О, праведное пламя!

      Гвардия Датама, сатрапа Каппадокии, вошла в Персеполь на удивление мирно. Никто не пытался их остановить, никто не чинил препятствий. Стражники на городских вратах с лёгким поклоном пропустили всадников и вернулись к своим делам.       Они ехали рядом, едва не касаясь коленями, Датам и его советник в низко надвинутом на лицо капюшоне.       — Город так тих, — заметил Датам. — Твоя хитрость действительно принесла плоды, Ракеш. Здесь некому сопротивляться. Ты действительно хочешь в награду за труды и мудрость только ту малость, о которой говорил?       — Священный кинжал Абисинда и огневолосое дитя, — скрипуче подтвердил тот. — Мне не надобно большего.       Датам засмеялся, пришпоривая коня, цокот копыт звонко гремел по мостовой столицы.       — Царь царей изволит пребывать в Пасаргадах, — предупредил очередной стражник, но без единого вопроса пропустил Датама и его гвардию во дворец — так же легко, как несколькими месяцами раньше пропустили Чонгука.       Тэхён уже ждал их на ступенях, не сходя с последней, чуть возвышаясь на ней.       — Добро пожаловать в Персеполь, господа, — самым глубоким и благостным своим голосом произнёс он, учтиво поклонившись, и Датам, не спускавший с него взгляда, едва не споткнулся. Казалось, на него смотрит оживший друг юности.       — Кавех? — слабо позвал он и повёл ладонью перед глазами, пытаясь отогнать туман. Ракеш обещал, что царский жрец не причинит им вреда, не станет препятствием, но однако же смог тот наслать морок такой яркости.       — Тэхён. Его сын, — отозвался прорицатель с лёгкой улыбкой. — Ты знал моего отца, господин? Нас часто сравнивают. Но долгая дорога, видимо, знатно тебя утомила, раз ты так обознался.       То, что тоже передалось Тэхёну по наследству от отца — его способность говорить прямо и немного дерзко.       Датам протянул руку и коснулся его — тёплого, живого, настоящего.       — И впрямь, я устал с дороги, — он заставил себя улыбнуться. — И я не знал, что у Кавеха остался сын. Почему ты не в Пасаргадах с царём?       Терпеть чужие прикосновения, не реагировать на них, когда они были неприятны, Тэхён научился даже раньше, чем распутывать свои видения и разбираться в них. Но сейчас стоило ответить лукавой, кокетливой улыбкой и заманчивым взмахом ресниц. И у него получилось, стоило подумать о Юнги.       — На то есть личные причины, — отозвался он, коротко взглянув на советника Датама, что наблюдал за ними, сохраняя молчание. Тэхён сразу различил в нём мага и жреца — силу подобного рода всегда отчётливо видно, куда яснее, чем будущее. — Я обязательно расскажу тебе о них, Датам. Поднимемся в зал? Там прохладно, но здесь ещё холоднее из-за ветра. И что привело тебя самого сюда?       — До меня дошли слухи, что даже глава гвардии покинул Персеполь, — тот усмехнулся, поднимаясь следом за Тэхёном по ступеням, переступил порог дворца и ощутил плеснувшееся в груди ликование. Скоро, совсем скоро… — Кто-то должен защищать столицу, греческие города не останавливаются в своих попытках уязвить царство.       — Этот юноша — пророк, — тихо заметил Ракеш, сжав узловатые от времени, но всё ещё сильные пальцы на предплечье сатрапа.       — Пророк? — переспросил Датам, кидая на Тэхёна ещё более заинтересованные взгляды. — Неужели тебе передался дар деда?       Тот кивнул, не собираясь отказываться от своего призвания ни при каких обстоятельствах. Наоборот — оно играло ему на руку.       — Так часто бывает, что таланты передаются через поколение, но, возможно, я был бы не так силён, если бы не дар моей матери — пифии из Дельф, — произнёс он с новой осторожной улыбкой. — Я рад, что дождался тебя, Датам. Тебя и твою гвардию. Этому городу, как и дворцу требуются защита и покровительство. Огонь оставил его, как и царь… и это меня удручает.       — Царь, погрязший в делах своего гарема. Хромой глава его стражи. Безродный советник, что хорош только в песнях. И жрец, что позволил погаснуть священному огню, — вкрадчиво подытожил Датам. — Все они сбежали. Остался ты. Только ты, яркое и красивое дитя. Тебе пойдёт тиара верховного жреца и место у трона. Моего трона.       — Поэтому я и не в Пасаргадах, — улыбка Тэхёна стала хищной, но от этого — ещё прекраснее. — Я слышал о тебе, а теперь ещё и вижу, что все слова о твоём уме и хитрости — чистая правда. Вкупе с этим — невероятная сила твоего жреца, — он наконец-то сделал знак учтивости второму мужчине. — Я не рассчитывал, что ты так легко примешь меня, мой господин, но… буду служить тебе верой и правдой. Всеми. Возможными. Способами.       Только память о покойном друге удержала сатрапа от картин того, как именно такой красивый юноша мог бы служить ему нынче же вечером.       — Мы не зря были так дружны с твоим отцом, — ласково вымолвил он, с удовольствием глядя на Тэхёна. — Ты так же умён и умеешь выбирать достойного покровителя.       Двери зала ста колонн были гостеприимно распахнуты. В центре зала нежно журчал фонтан, чудом не замёрзший за эти недели. Низкие столики, за которыми принимали послов и собирались гости на приёмах, были заставлены скромным, но обильным угощением — вяленым мясом и солёным сыром, чарки были наполнены хаомой.       — Я вижу, ты ждал моего приезда, — совсем заулыбался Датам, позволяя своим воинам опуститься за столики и приняться за угощение.       — Жаль, что царский гарем отправился в Пасаргады, — заявил Тэхён, подводя самых важных гостей к самому главному столу — у пустого царского трона. — Я бы и сам станцевал для твоих воинов, господин, но… боюсь, что они передерутся.       — Твоему гостеприимству нет меры, но негоже будущему верховному жрецу танцевать перед солдатнёй, — махнул рукой Датам. Он опустился на трон царя царей и крепко сжал подлокотники, упиваясь моментом своего триумфа, но тусклый голос Ракеша помешал прочувствовать этот миг.       — Еда может быть отравлена, мой господин. Пусть он сам сперва отведает то, чем собирается потчевать тебя.       Тэхён с недоумением взглянул на абисиндского мага, но отказываться не стал. Подцепил пальцами кусочек мяса, сверху положил сыр, а потом очень медленно положил это себе на язык, медленно и жевал, запивая хаомой. Вкус этого напитка ему не очень нравился, но он перебивал излишки соли и перца, а по лицу Тэхёна расплылось блаженство, как будто ничего вкуснее он не пробовал.       — Я бы подготовился куда лучше, если бы во дворце был огонь. Прошу простить меня за скудность яств, господа.       И не упал замертво, как это случалось с теми, кто был отравлен, и даже пена изо рта не пошла.       Датам снова благосклонно заулыбался, бросив укоризненный взгляд на своего спутника. Ничего, скоро они расстанутся — тот сделал своё дело, осталось только заставить огонь снова запылать во дворце, и Датам вручит тому заслуженную награду.       Он сделал только несколько глотков хаомы, не желая туманить голову, пока дело не было сделано. Огонь ещё не горел, дворцовая стража ещё не принесла ему присяги. Но Датам не спешил, разглядывая Тэхёна и слушая его глубокий голос.       Спешил Ракеш. Старому жрецу казалось, что молодой лисёнок машет перед ними хвостом, заметая следы кого-то, кто куда сильнее его. Куда опаснее. Да и сидеть здесь, в этом дворце, у трона, где сидела его племянница, ему было тяжело. Предательница предпочла персов, позволила уничтожить свою родину, не пролила ни слезинки по братьям и сёстрам. И умерла здесь же. Ничего от неё не должно было остаться: ни тела, ни воспоминаний. Но дочь её, в ком текла священная кровь отмеченных огнём, надобно было найти. Её не было во дворце, но Ракеш чувствовал её совсем рядом, в этом городе.       Он спешил. А потому, выждав едва ли с четверть часа, кивнул сатрапу, что очень жаждал стать царём.       — Нам стоит найти святилище и зажечь священное пламя, прежде чем наступит темнота.       — Твоя правда, мудрый, — нехотя согласился Датам. — Иначе мы переломаем себе ноги в этом дворце. Отведёшь нас, Тэхён?       — Конечно, — кивнул тот, удобно устроившийся возле трона, на полу, но даже у чужих ног он смотрелся царственно — и дело было не совсем в украшениях и шелках. Он взглянул на Ракеша с фамильной дерзостью. Но и она его тоже красила. — А ты сможешь его зажечь? У местного жреца, этой мерзкой моли, не вышло. Не вышло и у рыжеволосого конюха. И даже у… дочери царицы. Возможно, та была слишком мала?..       Тот встрепенулся, даже не осадив наглого мальчишку.       — Дочери царицы? Где этот ребёнок?       В голосе Ракеша прозвучало волнение, но усмешка, последовавшая за вопросом, была полна самодовольства.       — Я сумел потушить этот огонь на расстоянии. Зажечь его и вовсе не составит труда.       — Дитя вернули женщине, заменившей ей мать, — отозвался Тэхён. — Но дальнейшая её судьба меня не заботит, возможно, её уже нет в живых, как и многих детей в этом городе.       Он поднялся с пола, продолжая уже в сторону Датама:       — Каков твой план, господин? Позволь мне выслушать тебя и дать совет? С царской армией будет сложно справиться в прямом столкновении, она куда больше, чем твоя… Ты подчинишь себе Персеполь, ты уже это сделал, но что дальше? Как ты планируешь выстоять?       — Меня поддержат три сатрапии, — охотно отозвался Датам. — И армия поддержит, для них всё просто — чей зад на троне, тот и царь.       Он грубовато рассмеялся, приобнимая Тэхёна за плечи.       — А если появятся упрямцы, то найду на них управу. В Пасаргады уже спешат те, кто принесёт мне царскую голову. И голову убийцы твоего отца.       Его лицо на миг исказилось от застарелой ненависти.       — Я скормлю его собакам, — мрачно пообещал он. — Эту хитроумную тварь.       — О, мой господин, — стоило вновь подумать о Юнги, вспомнить его прикосновения — и вздох вышел натурально сладострастным, даже мудрец из Абисинда не усомнился бы в истинности этого чувства. — Позволь мне посмотреть на это? Что ты хочешь взамен?..       — Конечно, я позволю, — улыбка вновь вернулась на лицо сатрапа. — Это будет моим подарком тебе. Справедливость нынче не в почёте, но я это исправлю.       Они поднялись по очередной высокой лестнице, прошли полутёмными коридорами и Датам уверенно распахнул дверь святилища.       — Зачем ты пришёл сюда, Таданму? — арамейским именем, нараспев, обратился к сатрапу Юнги, почти незаметный глазу в темноте святилища. Он выступил из теней, сам похожий на тень, полная противоположность яркому Тэхёну — только гриву волос удерживали яркие шпильки.       Датам расхохотался — и задвинул Тэхёна себе за спину.       — Ты ещё здесь? Я думал, ты давно сбежал в Пасаргады, Юнги. Не ожидал найти в тебе столько мужества.       — Ты многое найдёшь в этом дворце, Таданму, — пообещал Юнги. — Но и потеряешь не меньше. Свою армию. Свою жизнь.       — Армию? — Датам не прекращал смеяться. — И что ты сделаешь с моей армией в этом обезлюдевшем дворце? Кто тебя защитит, жрец? Твои боги? Твоя вера?       — Двери в зал ста колонн уже закрылись, — певуче сообщил Юнги, идя по кругу в темноте. — Твои воины остались взаперти. Солонина и сыр скоро разбудят в них лютую жажду. А хаома никогда не могла её утолить. Что им останется, Таданму? Они бросятся к единственному источнику воды, прохладной, прекрасной воды, в которую я собственноручно влил яд этим утром.       Он внезапно остановился и посмотрел на царского сатрапа прямым яростным взглядом.       — У тебя ещё есть возможность отступить, — тихо сказал он. — Покайся и смирись. Царь благосклонен к тебе, он ещё способен тебя простить.       — Уже слишком поздно, пророк, — твёрдо промолвил Датам, выдержав его взгляд. — Уже слишком поздно. Отойди и не мешай, и я позволю тебе уйти. Я буду сидеть на троне в Персеполе. И во дворце будет гореть огонь.       Ракеш не говорил ни слова, ссутулившись, хищно и остро наблюдая за каждым движением Юнги из-под капюшона. Он чувствовал силу. Чувствовал отчаяние. Отчаянье загнанной в угол крысы.       Не стоило этим пренебрегать — и крыса может укусить.       В тёмном, мрачном святилище, что сейчас больше напоминало гробницу, и, по сути, таковым и являлось — местом, где огонь был мёртв, — Тэхён был впервые. Если бы не крошечные окна в потолке, здесь было бы совсем темно, так что хоть глаз выколи.       Он позволил себе лишь на миг окунуться в самые неприятные для себя ассоциации, а потом резко вынырнул из них, вслушиваясь в чужие разговоры и наблюдая.       Тэхён не умел драться, при нём даже оружия не было — он не мог быть уверен, что Датам так легко доверится ему и просто не прикажет кому-то из своих воинов его ощупать при встрече, а то и не сделает этого сам. Он не владел никакой магической силой, не мог вызвать ни огня, ни воды своими руками. Но запутать, заморочить, задурить голову словами он умел. Помимо сногсшибательной красоты, это было его основным оружием.       — Мой господин, если ты убьёшь этого жреца сейчас, то твой союзник не получит своей награды и, разозлившись, убьёт уже тебя, — певуче, словно и не висело в воздухе никакого напряжения, произнёс он. — Он нужен нам живым.       — Я не убью его, — пообещал Датам. — Убивать жреца в его святилище — очень дурное предзнаменование. Но… — он обернулся к Тэхёну и вновь перевёл взгляд на Юнги. — Что ты говорил о запертых солдатах? — загремел он.       — Если ты не видишь царскую стражу, это не значит, что стража не видит тебя, — отозвался Юнги.       — Этот мальчишка тебя дурит, Датам, — проскрипел Ракеш. — Они заодно, неужели ты не видишь?       Он скинул капюшон, воздел руки, и в ладонях старого, как мир, жреца засветился огонёк рождаемого пламени.       — Твой разум свело от холода? — насмешливо фыркнул Тэхён, кажется, специально провоцируя старика. — Или от возраста? Слышал я, что чем старше жрец, тем слабее его зрение, как и мужская сила. О, или ты не понял, что его, — короткий кивок в сторону Юнги, — я точно надурил? Какие двери? Какой фонтан? Воины покинут тронный зал так же легко, как и зашли в него!       Датам всё ещё хмурился в сомнениях, но абисиндский маг даже не моргнул в сторону Тэхёна, не позволяя себе отвлечься от сложной вязи заклинания, которое забормотал, вызывая священное пламя.       Юнги пошатнулся, словно какая-то сила придавливала его вниз, неуловимо быстрым движением вытянул кинжал и с силой метнул его в старого жреца. Тот потерял концентрацию, перехватил лезвие, и кинжал зазвенел на плитах святилища.       — Ещё один глупый мальчишка, — выплюнул он. — Меня не убить металлом, глупец!       Огонь, обычный огонь, выжигающий дотла дома и деревни, сорвался с его рук легко, без всяких усилий — и огненный сгусток полетел в сторону царского пророка.       Тэхён не умел драться, но слова, кажется, не работали. А сердце испуганно трепыхнулось за Юнги.       Тот просил держаться за его спиной, но после передумал, и Тэхён не планировал трусливо стоять в стороне, дожидаясь, пока Юнги сделает всё сам. Ему нужно было отвлечь абисиндского жреца на себя. Не словом, так делом. Тем более, в моменте, когда тот на него не смотрел.       И получил резкий, по-мальчишески наглый, но по-мужски сильный удар ладонью в плечо.       — Я же сказал, что он нужен живым! — прорычал Тэхён, стараясь не смотреть в сторону, только в лицо старика. — Ты не только ослеп, но и оглох?.. Мой господин! — обратился он уже к Датаму, не оборачиваясь. — С кем ты связался?!       — Убери щенка, Датам, — зло зашипел Ракеш, глядя, как Юнги в последний миг увернулся от огненного шара и пламя едва задело его.       — Не мешай ему, — Датам перехватил Тэхёна за плечо, притянул к себе. — Не мешай. Он знает, что делает.       Юнги бросился на плиты, чтобы погасить край тлеющих одежд, но почти тут же вскочил на ноги, чтобы тут же увернуться от следующего огненного удара.       — Отпусти! — зашипел Тэхён, силой выворачиваясь, уж это он умел, столько раз пытаясь, что почти достиг совершенства в этом деле, хоть и толку от этого почти никогда не было.       Перед глазами, даже когда Тэхён держал их открытыми, мелькали картинки, одна трагичнее другой, но он знал, что это — лишь вероятности, никак не обязательный исход. Также он знал, что главный противник — это абисиндский старик, с Датамом разобраться будет куда проще. Но как его отвлечь? Даже вздумай Тэхён устроить диверсию в виде выхваченного из ножен Датама кинжала — повернулся бы жрец, испугавшись за его жизнь? Вряд ли. За него старик не боялся.       Да и Тэхён не был уверен, что тот кинжал не перережет ему самому глотку. Руки Датама были сильными, а реакция — быстрой.       — Знает, что делает? Швыряется какими-то по-детски мизерными огненными плевками? — ядовито выплёвывал он. — Это всё, на что он способен? Где же настоящее пламя, а? Или силы старика всё-таки оставили? Невелика доблесть — погасить священный огонь! Кто кого ещё дурит, а, трухлявый пень?       Датам ухмыльнулся, а старый жрец набрал в ладони больше огня, уже не заботясь о чужом святилище. Казалось, что Юнги только уворачивался, раз за разом припадая к полу, туша искры — но с каждым шагом, каждым перекатом он оказывался всё ближе и ближе, чтобы рвануться вперёд.       Шпильки в его волосах не были оружием, они не были металлическими, но твёрдое дерево выдерживало удар, а концы были заострены — и вонзились в горло старого жреца над кадыком, вспарывая кожу и плоть, одновременно с рукой Юнги, которой он вцепился в плечо абисиндца, удерживая его на месте.       Освобождённые из узла тяжёлые пряди, перевитые жемчугом, с силой хлестнули ошеломлённого Датама, что сделал было шаг вперёд, по лицу, заставив отшатнуться. Но тот не был бы одним из лучших военачальников Персии, если бы позволил себе промедлить.       Кинжал очутился у горла Тэхёна быстрее, чем Юнги выпрямился, выпустив из рук тяжело хрипящее тело.       — Отойди от него, — велел Датам. — Иначе он, — кинжал чуть вжался в кожу, оставляя царапину, — умрёт быстрее, чем Ракеш.       Из глаз царского прорицателя смотрела сама тьма, сама смерть, безжалостная, безумная, неумолимая. А Тэхён тихо, сдавленно, но искренне рассмеялся.       — Чем я успел насолить тебе за пару часов служения, мой господин? — спросил он, не двигаясь, почти не моргая, следя за каждым движением Юнги и пытаясь предугадать его действия, чтобы успеть вывернуться из чужой хватки.       Попытаться успеть.       — У меня появились сомнения в твоей верности, мой прекрасный, — отозвался Датам. И с удовольствием отметил, как передёрнуло Юнги при этих словах, после чего вкрадчиво заговорил. — Я не буду угрожать тебе, Юнги. Я позволю тебе уйти. Или он умрёт.       — Я выну твои внутренности и скормлю шакалам, — бешено пообещал Юнги. — Если хоть один его волос упадёт с его головы.       Шпильки бы ему не помогли, да и остались во вспоротой гортани уже булькающего под их ногами старика. Кинжал был слишком далеко и броситься за ним означало, что Датам сильнее нажмёт на лезвие.       Тэхён совсем не боялся боли. Она так часто приходила к нему, что стала почти родной. Его левая ладонь была достаточно изрезана много раз, чтобы он переживал за неё. Но правой ещё не приходилось быть изрезанной. За лезвие кинжала он схватился именно ей — правая рука была сильнее, да и так было куда сподручнее.       И крепко сжал её, чувствуя, как сразу хлынула кровь.       — Не смей. Так. Обращаться ко мне! — зашипел он, позволяя ярости и страху овладеть им, не хуже пламени.       Тэхён не умел драться, но ему пришлось. И он прекрасно знал, по какому месту надо бить, чтобы даже взрослому, крепкому мужчине на мгновение явились звёзды от резкой боли.       И он попытался. Так сильно и так неожиданно ударил левой рукой, сжатой в кулак, как только мог. Прямо в пах. Не глядя.       Датам согнулся пополам. А разогнул его уже Юнги, которого вид крови Тэхёна делал берсерком, разогнул рукой в волосах и затылком о стену.       Звёзды появились перед сатрапом снова — а затем настала тьма.       Юнги отпустил его, не заботясь о том, что тот ещё раз приложится головой при падении, и бросился к Тэхёну.       Молча, не находя внутри слов, потому что их не было — было какое-то клокотание, и гул, и удары тяжёлого колокола в висках, и кровь, заливающая белый шёлк, сейчас кажущаяся вовсе не красной, а чёрной.       Прижал к себе, пытаясь взглядом в полутьме найти другие порезы, зажимая пострадавшую ладонь и ощупывая остальное тело.       — Прости, — зашептал он, когда первые звуки с хрипом смогли вырваться из горла. — Прости, ты… из-за меня…       Сердце Тэхёна колотилось так громко, что оглушало его самого, он жмурился, пытаясь его успокоить, чтобы слышать Юнги сквозь этот стук.       — Ну чего ты, — ласково улыбнулся он. — Какая ерунда… Я же не умираю.       Но рана на шее от лезвия была глубокой, Тэхён её чувствовал как-то очень отдалённо, не осознавая всей серьёзности, теряя кровь вместе с силами.       — Давай выйдем отсюда, — попросил он. — Пожалуйста, давай выйдем?       — Да, любимый, — отчаянно шептал Юнги, с треском оторвав край платья и зажимая порез на его шее. — Пойдём, пойдём…       Он слабо помнил дальнейшее: как выводил Тэхёна из святилища, как сорванно звал охрану, как зажимал тканью и ладонь, и шею Тэхёна, как целовал его веки, как поднимал в седло.       — В дом генерала Чонгука, — повторил стражник и пришпорил коня, придерживая раненого бережно, но сильно.       Тот что-то шипел, дёргался, но уже не мог вырваться, а ближе к дому, наконец, смирился и затих.       Услышав звуки во дворе, Сахи резко вскинула голову и испуганно посмотрела на Чимина, помогающего ей с шитьём. Она знала, что если это Тэхён — он постучится по-особенному, а остальным двери открывать не стоило. Но вдруг это Чонгук с Хосоком? В который раз надежда слабо колыхнулась в её груди.       В дверь забарабанили сильно и настойчиво, Чимин побледнел и мотнул головой, но следом громкий голос позвал:       — Госпожа Сахи! Госпожа!       Чимин поднялся с места, прихватив со стола тяжёлый кухонный нож.       — Кто там? — как можно спокойнее спросил он, подойдя к дверям.       — Откройте! Из дворца! — потребовал стражник и добавил. — Господин Тэхён ранен!       Чимин оглянулся на Сахи, но руки его уже отодвигали тяжёлый засов, а следом приняли Тэхёна.       — Что случилось? — воскликнул он, бледнея ещё больше. — Сахи, нам нужна вода! И чистые бинты!       Хозяйка дома, что поднялась следом за Чимином и уже готова была взять самую тяжёлую миску, чтобы запустить в незваного гостя, ахнула и засуетилась. Тэхён был в сознании, удерживался за него изо всех сил, а теперь ещё и за Чимина, глядя на него мутным, словно опьяневшим взглядом.       — Всё в порядке, всё… со мной в порядке. — Обмотанный вокруг горла кусок ткани уже весь пропитался кровью. Но Тэхён держался, не сдаваясь.       — Замолчи, — приказала Сахи таким тоном, что сама удивилась. — Чимин, положи его, сейчас я всё сделаю…       В те времена, когда она была совсем юной девушкой, в их семье случалось, что раненые на охоте мужчины возвращались домой. Чонгук, когда его что-то ранило, предпочитал обрабатывать раны самостоятельно, да и за их совместную жизнь это случилось всего пару раз, в основном — бытовые порезы, ничего серьёзного, не считая того случая с леопардом. Но Сахи знала, что делать, это было куда проще, чем отогреть замёрзшего младенца и заставить его поесть.       Тэхён снова было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Сахи его опередила:       — Я сейчас возьму самую толстую иглу и зашью тебе не рану, а губы, понял?       И прорицатель крепко зажмурился, лишь вздохнув с тихим, жалобным звуком.       Чимин метнулся к мешочкам с травами, дрожащими руками насыпал в чайник горсть из пары из них.       — Сейчас я приготовлю тебе питьё, — голос, в отличие от рук, не дрожал. — Потерпи, Тэхён.       А потом обратил взгляд к стражнику, что переминался на пороге.       — Господин прорицатель велел отвезти его к вам, а потом вернуться и всё рассказать, — тот понял немой вопрос. — Во дворце всё в порядке.       Сахи ловко сдёрнула с шеи Тэхёна мешающие украшения и отбросила в сторону, как какие-то бесполезные стекляшки.       Тот с трудом приоткрыл глаза и осторожно коснулся её руки, сначала лишь беззвучно шевельнув губами.       — Я должен сказать, — прошептал он. — Я не успел сказать Юнги, что… нужно предупредить царя о… том, что Датам… послал убийц в Пасаргады.       — А у нашего царя достойная охрана, разве нет? — сосредоточенно отозвалась Сахи, обрабатывая рану на его шее. Но повторила сказанное Тэхёном громче, не глядя на стражника. — Передай господину прорицателю эти слова. А потом возвращайся, я накормлю тебя ужином.       — Я передам, — повторил тот. — Но мне велено удостовериться, что господину ничего не угрожает.       — Тогда сядь. — Чимин подтолкнул его к лавке. Залил травы кипятком, сел рядом с Тэхёном с другой стороны и что-то запел, едва слышное, успокаивающее.       Уверенные движения рук Сахи и его успокаивали, позволяли затолкать тревогу за друга как можно глубже.       — Если он не будет дёргаться и болтать, то, надеюсь, ничего, — фыркнула девушка, а потом обратилась уже к Тэхёну: — Потерпи. Сейчас будет совсем неприятно…       Тот терпел. Послушно и умело. Лишь только чуть повернул голову, глядя на Чимина, так и Сахи было удобнее его зашивать, и ему самому было проще. Хотелось что-то говорить, не совсем связное, а, может, даже подпевать, но он молчал и терпел.       И волновался за Юнги, который остался во дворце уже совсем один, в компании недругов.       — Всё, — закончив и с его ладонью, Сахи устало выдохнула, распрямившись. — Давай, Чимин, нужно дать ему попить. А ты, — она обернулась к стражнику, — всё-таки поешь?       Тот согласно кивнул, но сначала они с Чимином очень осторожно перенесли Тэхёна в комнату последнего и уложили там. Стражник вернулся в кухню, а Чимин бережно напоил друга и опустил на подушки.       — Ты мне потом всё расскажешь, — тихо сказал он, ласково сжав здоровую ладонь Тэхёна. — А пока отдыхай. Поспи. Ты в безопасности.       — Шрам, наверное, останется, — тоскливо отозвался тот, вновь закрывая глаза. — Но я… всё-таки остался жив. Это хорошо.       — И весь в украшениях, достойных самого царя, — подхватил Чимин, освобождая его запястья от тяжёлых браслетов.       — Они мне очень идут, — слабо улыбнулся Тэхён, скорее бормоча, чем говоря это. Его одолевала сонливость — от питья и тепла, от бессилия.       Он тщетно сопротивлялся ей, но если бы знал, что именно этой ночью впервые увидит что-то похожее на сон, то сам стремился бы заснуть поскорее.       Красные шпильки в белых пальцах явились ему, как наяву.       Тщательно вымыв руки и убрав окровавленную ткань, Сахи не успокоилась, пока не выставила на стол перед стражником миску горячей еды.       — Как тебя зовут? — вдруг спросила она.       — Фарнак, госпожа, — ответил тот, поглощая еду быстро и аккуратно. И добавил. — Некогда я служил с твоим мужем. Много лет назад.       — Много — это сколько? — она тихонько усмехнулась, усевшись напротив. — Тебе самому на вид не больше тридцати.       — Больше десяти, — тот слабо улыбнулся. — Тогда он ещё не был командиром.       Он быстро доел и с поклоном вернул тарелку хозяйке.       — Спасибо, госпожа. Прости, но мне нельзя больше медлить. Господин прорицатель ждёт вестей.       — Я должна попросить тебя ещё кое о чём, — сказала та, поднимаясь за уже собранным узелком. — Пусть он тоже поест. Передай ему ужин, Фарнак. И…       Что-то непонятное промелькнуло на её красивом, но усталом от этого вечера, да и вообще — последних недель, лице.       — Заходи… как-нибудь… Чонгук вернётся, будет рад…       Она понимала, что дело вовсе не в Чонгуке. Но совсем не смогла бы ответить, в чём.       — Я передам, — тот принял узелок, случайно коснувшись её руки, и тут же опустил взгляд. — Спасибо, госпожа.       Он поспешно вышел, и вскоре раздался удаляющийся топот копыт.