю, могу ли я тебе доверять, Намджун…       Сокджин не выдержал, засмеялся, легко ударив того по плечу.       — Но я в тебе не сомневаюсь. Тебе я доверяю полностью, и не потому, что мы делим ложе.       — А почему? — тут же спросил Намджун, привлекая его к себе другой рукой, не опасаясь, что кто-то может их увидеть — ночь же, все нормальные люди во дворце уже спали. — Мы же так близко…       — Я не знаю, какого ответа ты ждёшь… — Сокджин вздохнул и опустил голову на его плечо. — И не уверен, что они тебе понравятся. Потому что за каждым из чиновников двора наблюдают мои люди, и ты не был уличён ни в чём предосудительном. Потому что Юнги к тебе благоволит, а он видит куда дальше меня, и он не позволил бы нам сблизиться, если бы ты был опасен.       — И с чего ты решил, что мне не понравится такой ответ? — ласково поинтересовался Намджун. — Возможно, я не самый приятный человек в Персии, слишком много на себя беру и часто лезу не в своё дело, но я бы точно не смог так притворяться, чтобы приблизиться к тебе. И интриги — это не моё. А если бы получил предложение от того же Датама уже после, когда мы сблизились, то… Не дождался бы тот никакого царского суда.       — Не всегда нужно притворяться, чтобы сблизиться с кем-то, — вздохнул Сокджин. — Это как раз ни о чём не говорит. Но поверь, я проследил все твои встречи, поездки, письма в первые же недели на твоей новой должности. И только тогда вздохнул свободно.       — Я так сильно заинтересовал тебя с первой же встречи? — мягко смеялся тот, но продолжал уже серьезнее: — Я знаю, что это — твоя работа, твоя обязанность, но мне приятно, что моя репутация оказалась достаточно чистой и ты смог подпустить меня ближе. Я… никогда так не любил, Сокджин.       — Я подпустил тебя не из-за твоей репутации, — благодушно признался Сокджин. — А из-за того, что ты был деликатен. Из-за того, что я был уязвим рядом с тобой, и ты не воспользовался этим, никак не повернул против меня. Из-за того, что я чувствовал себя с тобой в безопасности — в противовес словам, которые могли мне не нравиться.       Он поднял его руку к губам и поцеловал костяшки.       — Ничего не бойся. Где бы ни был подосланный убийца, я буду охранять твой сон, Намджун.       — Зачем ты крадёшь мои слова? — широко заулыбался тот. — И про меня в послании Юнги ничего не было, за себя я не боюсь. Но так и быть, продолжай всегда спать рядом со мной, иначе я уже совсем плохо засыпаю…       Поцелуй, доставшийся уже губам Сокджина, был будто сворованным, стремительным, но тёплым. Тот заулыбался, потёрся носом о ямочку на щеке Намджуна и внезапно пожаловался:       — Царь царей упрекнул меня в том, что я занят только личным благополучием рядом с тобой. А я всё жду от тебя упрёка в том, что уже неделю откладываю обещанную тебе прогулку, ссылаясь на дела.       — Можем прогуляться сейчас, — предложил Намджун, чуть отстранившись. — На улице свежо, пройдёмся?       — Утром подведу владыке лошадь, махну с городской стены — и пойду на любую прогулку, — пообещал Сокджин. — Давай закончим с гвардией, я ещё должен дать им инструкции перед походом. И воинам тоже нужно немного отдохнуть, не хочу задерживать их до глубокой ночи.       — Хорошо, как скажешь, душа моя, — согласился Намджун и вернул себе важный, суровый и статный вид человека, держащего в узде всю стражу.

***

      Солнце ещё только-только поднималось из-за гор, лениво прогревая воздух, а царь уже успел позавтракать и переговорить с советником и главой стражи. Но перед самым отъездом он направился в покои матери, попросив слуг её разбудить.       — Я отправляюсь в Персеполь с конницей, — оповестил он, опустив все формальности. — Пока меня не будет, позаботься о своих внуках.       — Что тебе там делать? — изумилась Парисатида. — Во дворце пусто и холодно, чем ты можешь быть там полезен? Если ты хочешь посоветоваться с прорицателем и назначить дату свадьбы, наконец, лучше послать гонца, чтобы тот юноша, Тэхён, прибыл в Пасаргады.       — Твой отец, твой муж и брат, да и их предшественники не для того строили Персеполь, чтобы однажды его прямо у царя под носом захватил какой-то слишком самоуверенный наглец. Я думал, что моё время воевать уже прошло, оставляя право вести войска за генералами, но эта война — моя. И я не позволю Датаму победить.       Царь не заходил в её покои слишком далеко, глядя на мать издали и говоря с ней уверенно и громко.       — Не позволяй себе слишком многого в моё отсутствие. Второй раз из ссылки ты уже не вернёшься, — добавил он и отрезал все дальнейшие разговоры закрывшейся за ним дверью, удалившись.       — Береги себя, — попросил в утреннем тумане Сокджин и тут же тихо засмеялся. — Кого я прошу? Пусть тебя берегут боги, владыка! Я позабочусь обо всём здесь.       Обещанная утренняя прогулка опять не состоялась, потому что надо было срочно решить вопрос с ювелиром и украшениями для царской невесты. Потом потребовалось отвлечься на садовника, а после Сокджину принесли стопку дворцовых счетов.       Приглашение отужинать с Парисатидой поступило, когда он почти закончил разбираться с документами.       — Неожиданно и неприятно, — вздохнул он, отложив записку на край стола, и обернувшись к Намджуну. — Я надеялся хотя бы поужинать с тобой вдвоём.       — Кто-то другой успел пригласить тебя раньше? — тот изогнул бровь в удивлении. — Сокджин, кто тебя пригласил?       — Царица Парисатида, — Сокджин кивнул на записку. — Просит явиться на ужин.       — С чего бы это? — нахмурился Намджун, дотянувшись до приглашения. — Она очевидно к тебе не расположена и не скрывает этого. С чего бы ей вдруг с тобой ужинать? Ты… ведь ты откажешься?       — Приглашение от вдовствующей царицы равносильно повелению, — отозвался Сокджин. — И, как бы она ко мне не относилась, свадьбу её сына и внучки устраивать мне. Может быть, она хочет поговорить об этом? Но мне это не нравится…       В его взгляде не было страха, только раздражение и усталость.       — Если я умру сейчас, царь узнает об этом не сразу… И дознание проводить будет поздно, следов не останется. Лекарь царицы подтвердит естественную смерть. Намджун, будь любезен, передай мне свитки со второй полки.       — Только не говори, что ты будешь писать предсмертное послание, — фыркнул тот, но послушался. — Я тебя не отпущу. Или я иду с тобой, или направлюсь к ней сам, чтобы задать несколько вопросов.       — Зачем мне предсмертное послание, моё завещание давно хранится в канцелярии в Персеполе, — отмахнулся Сокджин. — Я хочу посмотреть, с кем приехала царица. Здесь список её слуг.       Он развернул свитки, вчитываясь, а чуть позже добавил:       — Человек, возглавляющий личную охрану царицы, из Каппадокии. Он с царицей уже третий год. Примерно тогда же она стала заказывать себе новые украшения, несмотря на то, что царь не менял сумму её содержания…       — Датам вполне мог связаться с ней и договориться о твоём убийстве, — подхватил Намджун, чуть щурясь. — Пойдём вместе. Я возьму с собой ещё несколько стражников. Посмотрим, что эта женщина хочет тебе сказать.       — Расспросить её стоит, — согласился Сокджин. — Хорошо, пойдём вместе.       Царица ждала его, сидя на низком диване. Столик перед ней был заставлен золотыми блюдами с изысканными кушаниями.       — Проходи, — она заставила себя улыбнуться, когда Сокджин вошёл в её покои. — Оставь свою охрану за дверью.       — Это невозможно, госпожа царица, — глубоким и весьма уважительным тоном сказал Намджун, опережая слова Сокджина. — Царский советник находится под моей охраной приказом царя круглосуточно. И приказа, что отменял бы первый, я не получал. Поэтому прошу прощения, но я останусь, как и мои люди.       — Советнику не грозит никакой опасности от немолодой женщины, — заявила царица. — Или в купальню ты тоже его сопровождаешь?       — Сопровождаю, — ровно отозвался Намджун и не спешил садиться за стол, пока не разрешат или Сокджин не сядет.       Он бы поспорил с царицей, чьи таланты в отравлении недругов были прекрасно известны, не меньше, чем её коварство и способность плести интриги. Но пока не стал, лишь добавил:       — Если для тебя важно поговорить с ним наедине, госпожа царица, считай, что меня здесь нет.       — Хорошо, ты можешь остаться, — нахмурившись, согласилась Парисатида. — Но своих людей убери.       Намджун чуть повернулся к стражникам, кивнул им — и те вышли, но остались ждать за дверью, снаружи.       — Садитесь, — резко кивнула царица.       Сокджин сел напротив неё, чуть щуря уставшие глаза.       — О чём ты хотела поговорить, госпожа? Что за нужда потребовала моего совета или помощи?       — Сначала поужинаем, — та вновь вернула улыбку на лицо. — Отведай сыр, он очень хорош. Пряный и ароматный, как ты любишь. А виноград! Взгляни, какая тонкая, прозрачная кожица…       — Не утруждайся, — перебил её Сокджин. — Я никогда не съел ни крошки за твоим столом. Если ты считаешь, что этим я тебя оскорбляю, пусть моя вина пополнится ещё и этим. Оставим угощения, Парисатида, госпожа моя. Прошу, говори, зачем ты позвала меня? Обсудить ткани на свадебный наряд юной Атоссы? Дать тебе денег на новые украшения? Просить царя позволить тебе вернуться в Персеполь?       — Грубиян, не знающий ни вежества, ни манер, — скривилась царица. — Моему великому сыну нужен иной советник.       — Чем же я так не мил тебе, великая? — тоскливо спросил Сокджин. — Всё дело в Азарии? В том, что я поддерживал её? Или в Кавехе? Ты так и не смогла доказать перед царём вины зелёного тогда юнца, но всё ещё винишь меня в его смерти? В чём я провинился, великая? В том, что берёг твоего царствующего сына превыше всего?       Он вгляделся в темные, как беззвёздная ночь, глаза и с силой сплёл пальцы на коленях.       — Я даже возненавидеть тебя в ответ не могу, великая. Смотрю на тебя и вижу черты того, кого клялся защищать. Что ты мне приготовила? Что из этого прекрасного ужина должно меня убить? Не сыр и не виноград, нет… Это слишком просто, это должно усыпить мою настороженность, да? Что-то, что будет подано позже. Мясо? Сладости?       Он смотрел не отрываясь, читая каждую искру эмоций в глазах напротив.       — Сладости. Известно, как я неравнодушен к ним. Успокоенный разговором, где ты постараешься сдерживаться и не осыпать меня ругательствами, расслабленный прекрасным вином… Я приму их из твоих рук, возможно, даже вернусь к себе… Я пока верно говорю, царица?       — Ты переутомился и бредишь, — зашипела та, а в её глазах плеснулся страх.       — Когда я был юным и наивными, чистыми глазами смотрел на этот мир, — внезапно вклинился Намджун благодушно, мягко, словно двое за столом не пытались друг друга перехитрить, а собрались для того, чтобы послушать его сказки, — то полагал, что чем старше человек, тем он мудрее. Передо мной были живые примеры, подтверждающие мои мысли, но они являлись скорее исключением, чем правилом. И довольно скоро я осознал, что почтенный возраст — вовсе не показатель мудрости или ума. Дело даже не в речах, а в поступках. Скажи мне, госпожа царица, если подозрения царского советника верны, как ты собралась выкручиваться? Или земли Вавилона тебе всё же приятнее местных? Тогда зачем же ты вернулась сюда? Поверь, я не хочу оскорбить твой возраст, но ясность твоего разума вызывает у меня сомнения. Разве ты ещё не поняла, что владыка не пощадит Датама, который уже пойман и отправлен в темницу? Он не казнит его в одночасье и будет долго пытать, пока не выведает всю информацию. Обо всех, с кем тот сотрудничал. Если там будет твоё имя, сможешь ли ты задержаться на этом свете или всё-таки подумаешь, что даже сыновье терпение не бесконечно? Ответь, прошу тебя, госпожа…       — Кто бы заключил Датама в темницу? — рассмеялась Парисатида. — Наш верховный жрец? Если он соизволит проснуться прежде, чем царский дворец унесут вместе с ним! Датам лишь хочет добиться от царя привилегий для своей сатрапии. Конечно, царь не казнит его, они друзья детства.       — Наш верховный жрец проснулся и арестовал Датама и всю его гвардию, — голос Сокджина был холоднее, чем дворец в Персеполе. — Датам хочет привилегий? Для этого он подослал к царю убийц? Твой сын направляется в Персеполь, госпожа, и я не знаю, кто этот убийца. Встретит ли царь царей его по дороге или тот сейчас едет рядом с ним. Как ты думаешь, если твой сын погибнет, тебе удастся удержать власть? Тебе удастся сохранить жизнь?       Он повернулся к Намджуну и обратился уже к нему:       — А царица не собиралась выкручиваться, правда? Даже если бы мы все вместе отведали те блюда, что она гостеприимно приготовила нам, орехами в меду она бы не соблазнилась, а я бы не стал их делить даже с тобой. А утром уже не открыл бы глаз. Я все верно понял, великая? Но ужинали же мы все вместе, какие могут быть подозрения. Я прав, великая?       — Прав, — та опустила густо подкрашенные веки. — Ты опять прав, дэвов выскочка. Уходи и перестань бормотать этот бред об убийцах рядом с моим сыном.       — Возможно, прочим слугам или кому-то ещё не удалось бы распознать причину твоей смерти, — задумчиво произнёс Намджун, отвечая на взгляд Сокджина. — Но я бы этого просто так не оставил. И не стоит забывать, что на царской службе уже два талантливых прорицателя, которые видят гораздо больше и чьим словам царь царей доверяет. Так что виновница не осталась бы безнаказанной, даже если бы вздумала убить ещё и меня.       Он взглянул на царицу и добавил:       — Прикажи своим слугам принести те сладости, что ты приготовила. В противном случае я, как глава стражи, велю тебя арестовать, госпожа.       — Тэхён бы не стал расследовать смерть убийцы своего отца, — Парисатида надменно подняла голову. — Один прорицатель утверждал бы одно, второй — другое, а царь…       Сокджин захохотал. Совсем не так, как стоило бы смеяться вельможе в присутствии царской матери.       — Да Тэхён ненавидит своего отца, великая! Что же ты так просчиталась, не навела справки? Ты не на того человека сделала ставку. Намджун прав, ты и впрямь сдаёшь, великая. Где цепкость ума и убийственная острота слов? Сладости, царица! Вели подать мне моё угощение!       Та ненавидяще зашипела, но под взглядом Намджуна кивнула служанке.       — О, миндаль в меду с вишней, — заулыбался Сокджин. — Да, я не смог бы устоять.       Намджун долго разглядывал блюдо с блестящими закусками.       — Кому же это стоит попробовать? — с таким видом он сидел за игрой в чатурангу, обдумывая очередной ход. — Служанке? Самой царице? Или, может, её ненаглядной внучке? Или лучше дождаться приглашения в освобождённый Персеполь и дать царю попробовать то, чем родная мать угощает его верных советников?       Того, что двери в покои распахнутся, не ожидала ни царица, ни Сокджин, ни Намджун. Охрана не посмела встать на пути юного царевича Арсама, который совсем недавно научился бегать, а теперь вовсю пользовался этим умением.       Сокджин обернулся, с тихим возгласом подхватил ребёнка и прижал к себе.       — Что ты делаешь здесь так поздно, царевич? Где твоя няня?       Мальчик заулыбался, залопотал и протянул крохотные пальчики к красивому угощению.       — Мне стоит уступить повелению моего юного господина? — голос Сокджина был слаще, чем мёд в орехах. — Что скажет царица? Что скажет глава стражи?       — Уступлю право госпоже говорить первой, — учтиво произнёс Намджун.       В лице царицы промелькнуло что-то хищное, и она кивнула, улыбаясь.       — Царевич может отведать сласти.       Тот, поощренный бабушкой, требовательно потянулся к угощению, а Сокджин вскочил с места так резко, что едва не снёс столик.       — Какое же ты чудовище, царица!       Он обернулся к Намджуну, прижимая к себе расплакавшегося ребёнка.       — Я отнесу царевича в его покои. И поговорю с его няньками. Я нужен тебе ещё здесь или ты услышал всё, что хотел?       — Иди, — кивнул тот. — Я немного задержусь и найду тебя позже. Пусть стража сопроводит тебя на случай, если у этой змеи ещё что-нибудь есть в качестве дополнительного плана.       — Наивный дурак, — царица проводила взглядом закрывшуюся за Сокджином дверь. — Он думает, во мне воспылают тёплые чувства к щенку Азарии? Наследником станет первенец Атоссы. От этого мальчишки всё равно придётся избавиться.       Намджун вновь взглянул на неё.       — Ты сочла, что яма, которую сама себе вырыла, ещё недостаточно глубока? — спросил он с удивлением. — С чего ты взяла, что сможешь решать, кто будет наследником? Ты уже немолода… Оставь свой яд глубоко в горле, давай поговорим иначе.       — Хорошо, — согласилась Парисатида. — Давай забудем об этом неприятном разговоре. Что ты хочешь, Намджун? И что он бормотал об убийцах, подосланных к царю?       — В послании из Персеполя было сказано об убийцах, что принесут Датаму головы Сокджина и царя царей, — пояснил Намджун ровным тоном. — Я спрошу у тебя, госпожа царица, чего хочешь ты? У нас с тобой нет личной неприязни друг к другу и старых счетов. Если бы ты, госпожа, была простой прислугой или даже матерью какого-то чиновника, по долгу службы я бы арестовал тебя здесь же. У меня есть чёткий приказ правителя, и я следую ему. Я бы передал тебя, как преступницу, задумавшую покушение, и убил бы, если бы ты сопротивлялась. Но ты вовсе не прислуга, ты великая мать, поэтому я спрошу тебя: чего ты сама хочешь? В обмен на моё дальнейшее уважение. В обмен на моё молчание перед царём о случившемся. Подумай, я не тороплю.       Лицо царицы исказилось, и она поднялась с подушек, чтобы отойти к окну и замереть там, отвернувшись.       — Змеиный выродок, — наконец, прошептала она. — Даже собака не кусает руку, что её кормит. Царь дал ему всё, а этот лжец обратился против него.       Она резко развернулась, всколыхнулись яркие шелка.       — Он обманул меня, Намджун. Датам меня обманул. Он уверял, что хочет добиться некоторых привилегий. Хочет большей самостоятельности. Хочет снизить бремя налогов на Каппадокию. Хочет отомстить за смерть Кавеха и убрать от трона Сокджина.       — Госпожа царица, даже мне, человеку, что ещё год назад был далёк от дворцовых дел, хорошо известно о хитрости этого сатрапа, — Намджун очень старался, чтобы его тон не звучал слишком снисходительно. — Я не обучен хитростям, я человек простой, я вообще, наверное, многого не понимаю… Но ты ещё можешь уйти в тень, насладившись процессом его казни. Ты ведь хочешь остаться возле трона? Этот человек совершил большую глупость, выбрав подобный путь для достижения своих целей. Привилегий после захвата дворца ему не видать. Я — не царь, но это точно понимаю.       — Всё ты понимаешь, Намджун, — медленно произнесла женщина, и горечь была в ее голосе. — Тебе тоже известно о хитрости Сокджина, но разве ты меньше доверяешь ему? Разве придёт тебе в голову подозревать его? Разве усомнишься в его словах, когда сердце хочет верить?       Она упрямо подняла подбородок.       — Я сама буду молить царя о долгой и жестокой казни для этого человека, предавшего наше доверие.       — Сокджин служит на благо царя царей, а не в угоду собственному положению, так что между ними есть большая разница, — заметил Намджун. — Ты можешь упражняться в остротах с ним сколько угодно, но я прошу тебя оставить попытки навредить ему или убрать. Взамен я дам тебе своё слово защищать тебя перед царём, если потребуется, и молчать о сегодняшнем… ужине.       — Хорошо, — после недолгого раздумья, кивнула царица. — Я не трону Сокджина. Не буду вредить ему сама или подсылать кого-то.       Она извлекла из ниши в стене большую шкатулку и протянула её мужчине.       — Уничтожь это. Можешь ознакомиться, но уничтожь. К сожалению, свои письма ему я сжечь не могу и лишь молю богов, чтобы они не объявились где-то в расследовании. Я рассчитываю на твою деликатность, Намджун.       — Лучше бы им не объявляться, — согласился тот, низко поклонившись уже со шкатулкой в руках. — Раз мы обо всём договорились, могу я идти, госпожа?       — Ступай, — Парисатида кивнула. И только когда за Намджуном закрылась дверь, плечи её поникли, а сама женщина обессилено опустилась на пол.

***

      Сокджин, гневно сверкающий глазами, появился в своих покоях позже Намджуна — и охраны с ним не было.       — Я оставил людей у царевича. О нём в письме не было сказано, но его нянек я заменю в ближайшее же время. Позволить ребёнку бродить где-то одному!       Он сел рядом и коснулся щеки Намджуна губами.       — Что ты читаешь, душа моя?       — Письма Датама царице, — отозвался тот, на мгновение прикрывая глаза и мягко улыбаясь. — Я совсем не умею разговаривать с женщинами, но я попытался. И, кажется, мне удалось с ней договориться. Покуда она не будет вновь готовить для тебя смертельную ловушку, я буду молчать о случившемся сегодня. А нянек царевича и впрямь стоит заменить, если не хорошенько выпороть.       — Прекрасная мысль, — одобрил Сокджин. — И прекрасная сделка.       Он всё ещё был раздражён, но вытянулся рядом и устроил голову на бедре Намджуна, лишь через какое-то время поинтересовавшись:       — Интересные письма? Дай мне тоже что-нибудь почитать, иначе я усну, не дождавшись тебя.       — Любопытные, — усмехнулся Намджун, поглаживая его по плечу свободной рукой. — Могу почитать тебе вслух. Царица велела уничтожить это, но… могу ли я ей доверять? Она не так проста. И стоило бы придержать их у себя какое-то время.       Сокджин кивнул, устраиваясь удобнее, но после нескольких первых же предложений вновь вскинулся.       — Я этого не слышал! Ничего не слышал! Ещё не хватало, знать что-то о личной жизни царицы…       — Возможно, ты назовёшь меня тупым мужланом, но, кажется, царице Парисатиде стоило бы задуматься не только о браке сына, — фыркнул Намджун. — Не представляю, какой мужчина сможет с ней совладать, конечно…       — Вот этот, — Сокджин кивнул на письмо, — смог бы. Но я от такого союза предпочёл бы оказаться в самой дальней сатрапии. Пусть он и младше, но когда это кого останавливало?       — Да тут родственные связи-то не помеха, — хмыкнул Намджун, отложив письма в сторону и сосредоточившись уже только на любимом мужчине. — Скажи, душа моя, а ты смог бы однажды оставить своё служение царю и отправиться со мной куда-нибудь, чтобы начать совсем другую, спокойную от дворцовых интриг жизнь? Я ни на что не намекаю, мне просто любопытно.       — Однажды… — мечтательно протянул Сокджин. — Когда я подготовлю себе преемника. Я хотел бы купить поместье где-нибудь к западу. С большим садом, полным фруктовых деревьев. Неспешно гулять меж ними.       Он засмеялся, но в этом смехе звучала горечь.       — Прекрасная мечта, правда? А через неделю я начну скучать, искать себе занятие, мучиться от безделья. Я же с малых лет при дворце, Намджун, и всегда чем-то занят. Не знаю, как бы я смог проводить свои дни в праздности… Разве что в такой жизни есть дела, о которых я пока не подозреваю.       — Прекрасная, мне очень нравится, — поддержал Намджун, очерчивая пальцами контур его красивого лица. — Но если ты пригласишь меня с собой, скучать я тебе не дам. По крайней мере, мне хочется верить в то, что у меня получится развлечь тебя и найти нам подходящие занятия.       — Ты же сам сказал «отправиться с тобой». Конечно, мы будем там вместе. Но я не представляю, чем мы можем заниматься вдали от столицы. Пожалуйста, Намджун, пойдём в постель. К дэвам ужин, я всё равно ничего не смогу проглотить. Я хочу обнять тебя и спать до утра. А утром целоваться с тобой до тех пор, пока ты не устанешь.       Сокджин потянул Намджуна ближе, целомудренно, но чувственно касаясь его век, обхватил запястья и скользнул ладонями вверх, вновь восхищаясь тем, какие сильные у Намджуна руки, как сладостно и приятно находиться под их бережной защитой.       — Как минимум — можешь писать о своей и царской жизни во дворце, — с тёплым светом в глазах отозвался Намджун. — Или диктовать мне, а я буду записывать. Вдруг кому-то из потомков будет интересно об этом почитать лет так… через… много, — он всякий раз терял способность нормально соображать и выражаться, когда Сокджин был так близко.       И особенно, когда тот ласкал его сам.       Намджун терял разум, но не силу. Поэтому легко подхватил Сокджина на руки и отнёс в постель — идти было совсем недалеко, даже больная нога заныть не успела.       — Проживу ли я ещё много лет и умру в глубокой старости… Настигнет ли меня смерть ещё до исхода года… Я хочу встретить этот час рядом с тобой, Намджун. Я хочу провести с тобой все дни, что отпущены мне судьбой, — бархатно говорил Сокджин, пока тот помогал ему избавиться от тяжёлого дворцового платья.       — И я буду с тобой, — отзывался Намджун, с нежностью и трепетом целуя его руки, ладони и запястья, а затем и обнажённые плечи. — Буду твоим верным стражем. Верным другом и соратником. Верным… мужем.       Смешок в шею был щекочущим, а руки мягко уложили Сокджина, прежде чем ненадолго отстраниться — Намджун разделся и сам, стремительно, чтобы прильнуть вновь.       С ещё одним поцелуем — уже в губы — обнял его и прибавил:       — Отдыхай, душа моя. Утром мы продолжим…       Близость Намджуна отодвигала все прочие мысли: неважными стали Персеполь, царица, возможные покушения. Важным было только мерное дыхание, тёплая кожа и те чувства счастья и безопасности, что дарил только этот человек.       И с этими чувствами Сокджин, что подчас неделями едва смыкал веки, засыпал слаще и вернее, чем под охраной царской гвардии.

***

      Дворец в Пасаргадах охраняли лучшие стражники. Всех, кто пытался попасть во дворец, тщательно обыскивали и сверяли со списками, которые каждый день предоставлял Сокджин. Выйти из дворца было куда легче.       А вот выйти из города после отъезда царя — несоизмеримо сложнее. Без подписанной Сокджином грамоты об этом можно было забыть.       Воина, закутанного в неприметный плащ, гвардейцы задержали у городских ворот. Тот, не ожидавший такой проверки, заявил, что по поручению главы стражи отправился догонять царский отряд, и был посреди ночи приведён к Намджуну.       — Назови своё имя, — потребовал глава, выслушав отчёт гвардейцев, сдёрнувших с головы воина капюшон. — И поясни, зачем ты солгал.       Тот угрюмо молчал, но Намджун сразу его вспомнил: воин был из числа тех, кого Сокджин оставил во дворце, не отпустив с царём.       А вспомнив, прищурился, вглядываясь в лицо.       — Ты проглотил язык, Орхан? Или думаешь, что я не способен заставить тебя говорить? Чему тебя учили родители и наставники? Разве ты не знаешь, что лгать — это плохо? Разве не понимаешь, какая участь тебя ждёт?       — У меня тётка в Персеполе, я беспокоился, — выдавил тот, но взгляд его бегал. — Говорят, там лихорадка.       — У многих там родственники, — парировал Намджун. — Во-первых, могу записать в обвинение тебе дезертирство. Ты не просил отпустить тебя со службы. Что ещё придумаешь?       Тот скрипнул зубами, глядя с отчаянием и злобой, и вскинулся, бросаясь на Намджуна с коротким кинжалом, что возник в руке словно из ниоткуда. Возможно, к нападению из-за угла Намджун не был бы готов. Но сейчас он видел перед собой глаза воина, чувствовал его злость и предугадал внезапный выпад, ловко увернувшись. Его собственные глаза потемнели, сильные пальцы сжали чужую кисть так, что кости захрустели.       — Во-вторых, нападение на главу стражи — это уже приговор на смертную казнь, — и голос Намджуна стал ниже, жёстче, как и все его дальнейшие действия.       Нападавший получил сильный удар в челюсть. Тело Намджуна давно не имело возможности с кем-то побороться, но помнило все необходимые азы и приёмы. Гвардейцы быстро скрутили беднягу.       — Знаешь ли ты, Орхан, как жестока наша царица Парисатида? — спросил он, стряхивая руку, будто та коснулась какой-то липкой грязи. — Я отдам тебя ей на съедение. И можешь начинать молиться за свою душу, но не думаю, что тебе это поможет.       Тот сверкал глазами из-под нависших бровей и явно предпочёл бы быть убитым на месте, нежели попасть в руки царицы. Но признания ничем бы ему не помогли: его ждала смерть, и несчастный знал об этом.       Парисатида оценила подарок. Громкие вопли, слышные далеко за пределами её покоев, не стихали до самого утра.       — Ты уходил ночью? — сонным, а оттого сладко-хрипловатым голосом спрашивал Сокджин на рассвете. — Я почувствовал в какой-то момент, что мне стало холоднее.       — Пришлось, — словно оправдывался Намджун, который уже не сомкнул глаз после того, как вернулся в постель. — Ночью задержали воина, что пытался покинуть Пасаргады. Он соврал о том, что я его отпустил, а при допросе пытался напасть на меня. Кинжал был отравлен — это я понял уже позже. Мне нужно вернуться к физическим тренировкам, я еле уклонился от выпада… А как тебе спалось, душа моя?       — Как всегда с тобой — хорошо, — голос ещё был мягким, но сонливость и расслабленную нежность из взгляда Сокджина словно влажной тряпкой стёрли. — Почему ты меня не разбудил?       Вопрос был напрасным: не было той силы, что могла разбудить спящего Сокджина. Тот и сам это понимал, поэтому заговорил уже о другом.       — Где он сейчас? Ты его допросил? Ты в порядке, любимый?       — Я отдал его на растерзание царице, — ответил Намджун. — Она злилась на обман Датама. Если этот воин был отправлен с целью убить царя царей… Сам понимаешь, он уже не жилец. А у меня… рука немного побаливает, — он изменился в лице и тоне. — Всё-таки не мальчик я уже, чтобы в рукопашную без последствий…       — О, Намджун!       Пострадавшая рука была немедленно обласкана поцелуями, но вызванного лекаря это не отменило, как и наложенную повязку.       — Не слишком удобно, понимаю, — вздыхал Сокджин. — Но я могу тебя кормить, если хочешь.       — О, пожалуйста, — а тот довольно улыбался. — Меня слишком давно никто не кормил, а мне всегда это в детстве нравилось…       Завтрак, во время которого Сокджин отбирал самые вкусные кусочки и вкладывал их прямо в губы Намджуна, то и дело лаская их пальцами, как-то сам собой перешёл в жаркие поцелуи, обещанные тому ещё с вечера. И они были ещё вкуснее, чем дворцовая еда.       Намджун прекрасно понимал, что пока они оба находятся на царской службе, скучать им точно не придётся. Такой человек, как Датам — не первый и не последний. Будут прочие недруги, будут мятежники, будут убийцы. И Намджун будет с ними бороться, защищая и царя, и куда более дорогого сердцу мужчину. Всеми силами. Всеми возможными способами.       Это не всегда будет просто. Возможно, самое сложное ждало их впереди.       Но в моменты таких поцелуев (или чего-то большего), Намджун понимал — его жизнь больше не проходит зря. Он делал самого красивого человека Персеполя счастливым. И был счастлив сам.       А что может посоревноваться с этим чувством?

***

      Не растеряв за пару дней пути своего гнева, царь наконец прибыл в столицу — тихую, спящую, выжженную лихорадкой. Дворцовые стены медленно, но верно прогревались, туда возвращались люди, которым таки удалось оправиться от болезни или избежать её. Царь велел вызвать всех, кто ещё мог вернуться.       Прорицателей он пригласил к себе ранним утром, когда сам немного отдохнул. И потребовал подробного пересказа всего, что случилось.       Тэхён ожидал того, что царский гнев коснётся и его — он ведь не вернулся в Пасаргады, а правитель явно не рассчитывал, что тот уедет надолго, когда отпускал, но в отношении реакции правителя даже хороший прорицатель мог ошибиться. И был этому рад.       — Вы оба будете награждены, — милостиво заявил тот. — С изменником я разберусь позже.       — Благодарю, владыка, — Юнги склонил голову. — К сожалению, не все гвардейцы Датама выжили, чтобы принять от тебя заслуженную кару. С другой стороны, нам не пришлось тратить на них припасы.       — Сколько их осталось? — спросил царь, лицо его стало суровей.       — Чуть меньше двух сотен из восьми. Потери дворца — тринадцать человек убитыми, двадцать ранены. И Тэхён был ранен в схватке с Датамом, — голос Юнги помрачнел.       — Не смертельно, — негромко добавил тот, его горло по-прежнему было перевязано белой тканью, но Тэхён всегда был экстравагантен в выборе одежд, поэтому казалось, что он просто задаёт новую столичную моду.       — Почти две сотни воинов, — задумчиво проговорил царь, побарабанив пальцами по подлокотнику. — Если кто-то из них будет раскаиваться и вновь присягнёт мне в верности, я отправлю их воевать, сохранив им жизнь. Но Датама я уже не прощу.       О подобных делах царь не советовался с прорицателями, если кто-то настолько забыл о его характере и способах расплаты за предательство — стоило напомнить. И предателю, и всем остальным, в назидание.       — И ещё одно, мой царь, — продолжил Юнги. — Как тебе известно, генерал Чонгук вернулся из Эллады с победой. Из Персеполя он с молодым абисиндским жрецом отправился в поход за священным пламенем. Его жена, племянница Намджуна, готовила и передавала во дворец горячую еду, а потом врачевала раны Тэхёна. Только её заботами мы живы.       — И они смогли вернуть нам священный огонь, — добавил Тэхён.       — С абисиндским жрецом? — переспросил правитель. — В Персеполе есть абисиндский жрец? Пусть они придут ко мне. Все трое.       — Есть, Сокджин принял его на службу на конюшнях, когда после смерти царицы золотой табун взбунтовался, — пояснил Юнги и ещё раз согласно кивнул. — Я передам им твоё повеление.       — Сам передашь или опять отправишь меня одного? — спросил Тэхён, когда царь отпустил их обоих. — Мы так давно никуда не выбирались вместе!       — Ты там постоянно бываешь, — рассудил Юнги. — Тебе там будут больше рады, чем мне. Впрочем, я должен лично поблагодарить Сахи за всё, что она для нас сделала. Царь во дворце, я могу покинуть ненадолго эти стены.       Тэхён вдруг прижался к его плечу, крепко схватив за руку, изменившись в лице.       — Что это было, мой яркий? Ты слышал этот голос? Эти речи? Неужели… я схожу с ума? — а потом расхохотался со всем своим задором.       — Один поедешь, — предупредил Юнги, кусая щёку изнутри. — И на берег меня не заманишь.       Но он всё же из дворца выбрался, первым делом навестив лавку знакомого ювелира. Тот был на месте, пусть ряды палаток и шатров изрядно поредели. Изумрудные серьги, что Юнги преподнёс Сахи при знакомстве, шли девушке невероятно, и он выбрал заколки и гребень с такими же камнями.       — Ничем не измерить мою благодарность, госпожа моя, — говорил он позже, уже в доме генерала, — но смиренно прошу принять мой скромный подарок.       — Господин прорицатель, — Сахи явно набралась этому у Чимина — и обращению, и тону, — ты меня избалуешь своей благодарностью!       Но отказываться, конечно, не стала.       — Прошу племянницу моего доброго друга звать меня по имени, — улыбнулся тот. — Помнишь, я назвался простым чиновником из дворца при знакомстве. Прошу, так и относись ко мне. А что до «избаловать», то ты меня избаловала вкусной едой, Сахи. Мой повар вернулся, но не понимает, что мне не нравится в его готовке.       — Я могу пригласить его к себе и дать пару уроков, — Сахи негромко рассмеялась. — Но если это не поможет, приходите к нам почаще с Тэхёном, для вас обоих здесь всегда найдётся вкусная еда!       — Сегодня тоже найдётся, — подал голос Чонгук. — Вчера я принёс с охоты крупного оленя и сам приготовил. Хотите попробовать?       — Не отказывайтесь, — поощрил Чимин. — Это очень вкусно.       — С удовольствием попробуем, — согласился Юнги, бросив на Тэхёна быстрый взгляд, и тот заулыбался — сидя за столом в этом доме он часто мечтал, чтобы и Юнги был с ними, разделив трапезу.       — Я всё ещё не оставляю надежд, что сам научусь готовить, — заметил он, проходя на кухню. — Но до вершин здешней хозяйки вряд ли доберусь.       — Сахи, сядь, пожалуйста, — попросил Чонгук, едва та шагнула к посуде. — Я сам всё сделаю. Не к лицу женщине с такими украшениями хлопотать на кухне. Джисон, а ты иди сюда, будешь мне помогать.       — Ладно, как скажешь, — усмехнулась она.       Хосок появился из детской с Дарой на руках. Малышка лопотала и потирала кулачками сонные глаза.       — Наша девочка проснулась и хочет есть, — объявил он и расцвёл, увидев гостей. — Юнги, Тэхён!       — Да, мы пришли сегодня вдвоём, — гордо улыбнулся последний. — С подарками и новостями.       Маленькой Даре уже было недостаточно молока, постепенно в её рацион вводили фрукты и овощи, перемолотые в состояние пюре. Особенно ей нравилось морковное.       И если Сахи достались красивые украшения от Юнги, то Даре подарок вручал сам Тэхён: небольшую керамическую мисочку и деревянную ложку, что сам сделал, пробуя себя и в гончарном, и в столярном мастерстве.       Ложка понравилась малышке особенно: Дара тут же замахала ей и звонко стукнула Хосока. Тот охнул и запричитал, смеясь:       — Тэхён уже не так добр ко мне, как раньше! Вложил моей девочке в ручки такое сокрушительное оружие!       Чонгук тут же обернулся через плечо и наигранно строгим взглядом уставился на Тэхёна.       — Прорицателям в тарелки клади побольше костей, Джисон.       — Давай я её покормлю, — Сахи протянула руки к дочери. — Не могу я так просто сидеть без дела, мне неуютно! — но она улыбалась.       — Чонгук, чему ты учишь ребёнка? — возмутился Хосок, передав ей Дару. — Джисон, никаких костей в тарелках.       А Юнги прищурился и что-то тихо зашептал, рисуя в воздухе сложенными пальцами какие-то неведомые знаки.       — В костях же много вкусного! — хмыкнул Чонгук и снова обернулся. — Что он делает? Насылает проклятие?       — Превращает вас, — беспечно сообщил Хосок. — Сначала тебя. Джисона, наверное, пощадит.       Чимин сначала испуганно ахнул, а потом звонко рассмеялся. А мальчик застыл с круглыми глазами — испуг его был серьёзнее.       — Г-господин п-прорицатель! — но старался звучать смело. — Не надо превращать моего брата!       — Боюсь спросить, в кого, — фыркнул Чонгук, вновь отвернувшись к большому блюду с мясом, от которого отрезал куски. — Или во что.       — Юнги, если ты собираешься всё же его превратить, можно, пожалуйста, в енота? — попросил Хосок, но тут же заявил: — Но он нам нравится человеком.       Никакого колебания воздуха, что неизменно бывает при любой ворожбе, он не ощущал, а потому просто поддерживал шутку.       — Енота? — Чонгук опять обернулся. — Что это за интересные фантазии? — и в глазах сверкнуло мальчишеское любопытство.       Хосок тронул свою косу, и Юнги понимающе ухмыльнулся.       — Вы своими фантазиями Джисона запугали, — но пальцем Чимин погрозил только Хосоку. — Никого господин прорицатель превращать не будет, Джисон. Гости никого не превращают. Они приходят вкусно поесть и приятно поговорить.       — А что у вас за новости? — поинтересовалась Сахи, когда наконец смогла накормить Дару. Девочке очень нравились чужие разговоры, она вертела головой, отбирала ложку и сама пыталась что-то говорить, так что пришлось ненадолго отнести её в комнату, где было потише.       Чонгук выставил на стол последнее блюдо с горячими лепёшками и сам сел, с тем же любопытством продолжая посматривать на Хосока.       — Царь царей вернулся во дворец и зовёт вас троих к себе, — отозвался Юнги уже без всякой шутливости. — Чонгука, Хосока и тебя, Сахи.       Чонгук этой новости, конечно, не удивился, но мысли о енотах из головы сразу выкинул, посерьёзнев.       — Меня? — ахнула Сахи. — А меня… за что?..       — Я рассказал царю, что мы живы только твоими заботами, — Юнги повернулся к ней. — Что ты кормила нас всё это время и врачевала раны Тэхёна. Ты заслуживаешь царской награды.       Хосок согласно кивнул — Сахи сделала очень многое и была достойна всех наград. Однако притих, вдруг царь всё же решит оставить его в конюшнях постоянно, без возможности возвращаться домой вечерами?       — О, это так… волнительно! — Сахи даже ложку отложила. — Я совсем не ждала за это наград. Главная награда в том, что все живы и вернулись домой…       — Не волнуйся, — негромко сказал Чонгук. — Мы пойдём к царю вместе. И я буду рядом.       А затем обернулся уже к Хосоку, потянувшись к его руке своей.       — Ты тоже волнуешься, мой огненный любитель енотов? — улыбка появилась на его лице, осторожная, но тёплая.       — Тоже волнуюсь, — признался тот, коснувшись его руки. — Я никогда не встречался с царём. И не знаю, что он скажет. Но мы же будем вместе.       — Чонгук, — негромко, мягко позвал Юнги. — Ты великий герой и царь будет предлагать тебе новые походы и ещё более многочисленное войско. Но из следующего похода в Элладу ты не вернёшься.       — Не волнуйся, — повторил тот Хосоку. — Я не дам тебя в обиду.       А затем растерял улыбку, осознавая слова прорицателя.       — Я… — он не сразу смог подобрать слова, держа пальцы Хосока в своих. — Я больше не хочу воевать. Это я понял ещё в Абисинде. Не знаю, что на это скажет царь царей, но… Я готов заниматься чем угодно. Хоть полы во дворце подметать. Однако, никаких больше военных походов.       За столом повисла тишина, был слышен только удивлённый выдох Сахи, но и она не могла её нарушить.       — Хорошо, — Юнги задержал на нём взгляд, словно смотрел прямо в душу, а потом согласно кивнул. — Я найду, что сказать владыке. Больше походов не будет.       — Ты много где был, хорошо знаешь земли и военную тактику, — подал голос Тэхён, — ты силён и отлично владеешь оружием… Возможно, ты мог бы обучать молодых воинов тому, что умеешь. Сам не волнуйся, Чонгук, полы ты будешь подметать только дома, когда провинишься в чём-нибудь перед Сахи.       Чонгук почти опалил его взглядом, но посмотрел на Хосока — и сразу полегчало.       — Я сам могу объяснить своё решение царю. Даже если для этого мне потребуется всё красноречие и долгое положение на коленях у его ног. Но воин, который сомневается перед убийством врага — это уже не воин. И тем более, не генерал.       — Я вмешаюсь только в крайнем случае, — пообещал Юнги и заулыбался довольно. — Даже если воинская удача отвернулась от тебя, Чонгук, охотничья идёт с тобой об руку. Давно я не пробовал такого прекрасного оленя! И приготовлен отменно! Тэхён, возьми рецепт на заметку.       Чонгук благодарно кивнул, но делиться секретами готовки не спешил.       — Кстати, Тэхён, а когда мы пойдём рыбачить? — напомнил Чимин. — А то в прошлый раз ходили, но закопались в глине.       — О, да в любое время! Хоть завтра утром, — улыбнулся тот. — Хосок, хочешь пойдём вместе?       — Очень хочу! Но утром?.. — Хосок прищурился и перевёл взгляд с Тэхёна на Юнги и обратно. — Ты останешься у нас на ночь?       — Юнги точно на это не согласится, — ответил Тэхён. — Я просто могу приехать к вам с рассветом. С утра самая удачная рыбалка.       — Точно не соглашусь, — подтвердил Юнги. — Без тебя у меня на груди снова будет спать эта блохастая кошка! — он перевёл взгляд на Чимина и улыбнулся. — Кстати, спасибо за Джаю, она отлично у нас прижилась.       — На рассвете выходить поздно, уже надо вытягивать первую рыбу, — заспорил с Тэхёном Хосок. — Может быть, вы оба останетесь?       И посмотрел на Чонгука вопросительно.       — А где мы их спать положим? — уточнил тот. — Чимина к себе в постель возьмём?       — Чимина я могу положить у себя, — тут же предложила Сахи.       — Или можно оставить Чимина с нами, и он станет хоть какой-то гарантией, что рыбалка состоится, а один из участников не проспит всё на свете, — добавил Юнги и тут же взмолился. — Не кусайся, мой прекрасный!       — Можно подумать, что тебя порой разбудить очень легко! — фыркнул Тэхён со смешком.       — Беседы прорицателей продолжаются глубоко за полночь, и встать утром очень трудно обоим, — с достоинством сообщил Юнги.       — А меня с собой не возьмёте? — спросил Чонгук. — Я всех подниму. И когда царь нас ожидает?       — К полудню. Если отправитесь рыбачить хотя бы с рассветом, то должны успеть и вернуться, и привести себя в порядок, — высчитал Юнги. — Может, мне тоже с вами съездить? Буду следить за временем.       — Я лягу на диване, я вполне там помещаюсь, — решил Чимин. — А вы, господа прорицатели, можете лечь в моей комнате. Может, действительно все вместе поедем?       — Больше рыбы сможем привезти, — согласился Чонгук, но пытался сообразить, хватит ли на всех снастей.       — А кто её потом чистить будет? — улыбнулась Сахи.       — Я почищу, пока вы будете во дворце, — успокоил Чимин. — Я умею. А потом приготовим вместе, когда вы вернётесь.       — Я совсем забыл кое-что с вами обсудить, — сказал Чонгук, вновь взглянув на Хосока. — Нужно подыскать нам новую прислугу, чтобы Сахи было легче. И достроить дом. Переезжать отсюда никуда не хочется, но нужно больше места. Как вы думаете?       — Достраивать дом — это хлопотно и долго, — Хосок наклонил голову в раздумьях и посмотрел на обоих прорицателей. — А неизвестно, когда вернётся господин Намджун? Он как-то говорил мне, что его дом пустует и можно там поселиться. Мы могли бы перевезти туда Сахи и детей, пока будем заниматься ремонтом.       — Царь пока велел ему и Сокджину оставаться в Пасаргадах, — отозвался Юнги. — Но, думаю, вряд ли Намджун будет возражать.       — До наступления первых холодов точно вернётся, — подхватил Тэхён. — Но перестройкой дома лучше заниматься весной.       — Значит, пока так поживём, — решил Чонгук. — Но служанку я всё-таки поищу.       В подобных разговорах время до отхода ко сну пролетело быстро, а ещё нужно было навести порядок. Но сегодня Сахи точно не требовались служанки — помогал даже Тэхён, совместными усилиями кухня быстро заблестела от чистоты.       Вместе они и детей уложили, ещё немного посидев у очага.       А до того, как уйти в свою спальню, Сахи осторожно обратилась к Юнги, перехватив его на выходе из кухни.       — Я совсем не знаю, что стоит надеть на приём к царю, будут ли уместны украшения, — начала она негромко. — Это же не пир…       — Скромница, — ласково улыбнулся Юнги. — Ты племянница главы стражи и жена генерала. Надень серьги и пару браслетов. И пусть Чимин тебя заплетёт, твои волосы — сами по себе украшение. И дневное платье для выхода.       Он наклонился к её уху и очень серьёзно прошептал:       — И помни, ты красива, но не должна быть красивой настолько, чтобы он пожелал оставить тебя в своём гареме.       Сахи тихонько вздрогнула, но благодарно кивнула.       — Спасибо, я поняла. Но я… больше не жена Чонгука, — заметила она тем же негромким голосом. — И… можно я задам ещё один вопрос? Только не осуждай меня, ладно?       — Я провожу тебя, — сказал Юнги. — Там договорим.       Хосок проводил их взглядом больше удивлённым, чем обеспокоенным. Чонгук присоединился к нему, а потом осторожно обнял.       — Задавай свой вопрос, — попросил Юнги у дверей в спальню Сахи. — И возможно, я дам тебе несколько советов.       — Сейчас я почти никуда не хожу, особенно, когда это опасно для здоровья, да и рынок пуст, — она как-то неловко помолчала, подбирая слова. — И Дара ещё очень маленькая. Но… потом, когда-нибудь, я смогу… найти себе мужа?       Она с волнением смотрела в глаза прорицателя, теребя косу.       — Ты хочешь услышать моё мнение или предска…       Юнги не договорил, поняв её желание, и почти сразу же отвернулся, чтобы не пугать девушку: пророк, заглядывающий в будущее, — зрелище не самое приятное. Но когда он вновь посмотрел на неё, то улыбался.       — Ты сможешь, Сахи, — уверенно сказал он. — Я не могу назвать тебе его имени, поскольку тебе придётся выбирать. Но кого бы из тех мужчин, что придут просить твоей руки, ты не выбрала, ты будешь жить с ним в довольстве и счастье.       — Спасибо, — вновь выдохнула она, уже с ощутимым облегчением. — Я не буду спрашивать больше ничего, пусть всё будет так, как будет, но то, что ты сейчас сказал… очень приятно слышать.       — А теперь обещанный, пусть и непрошенный совет, — добавил Юнги. — Лучше тебе сейчас продолжать считаться женой Чонгука хотя бы в глазах остальных. Иначе тебе будет трудно жить с ним под одной крышей, не вредя своей репутации. Ты сама знаешь, каковы люди.       Он и сам вздохнул, а потом добавил с неожиданной озорной улыбкой:       — Кстати, Фарнак, тот стражник, который привёз Тэхёна… Он ещё дважды меня спрашивал при встрече, не нужно ли съездить и что-нибудь тебе передать.       — О… — она совершенно точно смутилась, опустив взгляд. — Это всё потому, Юнги, что я его тоже кормила. Ты же понимаешь, как на людей действует моя еда.       — Я спросил, кормила ли ты его… — Юнги совершенно по-отечески погладил её волосы. — Он ответил, что поел, но затрудняется сказать, что именно. Так что, девочка, дело, кажется, не в твоей колдовской еде. Но одно твоё слово — и докучать он тебе не будет.       — Ну если нужно будет что-то передать… Или ты сам соскучишься по моей еде, — она мягко улыбнулась, поднимая взгляд. — Пусть он приходит за ней. Чонгук будет рад, наверное… Да и я… тоже.       — Я тебя понял, — Юнги ответил на её улыбку. — А теперь ложись спать. Нам всем предстоит рано вставать, если мы хотим вовремя вернуться.       — Тебе точно будет здесь удобно? — спросил Тэхён, глядя на то, как Чимин укладывается на диване. — Я впервые выселяю друга из его постели и мне как-то стыдно, — улыбался он.       — Вы вдвоём здесь точно не поместитесь, — Чимин ласково улыбнулся в ответ. — Ты не выселяешь, я сам предложил. Не переживай.       — Я спокойно могу спать хоть на голом полу, хоть на холодной земле, — усмехнулся Тэхён. — Но на Юнги это, конечно, гораздо приятнее делать.       — А верховный прорицатель точно не захочет спать на полу, — подхватил Чимин. — Иди уже.       — Иду, иду, — посмеиваясь, Тэхён поднялся с пола. — Добрых снов тебе, Чимин…       И наклонившись к другу, мягко поцеловал в макушку.       А уже устроившись рядом со своим прорицателем, заявил:       — Не знаю, что насчёт рыбы, но завтра я точно наберу на берегу ещё глины. Будешь со мной что-нибудь мастерить?       — Это вопрос или предупреждение? — тихонько хохотнул Юнги. — Буду, куда же я денусь.       Он вздохнул, прижал Тэхёна покрепче и попросил, уткнувшись лицом в его пушистые волосы:       — Перестань смущать Чимина. Или он тебе нравится?       Тот даже голову приподнял, хотя очень удобно устроился.       — Чем я его смущаю? — удивлённо спросил. — И, конечно, он мне нравится! Разве он может не нравиться?       — Он молодой мужчина, переживающий, если я не ослеп, безответные чувства. Не привыкший к чужой ласке, но отчаянно желающий её. Ты же не хочешь, чтобы одни безответные чувства сменились другими?       — Нет, не хочу, — изменившимся — тихим и понимающим — тоном ответил Тэхён и уложил голову обратно, на плечо Юнги. — Но как же мне быть, если хочется быть с ним ласковым и открытым? Как… не нарушить дружескую… границу?       Но даже верховный прорицатель, со всем своим опытом и мудростью, не знал ответы на все вопросы. Он мог только перебирать волосы Тэхёна, убаюкивая его, в надежде, что ласковое и любящее сердце само найдёт нужный способ уберечь внезапную, но нежную дружбу между двумя такими непохожими людьми. И Тэхён засыпал под нежными руками, чтобы увидеть их снова и поцеловать уже во сне.

***

      Вставать рано предстояло всем, но Чонгук не спешил отправляться в постель. Он попросил Хосока подождать немного на кухне, а сам вытащил из дома несколько шкур, в том числе и ту, что снял в прошлом году с леопарда, защищая от хищника двух своих невольников.       А вернувшись за Хосоком, взял с собой ещё и свечу.       — Давай чуть-чуть побудем на улице? Я страшно привык к тому, что перед сном смотрю с тобой на звёзды… Или к тому, что мы вообще спим на улице.       Улыбаясь, он потянул Хосока на застеленную шкурами землю, но не спешил смотреть вверх, в небо. В лице Хосока, чьи контуры обрисовывал тёплый свет свечи, тоже было много захватывающего и бесконечно прекрасного, как и в ночном небе.       В приоткрытых ставнях виднелись всполохи, и не успевший уснуть Чимин скатился с дивана, бросившись к окну.       Двоих во внутреннем дворе он разглядел сразу, несмотря на ночную тьму, а потом услышал и ласковый смех. Длинная рыжая коса была обвита вокруг запястья Чонгука, и по ней бегали язычки пламени, перекидываясь на чужую руку.       Видеть, как человек, от имени которого томительно сжималось сердце, целует другого, было странно. Чимин как заворожённый смотрел на танцующее вокруг них пламя — и это удивительным образом отрезвляло. Простому человеку невозможно было бы находиться рядом с Хосоком на равных. Можно любить пламя в очаге, любоваться им, но в руки его не взять… Каким бы сильным, каким бы свободным не стал Чимин — ему не удержать в ладонях тот огонь, что ластился к Чонгуку, как ручной домашний зверёк.       Чимин отстранился от окна и плотнее закрыл ставни. Пусть так: он станет сильным ради себя. Станет свободным. И однажды обязательно станет счастливым.