О, праведное пламя!

      Казалось, что путь домой был короче, занял меньше времени даже не из-за того, что пустыню на золотых лошадях они пересекли быстро. Возможно, всё дело было в напряжении, оставшемся позади, ушедшем почти полностью — Чонгук осознавал, что они успели вернуться в назначенный срок. Несмотря ни на что — успели.       Но как только они оказались в Персеполе, в самый разгар дня, он снова напрягся. Обычно шумный даже на окраинах город был тих, пуст, словно вымер полностью.       — Что здесь произошло? — спросил он, оглядываясь по сторонам, а заодно и переживая, что в доме, который он оставил, было столь же пусто, как и везде.       — Слишком тихо, — хмурился и Хосок. — И стража на городских воротах была очень напряжена, ты заметил?       По почти безлюдному городу можно было передвигаться тем же галопом, не рискуя кого-то сбить, и Хосок позволил лошадям пойти быстрее. Беспокойство, что до этого давало о себе знать только подспудными тихими уколами, словно ржа разрасталось в груди.       Ещё на подъезде к городу они договорились, что сперва заедут домой, где оставят ребёнка, уже уставшего от долгого пути. Незачем было брать мальчика с собой в холодный, пустой дворец. Но Чонгук обещал младшему, что Персеполь — удивительный город, очень красивый и шумный, а теперь чувствовал, что обманул. Джисон удивлённо хлопал глазами, сидя рядом с ним.       И теперь точно сперва стоило оказаться дома. Время на это ещё было.       Со дня схватки с Датамом и абисиндским жрецом и пары суток не прошло, но Тэхён уже чувствовал себя получше, чем в ту ночь, когда его привезли в дом генерала. И сегодня с самого утра загадочно улыбался, предвидя, предвкушая возвращение Чонгука и Хосока. Чувствуя их, но не предупреждая. В конце концов, точного времени их прибытия он предвидеть не мог.       У ворот дома Чонгука дежурил человек в форме дворцовой стражи. Хосок едва удержал взвившегося жеребца, когда тот заступил дорогу, останавливая всадников. Но тут же сделал шаг в сторону, узнав Чонгука.       — С возвращением, генерал.       У того была неплохая память на лица и имена, но всех своих сослуживцев он, конечно, не помнил. Однако, пока передавал Джисона Хосоку, чтобы слезть с коня, забирал ребёнка обратно и ставил на землю, имя всплыло в его голове.       — Фарнак? — обратился он к стражнику. — Что случилось? Что происходит в городе? И почему ты… здесь?       Никогда в жизни Чонгуку не было так страшно переступать порог собственного дома.       — Гвардия сатрапа Датама вошла во дворец с целью переворота, но была задержана. Господин Тэхён был ранен, верховный жрец велел отвезти его в твой дом, генерал. И поставил охрану, — коротко отчитался стражник. — А в городе водяная лихорадка.       Хосок побледнел и заколотил в тяжёлую дверь, что была закрыта изнутри. Никогда на его памяти она не закрывалась на засов днём.       — Открывайте, — сказал Тэхён, и на этот раз к дверям первой пошла Сахи, не взяв в руки ничего тяжёлого и острого. Прорицателю из дворца она доверяла.       Но столько раз надеялась, столько раз ждала, но ошибалась, что открыв, не поверила своим глазам, ожидая увидеть там то ли стражника, то ли ещё одного прорицателя, но никак не Хосока, Чонгука за его спиной…       И незнакомого мальчишку на руках мужа.       — Боги!.. — очнувшись, всхлипнула Сахи и тут же заключила Хосока в объятия, словно его ждала больше всех остальных.       Чонгук, осторожно осматриваясь, будто ожидал увидеть что-то страшное, зашёл следом и сказал брату:       — Вот, Джисон, это мой дом. Твой новый дом.       Хосок долго не выпускал Сахи из объятий, сначала молча, а потом тихо шепча в волосы, что всё закончилось. А едва разжал руки, на него вихрем налетел Чимин, обхватил, вжался лицом в плечо — и Хосок, смеясь, закружил его там же.       — Мы вернулись, — ласково бормотал он, смахивая ладонью слёзы с ресниц. — Вернулись. И не одни.       Кажется, облегчение от того, что в доме всё было в порядке, все оказались живы и здоровы (Тэхён с перевязанным горлом был исключением), сыграло с генералом злую шутку. Или он, и впрямь, изменился за время своего отсутствия дома.       Потому что пошутил:       — Это наш сын, Сахи. Мой с Хосоком сын. Так получилось…       А потом виновато опустил голову и еле-еле сдерживал смех.       Таких круглых глаз Сахи ещё никто не видел.       И нервный смешок Чимина прозвучал очень громко:       — Теперь твоя очередь, госпожа моя, гневаться. Но видно, ваш брак и впрямь освящён небесами, если вам детей приносит один человек.       — Зачем ты обманываешь, Чонгук? — возмутился ребёнок, которого тот поставил на пол. — Он врёт, я его младший брат!       — В любом случае, он будет жить с нами, — добавил Чонгук и взял Хосока за руку, обозначая, что вот это — уже не шутка. Взглянув в сторону Тэхёна, он ему кивнул. И даже поздоровался. — Рад, что ты жив.       — Ну надо же! — фыркнул прорицатель, но остальное сдержал на языке.       И Сахи, наконец, слегка оправилась от немого шока.       — Чимин, принеси, пожалуйста, Дару, — попросила она, сдерживая желание хорошенько треснуть по голове одному шутнику. — Вы голодные с дороги? Как тебя зовут, мальчик? Расскажете нам всё, пока едим?       — Это Джисон, — ласково сказал Хосок и потрепал его по макушке, опасаясь, что малыш может смутиться от такого внимания в новом доме.       Тэхёна Хосок тоже осторожно обнял, пока ждал Дару с Чимином, сел рядом и взял его за руку, искренне радуясь, что молодой прорицатель жив. Тот почти незаметно вздрогнул, но руку не убрал и сказал негромко:       — Как изменился твой огонь… Очень любопытно!       Сахи меж тем суетилась, накрывая на стол. Они не так давно позавтракали, но теперь стоило приготовить побольше всего на обед — людей в доме прибавилось. Чонгук не удерживал брата, что-то ему шепнул, а потом взялся помогать жене, без вопросов или просьб.       — Всё обязательно расскажем, — лишь пообещал он.       Хосок не порывался помогать, он, наконец, получил на руки Дару и ворковал с ней, слушая нежный смех своей любимой девочки, светясь и взглядом, и лицом.       — Вам же удалось найти то, что вы искали? — спросил у него Тэхён, притянув к себе поближе уже Чимина.       — Да, мы же вернулись, — Хосок бросил на него ободряющий взгляд. — Вам тоже придётся многое рассказать о том, что здесь было. Например, когда ты вернулся и как познакомился с Чимином? И как там Юнги? И что у вас случилось?       И продуктов для сытного обеда, и места за столом хватило на всех. Чонгук сел рядом с Хосоком, усадив Джисона по другую сторону от себя, а потом ел и слушал рассказы Тэхёна о случившемся, то хмурясь, то что-то переспрашивая или комментируя вполголоса.       Свой рассказ он начал уже позже, когда все наелись. Не хотелось тревожить детскую психику, поэтому по просьбе Чонгука мальчик под надзором кормилицы отправился выбирать себе комнату, в которой будет жить. Тогда стало проще вдаваться в подробности их пребывания в Абисинде.       Об отце Чонгук говорил мало, скомкано, Хосоку он рассказал гораздо больше. Было видно, что вспоминать этого человека — родного по крови, но совершенно чужого, появившегося в его жизни вновь так внезапно — ему сложно. Но, кажется, подробностей никто и не ждал.       — Я хотел сказать это лично, наедине, но раз вы все в этом доме так сблизились, — он вновь взял Хосока за руку. О том, что их чувства вспыхнули так ярко, он толком не упомянул. До этого момента, когда решился обозначить их. — Я не знаю, как мы сможем жить дальше, Сахи. И я снова перед тобой виноват. Возможно, куда больше, чем прежде. Но я люблю этого мужчину… И хочу быть с ним. Только с ним. Прошу, прости меня.       В его словах не было почти ничего, что как-то всерьёз озадачило или удивило бы девушку.       — Ты хочешь развестись со мной? — спросила она, недолго помолчав.       Конечно, было бы куда комфортнее, если бы этот разговор случился без свидетелей. Но Чимину Сахи доверяла, как и прорицателю. Ей нечего было стесняться сейчас.       — Не вижу смысла больше называться мужем и женой, — осторожно отозвался Чонгук. — Но мы можем продолжать жить вместе. Все вместе… с детьми.       Хосок опустил взгляд. Ему не было стыдно за свои чувства, за то, что рядом с Чонгуком он был таким живым и цельным. Но он ощущал, что то понимание, что всегда было между ним и Сахи, то молчаливое принятие его места рядом с Чонгуком, сейчас звенит и грозит рухнуть в зависимости от еë слова. От того, примет она или нет этот расклад. Примет ли она его не просто как наложника своего супруга.       Тихий вздох Чимина он скорее почувствовал, нежели услышал, и не глядя опустил ладонь на стол, безмолвно позволяя Чимину в неё вцепиться. Однако ожидаемого прикосновения не последовало. Хосок поднял взгляд: Чимин действительно сжимал чужие пальцы. Пальцы Тэхёна.       — Большая семья — это хорошо, — наконец подала голос Сахи, нарушив повисшую тишину. — Всегда о такой мечтала. Если ты не хочешь, чтобы я была твоей женой, Чонгук, я стану тебе сестрой. Вам обоим. Я признаю, что до последнего на что-то надеялась. Но здесь мой дом, здесь моя дочь… И давайте попробуем жить вместе. Не получится — будем что-нибудь придумывать. Но пока я хочу верить, что мы сможем.       — Спасибо, — глубоко вздохнув, генерал смог опустить напряжённые плечи. — Спасибо, Сахи…       Хосок не произнёс ни слова: он опустился на пол, вжимаясь лицом в колени Сахи, и сжал её руки.       — Ну ты чего?.. — смутившись, та замотала головой, но прочь от себя не гнала.       Тэхён очень удачно сидел рядом с Чимином — слева от него, чтобы крепко держать его руку в своей, свободной от бинтов. Он знал, что скорее всего всё у жильцов этого дома получится, но были вещи, в которых людям стоило разобраться самим, без советов прорицателя.       — И ещё... — Чонгук повернулся к Чимину. — Я подпишу тебе вольную. Ты можешь сам выбирать свою судьбу.       — Ты… ты же не выгоняешь меня? — тихо спросил Чимин. — Я могу остаться здесь?       — Нет, не выгоняю, — подтвердил Чонгук. — Вот меня из дома выгнать бы стоило, но меня же простили. А ты вообще ничего плохого никому не сделал. Оставайся жить с нами. Я буду только рад.       Он осторожно, тонко, но тепло улыбнулся. А Тэхён почему-то хмыкнул в сторону.       — Если бы ты привёл в дом какую-то незнакомую женщину, заявив, что любишь её, а не меня, — обратилась Сахи к Чонгуку, — да даже если другого мужчину… Я бы шкуру с вас обоих спустила и положила в курятнике. Или в хлеву. Но это же… Хосок, — нежно закончила она.       — Но если ты вздумаешь ревновать нас друг к другу, — очень серьёзно сказал Хосок, по очереди поцеловав обе ладони девушки, — не исключено, что мы все вместе так и с тобой и поступим.       Он поднял голову и взглянул на Чонгука прямо и без улыбки.       — Мы все слишком близки друг с другом. И тебе придётся это принять, Чонгук. Пожалуйста.       Тот тоже перестал улыбаться, перехватив его взгляд.       — Принять то, что тебя любят все в этом доме? Я не могу этого не принять. Я это знаю. И… попробую не ревновать, — выдохнул он под конец. — Не хочу, чтобы моя шкура оказалась в хлеву.       Чимин тихо засмеялся, и остальные тоже вздохнули свободнее.       Но после обеда они засобирались во дворец. Нужно было завершить задание, зажечь священный огонь и начать жить совершенно нормальной жизнью.       Тэхён чувствовал себя гораздо лучше, поэтому поехал с ними, пообещав Чимину, что вернётся завтра утром и прогуляется с ним к источнику — им стоило поговорить наедине.       А по пути, сидя верхом, вещал в сторону Чонгука:       — Представь, что Хосок — это огонь. Тот, что греет, что делает съедобной пищу. Ты же не можешь не поделиться им с другими людьми? Огонь горит не только для тебя одного.       — Я что-то не припомню, чтобы спрашивал твоего совета, — фыркнул генерал, — сам как-нибудь справлюсь, ладно?       — Если будет тяжело, вспомни мои слова, — Тэхён даже не подумал обижаться на колкости. — Человеку подчас бывает слишком трудно справиться со своими чувствами. Но учиться в жизни стоит не только стрельбе из лука или обращению с мечом. И воспитать ребёнка проще, чем себя.       — Ты говорил, что вы с царским прорицателем нашли друг друга? — Чонгук покосился на него. — Вот уж точно — нашли.

***

      Верховный жрец встретил их на обычном месте на лестнице. Он переоделся и умылся, но выглядел измотанным. Впрочем, взглядом он просиял всем троим, а Тэхёна сразу прижал к себе, борясь с желанием смотреть только на него.       — С возвращением, — выдохнул Юнги. — Вижу, вы прошли многое, а ваша победа значит для вас обоих не меньше, чем огонь для дворца.       Хосок светло ему улыбнулся и взял Чонгука за руку, переплетя с ним пальцы.       — Ты прав во всём, — согласился он.       Юнги был верховным жрецом и должен был незамедлительно вести прибывших в святилище. Но он бросил извиняющийся взгляд на генерала и Хосока и обернулся к Тэхёну.       — Как ты себя чувствуешь, прекрасный? — едва слышным шёпотом спросил он, поглаживая его кудри и поддерживая. — Почему ты не отдыхаешь? Ты устал? Хочешь лечь?       — Я не мог просто лежать, пока ты здесь совсем один, — нежно отозвался тот. — И ты… ты мне приснился, мой яркий! Твои руки… Я так хотел этим поделиться с тобой!       Чонгук покосился на Хосока, испытывая какую-то занятную неловкость вперемешку с возмущением. По пути в Персеполь он чуть ли не каждый день проверял, горит ли огонь в коробочке. Они так волновались, так спешили, столько пережили…       А теперь эти двое вообще не заинтересованы в огне.       Только друг в друге!       Но Хосок, пусть и отвёл от них взгляд, нежно улыбался, едва не светясь. Те чувства, что он видел между прорицателями, впервые оказавшись в башне Юнги, не только не угасли, но стали только чище и сильнее. И это почему-то согревало его самого.       Он подался ближе к Чонгуку и шепнул ему прямо в ухо:       — Когда ты вытащил нас с Джисоном из храма, священный огонь нас тоже мало интересовал. Тэхён же был серьёзно ранен.       Юнги что-то нашёптывал и целовал ладони Тэхёна, а потом укутал его плечи сорванным с себя тёплым плащом, прежде чем вернуть Чонгуку и Хосоку своё внимание.       — Пойдёмте.       Крови и подпалин на полу и стенах святилища было не видно, Юнги успел запустить туда слуг. Но помещение всё ещё чувствовалось гробницей, мрачной и сырой.       Чонгук вручил жрецу ту самую коробку.       — А что ты сделал с телами? — спросил он, притянув Хосока ближе к себе, потому что здесь было ещё холоднее, чем во всём остальном дворце. — Этого сатрапа, мага и гвардии?       — Датам и выжившая часть его гвардии в темнице, — Юнги принял коробку, наполненную жаром, но не торопился её открывать. — Остальные на башне мёртвых. А по поводу мага я не принял решения. Хосок, расскажешь мне, как должно обращаться с телами ваших магов?       — Сжечь, — коротко отозвался тот. — В Абисинде тела священнослужителей предают огню.       Юнги кивнул, принимая ответ, и протянул к нему руку, с неохотой отпустив Тэхёна.       — Возьмём его вместе, — попросил он.       Хосок согласно кивнул, сжав пальцы Чонгука напоследок.       Два жреца, почитавших пламя священным, открыли крышку. Огонь рванулся вверх, приветствуя их, лизнул их пальцы — Хосок улыбнулся, а Юнги крепче сжал губы, отрешаясь от боли. Их пальцы почти переплелись корзинкой, чтобы подхватить угольки и перенести их на новое место, где священному огню предстояло стать сердцем дворца и всей Персии.       Это не требовало ритуалов, заклинаний или песнопений. Это было так просто — разжечь огонь в очаге — и так важно. Они отступили разом, глядя, как угольки начинают разгораться, как пламя поднимается выше, заворожённые торжественностью этого момента.       Громкое ржание золотого табуна, что вновь засиял ярче солнца, донеслось до них через все стены — лошади приветствовали священное пламя и новый союз Персии и Абисинда.       — Нужно зажечь факелы и треножники во всём дворце, да? — уточнил Чонгук, спустя какое-то время наблюдения за пламенем. То не гасло и никак не напоминало слабое, почти прозрачное, что он видел в Абисинде.       Значит, они всё сделали правильно.       Тэхён взял Юнги под руку, прижал ладонь к ладони, словно успокаивал кожу, потревоженную огнём.       — Нужно доложить в Пасаргады…       — Хосок, поедешь со мной? — тут же предложил Чонгук.       — Курьер доложит, — отозвался Юнги, обернувшись к нему. — Тебе есть чем заняться дома. Но факелы и треножники зажечь и впрямь нужно, как и очаг. Хосок?       Тот кивнул, понимая просьбу.       — Я пройду и всё сделаю, — пообещал он, вызывая на ладони пламя — сейчас оно появилось легко. Сейчас для него не было пределов. — Хотя бы там, где знаю. Остальное можно зажечь и после. Побудьте ещё здесь.       Он потянул Чонгука за руку, выводя за собой.       А Юнги снова прижал Тэхёна ближе, целуя его волосы. Пламя одобрительно заискрило, и Юнги улыбнулся, вдохновенный внезапной идеей.       — Ты хочешь даров, да? — негромко спросил он, глядя в центр огня, где сливались зелень и пурпур. — Я дам тебе клятву. Клятву любить этого мужчину, что для моего сердца — что ты для дворца и людей. Любить и беречь его до последнего вздоха. Прими её и будь ей свидетелем.       — Это похоже на какую-то свадебную церемонию, — пробормотал Тэхён, сдерживая довольную улыбку. — А я даже ни одного украшения не надел! Юнги… Мой яркий! На моей шее останется шрам… Ты будешь любить меня даже с ним?       Иногда он всё-таки был слишком юн. Но ему это было простительно.       — Я буду любить тебя всегда, — твёрдо пообещал Юнги, сияя не меньше огня на драгоценном постаменте. — А украшения… Ночью надену на тебя все и буду любить прямо в них.       — Мне очень нравятся твои фантазии, — проворковал Тэхён, потянувшись к его губам, чтобы скрепить все эти обещания поцелуем. Жарким, на зависть любому пламени.       В ту ночь во дворце пылало пламя: в факелах в коридорах, в треножниках в огромных залах и караулке стражников, в очаге на кухне. Горели свечи в башне прорицателя, отбрасывая причудливые тени на стены и играя искрами в драгоценных камнях. Сплетались на постели двое.       Не все свои обещания Юнги мог выполнить: Датам всё ещё был жив. Но это, данное Тэхёну, выполнял с восторгом и рвением. И тот верил всем его словам больше, чем любым своим видениям. Верил рукам и губам, взгляду и поцелуям. И клялся уже не перед пламенем, а перед сердцем Юнги, положив здоровую ладонь ему на грудь, что тоже будет любить его до конца.       К моменту возвращения домой после обхода дворца, Чонгук даже устал. Вдвоём зажигать огонь было проще — он перенимал пламя с рук Хосока, пересаживал его на факелы и тянулся за ним снова. Но всё же дворец был огромен — и времени на его «оживление» ушло немало.       Пока их не было, Джисон чуть ближе познакомился с Сахи и маленькой Дарой, умаялся, набегался, уморился, помогая Чимину, и уже спал. Чонгук лишь мягко коснулся его волос рукой, а потом прикрыл дверь в детскую комнату.       — Вы, наверное, хотите поболтать вдвоём? — обратился он к двум мужчинам, которые были когда-то его наложниками. — Я не буду вам мешать. Пойду к себе. Но приходи спать ко мне, Хосок, ладно? Как закончишь…       — Хорошо, — улыбнулся тот. — Сам справишься с купанием? Мы поговорим, я отмоюсь и приду.       — Если я возьму тебя с собой отмываться, то потом точно не отпущу, — улыбнулся Чонгук в ответ. — Чимин, утром я отдам тебе бумаги, дающие тебе свободу.       Тот только кивнул благодарно и почему-то смущённо, а потом усадил Хосока у очага и сел рядом. Очень хотелось запустить пальцы в живое пламя его волос, но Чимин медлил, словно не чувствовал в себе больше права на это.       — Как тебе удалось засунуть в воду Джисона? — с ласковым смешком спросил тот, когда и сам вымылся и вернулся к очагу, непринуждённо опустив голову на плечо друга. И тут же задал ещё один вопрос. — Ты очень сдружился с Тэхёном, да? Он хороший.       — С детьми не так уж и сложно, достаточно обратить всё в весёлую игру, — отозвался Чимин, вместо чужих прядей поглаживая собственные пальцы. — Такой славный мальчишка! И совсем не похож на гос… Чонгука, — вовремя поправился он.       Чимину очень нравилась Дара, он в ней души не чаял, но она была ещё слишком маленькой, а Джисон уже вполне себе разговаривал, бегал, играл — и как будто только его в этом доме и не хватало для полного счастья.       Чимину, конечно, больше всего не хватало Хосока… Но самое главное, что тот всё-таки вернулся живым.       И ещё более прекрасным, словно за пару-тройку месяцев вырос и преобразился совсем.       — А Тэхён, — Чимин тепло улыбнулся, — он приходил к нам каждый день за едой для господина прорицателя. Мы с ним часто гуляли. Он учил меня рисовать… С ним так просто, так легко, Хосок!       «Почти как с тобой», — этого он не мог произнести.       — Мы совсем мало успели пообщаться, — с сожалением вздохнул Хосок, прижимаясь к плечу Чимина теснее. — Но Тэхён очень добрый. Мне… иногда было очень плохо во дворце. Он утешал меня и пел мне. Я рад, что вы подружились. Покажешь мне, как ты рисуешь, хорошо?       Он заглянул в глаза Чимина, его собственные сияли какими-то тревожными искрами.       — Я так давно не был дома. Сейчас даже боязно — смогу ли вернуться к нашему размеренному быту? Не одолеет ли меня та же лихорадка странствий, что и Чонгука? Так странно, Чимин.       — А где ты чувствовал себя лучше? — вдруг очень серьёзно, растеряв улыбчивость, спросил тот. — Дома, с нами или рядом с ним, в пути?       Хосок опустил взгляд, помолчал, прежде чем ответить.       — Я постоянно вспоминал о доме. О вас всех. Я хотел вернуться. Но с ним я был счастлив где угодно. На постоялом дворе, в пустыне, в горах.       — Ты чувствуешь себя за это виноватым? — мягче спросил Чимин. — За то, что был с ним счастлив? Почему тебе странно быть счастливым и делать то, что хочется? Ты же свободный человек…       Он хотел прижаться ещё плотнее, обнять крепко-крепко и попросить больше никогда и никуда не уезжать. Но держался.       — Наверное, я отвык быть свободным, — тихо, потерянно признался Хосок. — Наверное, там всё было просто — мы и Джисон. Я не хочу причинять боль Сахи. Не хочу причинять боль тебе… И не хочу вызывать его ревность тем, что сам буду ластиться к вам. И больше не хочу оставлять Дару, Чимин, у меня сердце разрывается без этой малышки!       Он сполз со скамьи на пол и обнял колени друга.       — Ты заплетёшь меня сегодня? Или слишком поздно?       — Для этого никогда не поздно, — Чимин заставил себя улыбнуться, потянувшись за гребнем. — Сядь нормально, я заплету…       Он подсушил его волосы едва ощутимыми прикосновениями мягкой ткани и взялся расчёсывать пряди, что стоило бы, конечно, не просто хорошенько помыть, а отмочить в густом травяном отваре.       — Я сам не знаю, как буду чувствовать себя, получив свободу. Что я буду делать? Останусь здесь, потому что это — мой дом. Потому что вы — моя семья. Но… я хочу, чтобы ты был счастлив, Хосок. Тебе есть, о чём переживать, о ком волноваться, но не забывай о самом себе, пожалуйста. Тэхён мне так часто говорит… Он порой такой мудрый, прямо как мой дедушка.       — Тэхён тебе правильно говорит. И ты тоже не забывай о себе, ладно?       Хосок, с удовольствием подставлял затылок под ласковые руки, а потом поймал на миг пальцы Чимина, сжал их и тут же выпустил.       — Я не представляю себе этого дома без тебя, но если ты захочешь вспорхнуть птицей… Узы сердца — это тоже узы, не позволяй нам привязать себя.       Чимин не хотел этого спрашивать, но чем больше касался Хосока, тем сложнее было контролировать свои слова.       — Он… ласков с тобой? Он же тебя не обижает? Тебе… с ним хорошо? — каждое новое слово звучало тише предшествующего.       — Он ласков. Он не обижает меня. Я бы не позволил, — Хосок сжал пальцами край своего платья. — Не позволил бы относиться к себе как к бесправному наложнику. Только неосторожным словом может обидеть, но мы учимся… разговаривать и прояснять. Это не всегда легко, но… Не все понимают друг друга без слов, как господа прорицатели.       Он хохотнул и обернулся к Чимину, глядя кротко и ласково.       — Ты мой самый лучший друг. Единственный мой друг. Я долго думал, что он — моя судьба, что он мне этой судьбой предназначен. Теперь я не верю в судьбу. Но люблю его как один человек может любить другого. Пожалуйста, прости, если это… заставляет тебя чувствовать, что я отдаляюсь.       — Не шевели ты головой, дай тебя нормально заплести! — заворчал Чимин с шутливыми нотками. И продолжил, когда Хосок вновь отвернулся: — Ты… тоже мой друг. Нет, ты больше. Ты — моя семья. И когда тебя нет дома, мне грустно. Я жду тебя и волнуюсь. Но ведь так и должно быть в семье, правда?       Он прикусил губу, ловко складывая пряди в красивую, плотную косу.       — Всё, сижу смирно, — пообещал тот. — Я старался заботиться о них, как ты и велел.       Он притих, чувствуя бережные прикосновения, что расслабляли лучше любой колыбельной, а потом внезапно тихо сказал:       — Я думал, что буду рад вернуться в Абисинд. Что там моё сердце вновь запоёт. Но я не испытал ни радости, ни облегчения, оказавшись там. Приходится принять, что мой дом — не там. Там ничего не осталось, Чимин. Ни благодати, ни праведности. И это больно. Я злился на Чонгука и всю персидскую армию, но это не они лишили людей истины. Они только сожгли храмы, а скверну в них запустили те, кто остался. Больно это признавать, но это так.       Чимин наконец перевязал кончик косы шёлковой лентой, оглядел результат и удовлетворённо вздохнул.       — А я даже не знаю, что случилось с моим домом, с моей родиной, — сказал он так же тихо. — Но не думаю, что она стала раем после войны, развернувшейся там.       Он наклонил голову и на миг прижался к его макушке лбом.       — Нужно поспать, Хосок. У нас был не самый простой день…       — Не самый простой, — эхом согласился тот. — Но очень счастливый. Я рад быть дома. Ты прав, нужно поспать. Доброй ночи, Чимин.       Он привычно прижался щекой к щеке Чимина, поднявшись с пола, и ушёл в комнату Чонгука, не оглядываясь. А там сбросил одежду и бесшумно нырнул под одеяло, прижался к горячему боку и уснул прежде, чем отвёл губы от плеча, что поцеловал.       А уже утром, хорошо выспавшись, Чонгук не спешил никуда вставать, не торопился вылезать из постели.       В том не было никакой необходимости. Чувство, что спешить больше некуда, собираться, торопиться, переживать, окутывало теплом, погружало в расслабленность и умиротворение.       Чонгук учился наслаждаться моментом с этого самого утра, повернув к ещё спящему Хосоку голову и очень осторожно касаясь его щеки пальцами. Тот умиротворённо и сонно мурлыкнул, ресницы его дрогнули, но Хосок лишь крепче прижался, обнимая поперёк груди.       — Уже пора? — не открывая глаз пробормотал он. — Пожалуйста, давай поспим ещё немного…       — Нет, не пора, — тихо отозвался Чонгук. — Спи, спи, я не буду тебя тревожить…       Ему хотелось бесконечно долго гладить Хосока под одеялом, даже не с целью разбудить в нём пламя (но и если бы это удалось, Чонгук бы не расстроился). Медленно, тягуче целовать, столь же бесцельно, просто наслаждаясь этим.       Впервые за очень долгое время Чонгук был счастлив проснуться дома и никуда не спешить. Не быть никому и ничему обязанным. Не быть ни воином, ни спасителем дворцов, ни даже хозяином дома, которого ждали какие-то бытовые дела. Никаких дел пускать в эту залитую осенним солнцем постель не хотелось. Быть самим собой — человеком, проснувшимся рядом с другим человеком. Прекрасным, любимым, важным.       Неизвестно, сколько времени Чонгук пролежал, просто глядя на него, но в какой-то момент просто смотреть стало мало. Желание прикоснуться снова — уже губами — взяло верх. Поцелуи были лёгкие, слегка щекочущие.       Но просыпаться Хосоку пришлось вовсе не от них.       — Почему вы ещё в постели? — раздался недовольный голос мальчишки, запрыгнувшего к ним, прямо на обоих, бессовестно и нагло. — Сколько можно спать?!       — Джисон! — Чонгук встрепенулся и перекатился на спину, строго глядя на брата. — Кто разрешал тебе заходить в мою спальню?       — Никто! — бойко отозвался тот. — Но я хочу гулять. Вставайте!       Он вскочил на ноги, подпрыгнул несколько раз (к счастью, на свободной части постели, а не на ком-то из лежащих) и звонко, требовательно повторил в каждом прыжке:       — Вставайте! Хочу гулять!       Чонгук зарычал, подался к нему и обхватил с силой, заваливая рядом с собой.       — Несносный ты мальчишка. — Джисон хихикал и брыкался, но Чонгук его удерживал, ругаясь не то чтобы очень всерьёз: — Воспитывать тебя ещё и воспитывать!..       — За что мне это? — застонал Хосок, просыпаясь, но не открывая глаз, и прижал Джисона к своему боку. — Давай спать, юный господин… Там такие прекрасные сны! Что тебе не спится?       Ему очень хотелось засмеяться, смех теснился в груди, но он старательно изображал спящего, страшась самой мысли о том, чтобы выбираться из постели.       — Я не хочу спать, — ребёнок слегка притих под рукой, но не замолкал, пытливо заглядывая в лицо Хосока. — Почему вы так долго спите? Почему вы опять спите вместе?       Пользуясь возможностью, Чонгук таки выбрался из постели и натянул на себя просторную длинную рубаху, раздумывая, как поступить с этим маленьким неугомонным чудовищем, да и как ответить, чтобы не испортить ему психику.       — Потому что я не люблю спать один, — Хосок лениво приоткрыл один глаз, щурясь. — Мне холодно одному. А долго, потому что мы устали за последние недели. Не все так быстро восстанавливаются, как ты, Джисон.       — Будешь спать со мной? — тут же предложил ребёнок, но больше ничего сказать не успел — Чонгук снова обхватил его и буквально вытащил из постели, как будто это мальчишка не хотел вставать.       — Не будет, — заявил он, перехватывая брата поудобнее. — Дети должны спать отдельно от взрослых. И не врываться к ним в спальню, когда вздумается!       А Хосок всё же рассмеялся, заливисто и весело.       — Не буду, — согласился он. — Твой старший брат не разрешает, слышишь? А он хозяин в этом доме, мы должны прислушиваться к нему.       Мальчик обиженно надулся, а Чонгук спросил:       — Хосок, ты хочешь ещё поспать? Я спасу тебя от этого негодяя и займу его чем-нибудь. Или ты тоже встанешь?       — Встану, — пообещал тот и тут же потребовал, всё ещё смеясь: — Не называй негодяем моего любимого мальчика. Это самый лучший юный господин, просто слишком резвый.       Он протянул руки к Джисону, целуя его в макушку, и обратился уже к нему:       — Ты уже позавтракал? Скажи Сахи, что мы сейчас придём, хорошо?       — Позавтракал, — быстро оттаивая, ответил тот. — А мы пойдём гулять? Пойдём?       — Да пойдём, — Чонгуку на мгновение очень захотелось вновь куда-нибудь поехать. Вдвоём с Хосоком. Без детей. — Только сначала и нам нужно поесть. Давай, иди, подожди нас…       А когда брат ускакал из спальни, вновь посмотрел на Хосока.       — Представляю, что ты — огонь. Всем нужный. Всеми любимый. Но как быть если я тебя ещё нормально не поцеловал этим утром, а тебя уже хотят увести из моей постели какие-то любимые тобой мальчики?       — Но ты отстоял своё право спать со мной, — пошутил тот. Расслабленный, спокойный, освещённый поздними утренними лучами — он был лучшим, что видела эта постель. — И если ты поторопишься, то успеешь меня поцеловать прежде, чем этот мальчик вернётся нас торопить.       Он потянулся за поцелуем сам, обласкивая губы Чонгука и чувственно проводя по его загривку.       — У нас с тобой впереди вся жизнь, — шепнул он. — И вечером… я постараюсь прийти, когда ты ещё не будешь спать. И сам не буду таким уставшим.       — Сегодня же сделаю засов на двери в спальню, ставни проверю, — выдохнул Чонгук, заваливая его обратно на постель, чтобы продолжить целовать уже лёжа, не слишком увлекаясь, но и не ограничиваясь коротким прикосновением к губам.       Раньше он спокойно обходился без физической близости, но сейчас всё изменилось. Потребность в ней была сильнее прочих, завтрак, неугомонный брат и что-то там ещё могли подождать, пока хозяин дома насытится губами своего возлюбленного. И Хосок не противился, податливо льнул, жмурясь в долгом поцелуе, пока искры с его рук сыпались на Чонгука.       А потом смущённо хлопнул себя по заурчавшему животу и жалобно спросил:       — Может быть, мы поедим?       Чонгук тут же сполз и поцеловал его живот, чуть повыше пупка.       — Идём, мой огненный!

***

      За завтраком выяснилось, что куриц осталось не так уж и много. А на рынке почти не осталось торговцев, многие ушли из города и скотину увели.       — Не переживай, Сахи, я схожу на охоту, — пообещал Чонгук. — Лучше завтра утром, конечно. Ещё продержимся?       — Да, вполне, — кивнула хозяйка. — Я старалась экономить, но многие запасы подходят к концу. И неизвестно, когда всё наладится…       — Не переживай, — повторил Чонгук. — Голодными я вас не оставлю.       — А мне можно на охоту? Я тоже хочу! — Джисон крутился возле стола, он уже давно позавтракал, а сейчас на месте ему не сиделось.       — А мне так и не удалось пострелять, когда мы охотились в прошлый раз, — с улыбкой вспомнил Хосок и вдруг поднял на Чонгука округлившиеся глаза. — Я… я вчера увёл царскую лошадь. Должен был оставить в конюшне, а вернулся на ней же.       — Можно, если ты будешь хорошо себя вести и во всём меня слушаться, — разрешил Чонгук брату, а затем посмотрел уже на Хосока. — Стоило бы вернуть. Но, может, никто и не заметит? И ты же тоже с нами поедешь. Вот и постреляешь. А ты, Чимин, поедешь? — он тоже кое-что вспомнил и быстро встал из-за стола, метнулся в комнату, к своим вещам, и вернулся уже с вольной, которую обещал отдать. — Вот, держи.       Тот принял документ слегка дрогнувшей рукой, неловко, разом растеряв свою грациозность, поклонился и спрятал его за пазуху.       — Спасибо, — прошептал он непослушными губами и вдруг выскочил из-за стола, а следом — и из кухни.       Хосок поднялся было за ним, но сел обратно.       — Это нелегко сразу осмыслить, — тихо сказал он. — Пусть побудет один. Я поговорю с ним позже.       Он опустошил свою тарелку, всё больше погружаясь в собственные мысли, а потом посмотрел на Чонгука.       — Мне нужно во дворец. Я же на службе при конюшне. Надобно проверить, как там царский табун.       — И я хочу во дворец! — тут же вклинился ребёнок, опережая Чонгука.       — Значит, поедем, — кивнул тот. — Сможешь сам сидеть верхом? Не испугаешься?       Пока они возвращались, в моменты отдыха, на привалах или постоялых дворах, он учил мальчишку не просто сидеть на лошади в одиночестве, но и управлять ей, правда, всегда придерживал поводья, страхуя.       — Нет! — смело отозвался тот и совсем засиял, запрыгав от радости. — Мы поедем во дворец!       Сахи вручила проснувшуюся Дару тут же засиявшему Хосоку, улыбаясь всем троим, попросила потом убрать за собой посуду, а сама пошла за Чимином. Пусть Хосок и говорил, что тому нужно было побыть в одиночестве, она хотела убедиться, что Чимин в порядке.       Тот сидел на крыльце, бездумно крутил в руках длинную травинку, а услышав тихие шаги, сдвинулся к краю.       — Каждый невольник мечтает о свободе, — тихо заговорил он, не глядя на Сахи. — Даже в самом лучшем доме. Но сейчас я растерян. Одно дело — слова. А тут целый документ, который я даже прочесть толком не могу.       — Теперь ты можешь этому научиться, — отозвалась та, устроившись рядом. — Теперь никто не может решать за тебя, где тебе жить, что делать, как себя вести. Только ты сам. Я понимаю твою растерянность. Вчера я не подала вида, но тоже растерялась, когда перестала быть женой Чонгука. Но сегодня уже чуть легче.       — Может быть, это к лучшему, — помолчав, тихо сказал Чимин. — Ты молодая, красивая, ты можешь встретить человека, на которого твоё сердце откликнется, — и не будешь связана клятвой, что имела значение только для тебя.       — Я всё равно остаюсь связанной, — Сахи помотала головой. — По крайней мере до того момента, как моя дочь вырастет. Я не смогу покинуть этот дом и забрать её у Хосока, одна я тоже не уйду. Но и не хочу этого, мне не нужна неизвестность, здесь мне хорошо. А ты… ты ещё можешь выбрать свой жизненный путь, Чимин. Если ты захочешь куда-нибудь отправиться, только скажи. Я поделюсь с тобой деньгами и дам тебе лошадь. Ты столько для меня сделал, — она осторожно коснулась его руки, — для нас. Но ты вовсе не обязан всю жизнь прожить здесь, так ничего и не узнав о себе самом… Не узнав чего-то большего и важного.       Тот отчаянно замотал головой.       — Я не хочу никуда уходить! Здесь мой дом, вы моя семья! Я не хочу уходить в неизвестность, оставаться один. По крайней мере, не сейчас. Может быть, когда-нибудь… Однажды… Но сейчас я просто хочу, чтобы всё было как раньше!       Он вздохнул и горько добавил:       — Но знаю, что как раньше, уже не будет. Надо научиться жить с этим.       — Как раньше? — переспросила Сахи, сжав его пальцы. — Как это, как раньше, Чимин?       Тот вспыхнул щеками, на мгновение порывисто спрятал лицо в её коленях, но всё же заставил себя проговорить:       — Когда мы жили вчетвером. Когда ты ещё ждала домой мужа. Когда Хосок жил в этом доме, а не рвался во дворец. Когда мы были с ним вместе, два наложника в твоём доме, а сейчас… Два свободных человека с совсем разной судьбой.       Сахи помолчала, обдумывая услышанное.       — Дело ведь только в самом Хосоке, да? Ты просто не хочешь делить его с Чонгуком…       — Дело во мне, — едва слышно пробормотал Чимин. — Я боюсь, что наша дружба уже не будет прежней.       — Почему? — она коснулась уже его головы, ласково, как гладила только Дару. — Ты обиделся на него?       — Нет, нет! — Чимин вскинул на неё взгляд, в котором застыли слёзы. — Я боюсь за него. Боюсь, что Чонгук снова причинит ему боль, а он позволит, что бы он ни говорил. Боюсь, что мы не сможем быть так близки друг к другу, как прежде. Да, — признал он, — я не хочу делить его с Чонгуком. Но я должен.       Сахи снова помолчала, глядя ему в глаза.       — Ты потрясающий, Чимин. Ты добрый, нежный, чуткий… Я была бы очень рада за вас обоих, если бы Хосок увидел в тебе что-то большее, чем друга. Мне понятны твои чувства. И ты на правильном пути. Это важно — суметь отпустить человека, с которым не случится того, о чём ты мечтаешь. Я не знаю, как я смогла это сделать, но это заняло у меня не один день. Но я просто почувствовала, что очень устала. Что моё сердце больше не может стремиться к нему, не получая ничего взамен. Однако, я не думаю, что мы не сможем быть друзьями. Я бы хотела быть Чонгуку другом. Близким человеком. И мне показалось, что он… Что ему стало легче. Ты же знаешь, как ведёт себя раненное животное? Кажется, что его раны затянулись, раз он перестал так огрызаться. Дело ли в Хосоке или во внезапно найденном брате? Или всё в совокупности изменило его? Не знаю, Чимин. Однако, сейчас я за него более спокойна, чем раньше. Присмотрись к нему сам, может, и тебе станет проще?       — Ты очень добрая и мудрая, Сахи. — Чимин по очереди коснулся губами обеих её ладоней. — Я постараюсь. Отпустить и взглянуть иначе, непредвзято. Начать жить свою жизнь: пусть здесь, но не привязанную накрепко к Хосоку. Узнавать других людей и учиться новому. Постараюсь стать кем-то, а не просто украшением дома.       — Я, конечно, не царский прорицатель, но я верю, что у тебя это получится, — она тепло улыбнулась, а потом обернулась на звук приближающейся к воротам лошади. — О, вспомнила… — и рассмеялась, увидев Тэхёна.       — Я всё проспал! — сокрушался тот, слетев с коня. — Обещал приехать утром, но проспал! Чимин, прости меня, пожалуйста…       — Я тебя вообще раньше обеда не ждал! — Тот вскочил на ноги, приветствуя друга, и тут же заворчал: — Уважаемый человек, раненый, а носишься быстрее нашего Джисона! Как твои раны? Ты должен быть осторожнее, чтобы не разбередить их!       — Всё в порядке, сегодня мы поменяли повязки, на мне всегда всё быстро затягивается, — отмахнулся Тэхён, сдерживая шутку, которую Чимин бы ещё понял, а вот при девушке её не стоило произносить.       — Сейчас посмотрю, что у нас от обеда осталось, приготовлю вам ещё что-нибудь. Или больше не нужно? Во дворце же теперь вновь есть огонь, — улыбнулась Сахи.       — Огонь-то есть, но продуктов не так-то много. Всё, что было, почти доели. Поэтому придётся нам ещё какое-то время посидеть на твоей шее, госпожа. — Тэхён протянул ей узелок с пустой посудой. — Чимин, ты за водой уже ездил? Чистая вода нам тоже нужна.       — С утра уже съездил, но нужно привезти ещё, — закивал Чимин. — Чтобы на всех хватило. А тебе не будет тяжело? Сейчас запрягу повозку.       — О, — Чонгук вышел к ним, выпустив Джисона на улицу, где тому явно бегалось свободнее. — Ты снова здесь.       — Я сюда каждый день прихожу, — усмехнулся Тэхён. — За едой. И к Чимину.       — Еды у нас не так много осталось, — заметил Чонгук. — Но завтра я планирую хорошо поохотиться.       — Мы собирались за водой, — объяснил Чимин и обернулся к прорицателю со смешинками в глазах. — Тэхён, мне стоит завтра ехать на охоту?       — Тэхён! — обрадовался Хосок, тоже появившись на крыльце с Дарой на руках. — Как ты себя чувствуешь?       — Весьма неплохо, — улыбнулся тот, отвечая сначала на последний вопрос. А вот глядя на Чимина, даже задумался. — Может, мы с тобой завтра какие-нибудь грибы пособираем? Или рыбу половим? Это как-то безопаснее, — и рассмеялся.       Джисон, что носился вокруг них кругами, чуть в Тэхёна не врезался, но Чонгук его вовремя перехватил.       — Осторожнее! — выдохнул он. — А мы собирались сейчас во дворец. Хосок должен вернуть лошадь и проверить остальных. С водой вы сами справитесь? Или всё-таки помочь вам? — слегка скептически получилось, Чонгук здраво оценивал своё физическое превосходство.       — Помоги, пожалуйста, — произнёс Хосок прежде, чем Чимин успел открыть рот и отказаться. — Дважды в день гонять Чимина за водой — это слишком. А я возьму Джисона с собой.       Он перехватил мальчишку поперёк и попытался сделать страшное лицо.       — Будем надеяться, верховный прорицатель не превратит его в белку.       Но улыбка сияла в глазах и в уголках губ, и Дара, удерживаемая одной рукой, радостно засмеялась.       Чимин снова ощутил, как глупое сердце трепещет в груди. Почему Хосоку так удивительно шли дети? Лучше самых красивых украшений.       Тэхён заливисто расхохотался. И над шуткой Хосока и над выражением лица мальчика, когда мельком добавил:       — О, верховный прорицатель это может!       А Чонгук смиренно кивнул.       — Ладно, поедем за водой. Возьму на всякий случай ещё и лук со стрелами, вдруг кто-нибудь по пути попадётся, не всё же нам одну только курицу есть.       Он потянулся к Хосоку, вроде бы как к ребёнку в его руках, но к ним обоим.       — Веди себя хорошо. Иначе завтра я тебя с собой точно не возьму. И во дворце не бегай, как угорелый. Договорились, Джисон?       Мальчуган закивал, ему всё ещё было не по себе от мысли, что кто-то может превратить его в белку. Да, возможно, он смог бы куда больше прыгать и гораздо выше залезать, но человеком ему нравилось быть куда больше.       Дара потянулась к Чонгуку, тронула мягкой пухлой ладошкой его щёку, словно желала доброго пути, и Хосок засветился ещё ярче. Чонгук сам от себя этого не ожидал, но поймал её пальчики и легонько поцеловал их. А потом и притихшего Джисона в краешек лба. И сияющего Хосока тоже — уже в губы.       — Берегите себя оба и возвращайтесь скорее домой, — попросил он очень мягко.       — Тут до дворца всего полчаса езды рысью, — со смешком фыркнул Тэхён, не уточняя, что они с Юнги так же постоянно прощаются.       Хосок передал Дару на руки Сахи и пообещал:       — Мы недолго. Пойдём, Джисон.       А Чимин уточнил:       — Чонгук, так что насчёт воды? Мы едем вместе? Или ты справишься сам?       — Могу и сам, — отозвался тот, провожая Хосока взглядом. — Но вы разве не хотите прогуляться? Или… я буду лишним в вашей компании?       Он спросил это почти робко, будто никогда не получал генеральского звания, не имел никаких заслуг. С кем-то из прочих воинов Чонгук давно не заводил дружеских отношений, с ранней юности. Но сейчас понимал, что было бы неплохо наладить контакт с тем же Чимином. Не был уверен, что получится, но попробовать — стоило.       А компанию прорицателя ради этого он точно смог бы пережить. Тот лишь тихонько усмехнулся, но право выбора оставил за другом.       Слова Сахи мелькнули в памяти, и Чимин бросил взгляд на девушку. Кивнул ей и обернулся к Чонгуку.       — Тогда ты будешь править, — лукаво улыбнулся он. — А я возьму флейту и поиграю по пути.       — Ладно, — легко согласился Чонгук и пошёл запрягать лошадь.       Осень в их краях даже во второй своей половине была мягкой, тёплой и очень красочной. Тэхёну нравилось любоваться этими красками, не меньше, чем цветами в садах. Пока они ехали, он то и дело вертел головой, вслушиваясь в звуки природы, дополненные тихой мелодией флейты, связывающей их воедино: шелест листьев, журчание реки, птичьи переговоры…       — Я помню, что ты однажды говорил мне про будущее, — начал Чонгук, когда Чимин доиграл очередную мелодию — очень не хотелось её нарушать своим голосом. — Но что будет с нашим городом?       Позади остались городские ворота и опустевшие дома, но Чонгук всё думал и думал о них, будто его вдруг начали заботить какие-то незнакомые люди. На деле он вспомнил Абисинд, храм, где не было живых людей, отчего ему вновь стало не по себе. Вспомнил и отца, которого был вынужден там оставить… И опять почувствовал себя виноватым.       — Сначала должен был ожить огонь во дворце, — отозвался Тэхён. — Это обязательное условие, чтобы в Персеполь вернулась жизнь. Ты верно подметил — будущее не предрешено, но город не останется пустым. Жизнь в него тоже вернётся. Постепенно, не сразу, но вернётся.       — И лихорадка в городе отступит? — Чимин отложил флейту и посмотрел на Чонгука. — Тэхён просил не покупать продукты на рынке и не брать воду из городских колодцев. Наверное, только поэтому в нашем доме никто не заболел.       — Она уже отступает, — кивнул тот. — Я это чувствую…       — Ты знал, что люди заболеют и предупредил… моих родных? — Чонгук не мог подобрать другого определения, хоть и понимал, что это не совсем уместно. Прорицатель кивнул. И Чонгук продолжил, крепче сжимая поводья: — Почему ты не предупредил кого-то ещё? Всем помочь невозможно, я понимаю, но…       — Я и так позволил себе больше, чем стоило, — перебил Тэхён. — Это сложно для объяснения, но ничего бы не вышло, если бы мы ринулись всех спасать. Так должно было случиться, генерал.       — Что-то я совсем запутался, — признался тот, посмотрев на Чимина. — Ты понимаешь, о чём он?       — Будущее имеет много путей, — очень серьёзно ответил ему Чимин. — Если что-то должно случиться, оно случится, как не пытайся его предотвратить. Лихорадку нельзя было предотвратить. Как и потухший огонь.       Тэхён заулыбался.       — Именно так, Чимин прав. Невозможно… родить здоровое дитя без мук. Понятная аналогия?       — Откуда я знаю, я же не рожал! — фыркнул Чонгук, но слегка расслабился. — А что значило «позволил себе больше, чем стоило»?       Он странно себя чувствовал рядом с этим прорицателем, ещё с момента их первой встречи. Казалось, что по сравнению с ним он вообще ничего не понимает о мире. Но любопытство было сильнее прочего.       — Ну, роль прорицателя — предсказывать, но не вмешиваться. А я вмешался, оградив от болезни твою семью. Я не должен был этого делать, ведь ты не царь, Сахи — не царица… — Тэхён замолчал, не завершив свою фразу.       — Дара?.. — прошептал Чимин и тут же закрыл рот ладонью, глядя на Тэхёна круглыми глазами.       — Что? — Чонгук посмотрел на них обоих, но Тэхён вообще сделал вид, что в небе над ними есть что-то страшно интересное, гораздо более важное, чем их разговор. — Эй, ты же не хочешь сказать, что в моём доме… живёт царское дитя? — догадался и генерал, хоть и сомневался в своих умственных способностях.       — Дара — дочь Сахи, — с невозмутимым видом ответил прорицатель, по-прежнему глядя вверх.       — И Хосока, — подхватил Чонгук, натягивая поводья, чтобы остановить лошадь.       — Она огневолоса, как Хосок, и в будущем может стать жрицей? — предположил Чимин. — Ведь господин прорицатель не зря просил привезти её во дворец, когда пламя погасло. Значит, он тоже считает её особенным ребёнком. Ты не хотел допустить её смерти?       — И её, и твоей, — кивнул Тэхён. — В случае, если бы она погибла от лихорадки, Хосок просто сжёг бы всё, что осталось от Персеполя. А я просто не хотел терять друга.       Чимин неверяще покачал головой.       — Хосок слишком добр для такого, — попытался возразить он, но надолго задумался, прежде чем признать. — Но он любит её всей душой. И он был бы вне себя…       Мысль заставила его поёжиться, словно ледяной ветер ударил в грудь. Если бы Хосок, вернувшись, не нашёл в доме Дару? Если бы… он вообще никого не нашёл — опустевший, мёртвый дом и скрип ставень вместо детского смеха? Получил ли бы дворец свой огонь? Или в своём горе Хосок не стал бы спасать город?       Тэхён притянул его поближе к себе, обнимая.       — Всё хорошо, Чимин. Этого не случилось, — низко, но успокаивающе сказал он. — Вы оба живы и здоровы, всё хорошо.       — Посидите здесь пока, я попробую что-нибудь выследить и подстрелить, — попросил Чонгук, обернувшись к ним.       Он дотянулся до колчана со стрелами, подхватил свой лук и спрыгнул на землю, быстрым, но почти бесшумным шагом скрылся где-то в зарослях, ориентируясь на свой охотничий опыт.       — Так ты теперь свободный человек, да? — улыбнулся Тэхён Чимину. — Как ощущения?       — Всё-то ты знаешь, — Чимин слабо ответил на улыбку. — Тэхён, ты же умеешь читать?       Он достал вольную из-за пазухи и развернул пергамент.       — Что тут написано?       Прорицатель вгляделся в его содержимое. Персидская клинопись была ему знакома с детства, как и язык.       — Именно то, что я только что сказал. Ты теперь свободный человек. Береги этот документ, не потеряй.       — Прочти мне вслух, пожалуйста, — попросил Чимин, прижимаясь к плечу друга. — Я хочу услышать каждое слово. Хочу запомнить его навсегда.       А после, когда Тэхён выполнил его просьбу, и пергамент снова был надёжно спрятан, попросил:       — Ты можешь научить меня читать? Я учился в детстве, но только на элламском.       — Меняю уроки чтения на уроки игры на флейте, — хохотнул Тэхён и вновь его приобнял. — Мне мало одного рисования, хочется столько всего попробовать и освоить!       — Хорошо, — легко согласился Чимин. — Согласен на такой обмен. Нужно купить тебе флейту. Можно было бы вырезать самим, но здесь нет подходящего дерева.       — Может быть, во дворце найдётся инструмент, в башне Юнги чего только нет, — задумчиво сказал Тэхён, уже представляя, как будет играть ему вечерами. — Давай прямо сейчас и начнём обучение? Доставай свой пергамент, я буду объяснять…       Когда Чонгук вернулся с добычей — парочкой крупных кроликов, — то Тэхён уже успел рассказать Чимину основы чтения, тот всё быстро схватывал и запоминал. Потом они двинулись дальше, за водой. Остановились у источника, наполнили все взятые с собой бочки, а заодно насобирали целую корзинку ягод, детям на радость, да и сами ими лакомились по пути.       Тэхён рассказывал Чимину о Пасаргадах и очень советовал однажды там побывать, но и Чонгук слушал с интересом, понимая, что с удовольствием сам погулял бы среди обустроенных садов вместе с Хосоком.       — Господин Намджун ещё как-то рассказывал, как красиво в Сузах, — вспомнил Чимин. — У него там родственники, он звал туда Сахи прошлой осенью, но Хосок очень не хотел ехать… Они иногда так спорили, что мне страшно становилось.       — Хосок спорил с Намджуном? — Чонгук удивился, еле сдержав смешок. — Но вообще — это хорошая мысль. Не обязательно ехать в Сузы, это неблизко. Но мы могли бы поехать куда-нибудь в ближайший город на рынок, где ещё есть жизнь, закупиться всем необходимым. Впереди зима…       — Звёзды говорят, что в этом году она будет не очень холодной, — тут же подхватил Тэхён.       — Очень часто. Говорил, что ты поручил безопасность Сахи нам, а не Намджуну. А однажды выставил его из комнаты. Когда Намджун забрал его во дворец, а господин Сокджин привёз обратно, кажется, их отношения стали совсем холодными… — успел сказать Чимин, а потом просиял. — О, пожалуйста, давайте поедем куда-нибудь! Я так соскучился по людям, по тому, чтобы просто походить по рынку. Тэхён, ты поедешь?       — С удовольствием! — ответил тот. — Но мне бы хотелось, чтобы и Юнги к нам присоединился. Он же скоро корни пустит во дворце!       Чонгук улыбался, слушая Чимина, а под конец всё-таки негромко рассмеялся.       — Отправимся целой гвардией. Одной телеги мало будет, да?       — Мало, — согласился Чимин. — Но я уже вполне сносно могу ездить верхом, Хосок меня научил. Но если ехать всем вместе, одной телеги не хватит. Сахи, конечно, устанет от детей, но мы можем брать их в седло, чтобы они не слишком шалили.       Он заулыбался, предвкушая путешествие, а потом сказал очень серьёзно:       — Чонгук, в дом нужна ещё хотя бы одна служанка. Сахи уже с ног сбилась. Она только и делает, что готовит да убирает. Если мы будем жить все вместе, ей потребуется помощница. Ты возьми её за руки — они давно не видели масла, только воду.       Было заметно, как изменилось лицо Чонгука, хоть он и не поворачивался к Чимину, слушая его.       Возможно, раньше он сказал бы что-то вроде: «сам разберусь, не вмешивайся», но сейчас даже не подумал так, сразу принимая чужую правоту.       — Я совсем об этом не подумал, — признался он негромко. — Спасибо, Чимин, я обязательно отыщу хорошую служанку. А лучше двух, чтобы они могли сменять друг друга. И если есть что-то ещё, что я недоглядел, ты говори смело. Иногда я ничего, кроме себя самого, не вижу. Но пытаюсь над этим работать.       — Ты же только вернулся, — голос Чимина зазвучал мягко. — Ты бы и сам бы присмотрелся и понял через несколько дней. Но Сахи сама ни о чём не попросит. Раньше мы справлялись, но сейчас Хосок будет во дворце в конюшнях, а в доме ещё один ребёнок, да и она продолжает готовить еду во дворец. Кормилица ей помогает, но этого мало. Кстати, Хосок нашёл её в какой-то деревне близ города. Надо посмотреть, если лихорадка коснулась и их, там легко можно будет найти работящих и аккуратных девушек.       — Девушек? — вот тут Чонгук обернулся, вглядываясь в него. — Тебе хочется, чтобы в нашем доме появились молодые, аккуратные служанки?       Тэхён задорно расхохотался, но не вмешивался.       — Ну, старые же не будут такими ловкими, — рассудил Чимин. — Они же должны быть помощницами Сахи, а не просить, чтобы та им мазь втирала в старые суставы. Наша старая служанка почти никакой работы делать не могла. А аккуратными они должны быть обязательно, как же иначе?       И удивлённо посмотрел на Тэхёна, не понимая, что того так развеселило.       — Тоже верно, — уже как-то нехотя согласился Чонгук, косясь на смеющегося прорицателя. — Огонь, огонь, я помню, — пробурчал он себе под нос.       — Он боится, что молоденькие служанки будут засматриваться на Хосока, — прошептал Тэхён над ухом друга, сдерживая новую порцию смеха.       — Ну пусть не совсем молодых, лет тридцати, — тут же пошёл на уступки Чимин: аргумент был весомым.       — Посмотрим, — кивнул Чонгук, вспоминая, как на огневолосого красавца реагируют женщины всех возрастов.       Но Чимин совершенно точно был прав: Сахи нужна была помощь по дому, она к ним прислугой не нанималась. Когда они жили вдвоём, когда сам Чонгук отправлялся в военный поход, было проще, но со временем людей в доме становилось всё больше.       — Может, нам и дом получше присмотреть? Чимин, ты ведь останешься с нами? А вдруг однажды захочешь привести жену? — вслух размышлял он, помолчав какое-то время.       — Останусь, — кивнул тот, но про жену ничего не сказал. Даже не думал об этом. — А если второй этаж надстроить? Дом ведь хороший, добротный, амбар вместительный… Да и всё нужное близко. Это вопрос для семейного совета.       — Да и место очень удачное — не в самом центре, не возле дворца, но и до рынка, и до выезда из города недалеко, — продолжал размышлять Чонгук. — Ладно, обсудим это все вместе, но мне не хотелось бы, чтобы кому-то в доме стало тесно.       А Чимину вдруг очень понадобилось посмотреть в небо, на плывущие облака, в которых разве что прорицатель смог бы найти что-то интересное. Одно дело — слова о том, что он может остаться. А другое…       Благодарность затапливала сердце, а в уголках глаз скапливалась влага. И обида на Чонгука, что принёс своим возвращением и гневом столько боли в их дом, таяла по капле. Сахи, как всегда, была права.

***

      — Сначала найдём господина прорицателя, — предупредил Хосок Джисона, покрепче беря его за руку. — А потом я покажу тебе лошадей.       Дворец всё ещё восхищал его самого, пусть Хосоку и не впервые пришлось здесь бывать. Что уж говорить о ребёнке, который никогда в жизни не видел ничего более величественного и прекрасного.       Юнги обнаружился в башне, в оранжерее. Услышав шаги, он разогнулся, ополоснул руки в чане с водой и прищурился.       — Это кто ко мне пришёл? — сдерживая улыбку, вопросил он. — Где ты берёшь детей, Хосок?       — Поклонись, — шепнул Хосок Джисону, а сам шагнул ближе и взял протянутую руку Юнги в обе своих ладони.       — Я так рад тебя видеть, — с чувством сказал он. — И так рад был увидеть Тэхёна. Познакомься, пожалуйста, это Джисон, он младший брат Чонгука.       Мальчишка, что всю дорогу весело болтал, во дворце сразу притих, вспоминая наказ брата и удивляясь великолепию этого места, тут же мечтая стать царём, наивно, но совершенно очаровательно. Для маленького человека дворцовый комплекс казался бесконечно огромным, а всё его богатство просто не помещалось в голове.       Но он послушно поклонился мужчине в белом и сразу предупредил:       — Не нужно превращать меня в белку. Я буду себя хорошо вести!       — О, это смелое заявление, твой старший брат до сих пор в этом не преуспел, — фыркнул Юнги и потянул Хосока на скамью. — Но такому очаровательному мальчишке я верю. Хочешь поиграть с кошкой?       Он кивнул вглубь выложенной камнем дорожки, где в пятне солнечного света дремала Джая.       — Хочу! — Джисон расцвёл улыбкой, играть ему страшно нравилось, не меньше, чем лазать по деревьям или бегать. — Она же не кусается?       — Не настолько, чтобы это могло остановить такого храброго мальчика, — ободрил Юнги, достав из кармана мячик, стянутый из ткани. — Держи, она любит эту игрушку. И она ещё котёнок, как и ты.       Хосок проводил Джисона нежным взглядом и вернул Юнги своё внимание.       — Ты измучился, — тихо заметил он. — Но продержал дворец, как и обещал.       — А вы вернулись вовремя, как и обещали, — отозвался Юнги. — Так что и говорить не о чем. Отдохнём неделю — и будем как новые. Я рад, что вы справились. Я не про огонь сейчас, Хосок. И ты стал намного сильнее. Тебе удалось войти в полную силу?       Тот улыбнулся и кончики его ушей порозовели.       — Ты задаёшь вопросы так, что я могу отвечать на все разом односложным «да». И я хочу поблагодарить — твой подарок нам очень пригодился. Меня научили им пользоваться.       — Это хорошо, — Юнги довольно кивнул. — Ему не место было у меня. Пусть у тебя и остаётся. Ты пришёл представить мне Джисона?       — Я пришёл поговорить, ведь вчера было не до того, — Хосок снова улыбался. — И мне нужно вернуться к своим обязанностям во дворце. Я хотел спросить, смогу ли я возвращаться домой на ночь? Это разрешено?       — Конюхи докладывали, что никогда золотой табун не был таким покладистым и ярким, как в последние сутки, — отозвался Юнги, внимательно вглядываясь в него. — Тебе нужно к ним приходить, да? Нужно заботиться о них? Не потому, что ты на царской службе, этого требует твоё служение…       Он задумался, переводя взгляд с Хосока на Джисона, знакомящегося с кошкой, и обратно.       — Нескольких часов в день достаточно. Ты можешь приходить на полдня и возвращаться домой. У тебя большая семья, которая требует внимания. А если тебе будет плохо и тоскливо, лошадям сразу передастся твоё настроение. Я сам объясню это царю и Сокджину. Не волнуйся, Хосок. Воспитывай детей и не тревожься ни о чём.       Тот благодарно кивнул, в который раз удивляясь, как хорошо Юнги чувствует его опасения и переживания.       Джая ловко подпрыгивала за мячиком, хватала его в зубы и тут же удирала прочь, а Джисон бежал за ней, чтобы отобрать и снова кинуть игрушку. В конце концов, он, конечно, растянулся на ровном месте, заигравшись. Кошка успела отпрыгнуть в сторону, а ребёнок испуганно уставился на опрокинутую им кадку с землёй.       — Ты не ушибся? — подскочил к нему Хосок, оглянувшись на грохот. — Цел?       — Я случайно! — тут же заголосил мальчик, потянувшись к нему руками. — Пожалуйста, не давай ему превратить меня в белку! Я всё… уберу!       Кажется, гнев прорицателя его пугал больше, чем падение.       — О, малыш! — Хосок старался не засмеяться, уже и сам сожалея, что так напугал ребёнка, а Юнги склонился над ними с нечитаемым взглядом.       — На первый раз не буду, но убрать придётся, — заявил он, опускаясь рядом прямо на дорожку. — Эти пионы не пережили холодов. Нужно выбрать из земли старые корни. Давай я тебе покажу, как это надо делать…       Он, кажется, совсем не сердился, но когда мальчик чуть отвлёкся, успокоившись, спросил над ухом Хосока:       — Что за странная фантазия про белку?       — Я пригрозил, что ты можешь его превратить, если он будет шалить во дворце, — шёпотом отозвался тот. — А Тэхён тут же это подтвердил.       Юнги смешливо фыркнул и поспешно отвернулся, пряча широкую улыбку.       Джисон очень старался, копаясь в земле в поисках корней, весь перепачкался, конечно, а потом вдруг спросил, когда после всего Хосок повёл его отмываться:       — Этот человек — царь?       — Юнги? — переспросил Хосок. — Нет, он верховный прорицатель. Второй человек после царя.       — А где царь? — тут же задал Джисон следующий вопрос, подставляя ладони под струи воды.       — В Пасаргадах, — Хосок проследил, чтобы он хорошенько умылся, а потом подал чистую ткань вытереть лицо. — Но когда он вернётся, мы не сможем просто прийти во дворец посмотреть на него. Так нельзя. Царь сам зовёт к себе тех, кого хочет увидеть. Но мы сможем посмотреть на него во время праздников, когда он выезжает с процессией в город.       — Так неинтересно! — забавно надулся ребёнок. — Я хочу на него посмотреть. Мама говорила…       Он слегка растерялся, вспомнив о ней, не зная, что делать со странным чувством внутри, но закончил неуверенно и тихо:       — …что он чудовище.       Хосок замер, растерянно глядя на подошедшего Юнги. А потом обнял ребёнка.       — Я видел царя всего раз, но он точно не был чудовищем. Но вот что я тебе скажу… Вместе с царем из Пасаргадов вернётся его советник. Он лучше всех тебе расскажет про царя, потому что давно ему служит.       Почему-то он был уверен, что Сокджин не рассердится на неразумное дитя за такие вопросы, а рассказать лучше о царе никто не смог бы.       — А если тебе не терпится узнать быстрее, спроси у старшего брата, — подсказал Юнги. — Он встречался с царём и говорил с ним. А теперь пойдём, я покажу тебе кое-что красивое.       Он подхватил Джисона, усадив себе на плечи, чтобы всем вместе подняться на вершину башни.       — Посмотри, какой Персеполь огромный город.       Так высоко Джисон ещё не забирался, все печали сразу же вынесло из его детского сознания.       — Ух ты! — восхитился он, крепко держась за Юнги. — А что нужно, чтобы стать прорицателем? Я могу им стать?       Конечно, быть царём он тут же передумал.       — Нужно предсказывать будущее, — Юнги не видел в мальчишке ни капли пророческого дара, но тот зачастую проявлялся куда позже. — Приходи ко мне с этим вопросом через два-три года. Если дар появится, я возьму тебя в ученики.       — Так до-олго, — протянул Джисон. — Хосок, а где наш дом? Вон там? — и с завидной точностью показал нужное направление.       Тот присмотрелся и удивлённо кивнул.       — Да, там. Как ты хорошо видишь город. Я даже не сразу сориентировался в улицах, а ты сразу нашёл.       — Чонгук рассказывал, что в дороге нужно ориентироваться на солнце, — внезапно очень серьёзно объяснил мальчик. — Когда мы сюда ехали, оно было спереди. И вон там площадь, которую мы проезжали!       Может, будущего Джисон и не видел, но взгляд его был очень зорким, да и сообразительности хватало.       — Какой ты наблюдательный! — искренне восхитился Хосок. Странно, но определять нужные места, глядя на город сверху, ему было непривычно и сложно, а вот внутри пространства он ориентировался удивительно просто. Вот ту же дорогу в башню прорицателя через весь дворец запомнил с первого раза, да и вообще в дворцовых коридорах чувствовал себя свободно.       — А где… осталась мама? — тише спросил мальчик, где-то очень вдалеке замечая горы, но, конечно, не те, через которые им пришлось ехать.       — Вон там, на юго-востоке, — Хосок махнул рукой.       Юнги посмотрел на него пристальнее и передал Джисона со своих плеч ему на руки.       — Однажды я попрошу у тебя подробностей, — тихо сказал он, и Хосок кивнул, прижимаясь щекой к пушистой мальчишеской макушке.