***
Эндрю вытирал куском цветочной юбки ноги Перси от крови. Тот смолк, словно боясь говорить. Будто они придут, услышав один только голос. Миньярд не любил чужие слёзы. Собственные — ненавидел. Поэтому так было спокойнее. За стеной велись светские беседы про политику в Америке и бытие жизни наркоманов. Были слышны приглушенные разговоры, пьяная поножовщина под окнами и лай собак. Но также был звук города. — Ненавижу,— тихо произнёс Персей, уже не детским голосом,— всех их ненавижу. Даже если собрать всю злобу в мире, то во мне её будет больше. Я хочу, чтобы они все умерли. Я хочу, чтобы они горели. Я хочу, чтобы они испытали то, что чувствовали мы. — Даже если нам переломают ноги?— подливал масло в огонь Эндрю, видя как Перси разгорается. — Я хочу, чтобы Зак сдох. Эндрю усмехнулся. Цикличное насилие. Сначала Рубенс насилует Персея, потом Персей насилует кого-то ещё. Сначала Рубенс умирает от рук Персея, затем сам Персей умирает от рук кого-то ещё. Уроборос в гетто. Но только так Эндрю мог выбраться. Только так остановилось всё для него. Как бы он не доверял Перси, он хотел выбраться сам. Ради семьи, которая его не приняла. — У меня есть план. Слушай внимательно, ведь у нас только одна попытка.— Эндрю нагнулся ближе к сломанной ушной раковине Перси. Тот был готов на всё. Только бы Закари умер,— Сегодня ночью он придёт за мной, потому что вернулись новые клиенты с дневных смен. Ты в это время берёшь ту синюю бутылку и предлагаешь ему выпить. Я ворую что-то острое среди тех людей и мы убиваем Зака. Есть возражения? Перси помотал головой. За это Эндрю потрепал его по волосам. И сел рядом. Сначала был только Эндрю. Он попал сюда прямиком из детского дома, в который его возвращали в третий раз. Миньярд помнит до сих пор, как пахло у Рубенса в машине — гарью и кожаными сиденьями. Он помнит всё: от связанных на неделю ног и рук до посинения до окурков, которые тушили ему об поясницу во время того самого. Эндрю ненавидит свою фотографическую память. Эндрю ненавидит насильную покорность. Эндрю ненавидит себя за то, что не смог отвоевать право на самого себя. Персей появился позже. Его привели дистрофиком со сломанными ушными раковинами.Он был выше Эндрю, но слабее и плаксивее. Как случайно было подслушано — Закари застрелил в машине мать Персея и забрал себе ребёнка, сидящего в детском кресле на заднем сидении вместе с остальным награбленным.***
У Персея вышло. Он отвлёк Рубенса, предлагая тому выпить нечто из красивой пивной бутылки — синее стекло, которое впоследствии стало красивой синей розочкой. Какая отцовская любовь — такие и ответные детские розы. В это время Эндрю, словно дикая кошка, царапался, тыкал в глаза, шипел. Он метался огнём по всему наркопритону, перепрыгивая и махая руками, пытаясь отвлечь до того самого момента. Пока не раздастся звон стаканов. Закрыв комнату, он бежит на кухню. От вида перекрыло дыхание: Рубенс рычит, прикладывая Персея головой о стол с металлическими ножками. Его взгляд помутнел, но детская рука с синей розой уверенно целилась в горло. В сонную артерию, если конечно он знал такое слово. Но только он коснулся остриём шеи, оставляя тонкий краснеющий пунктир, то Закари переворачивается, душа восьмилетнего рослого оппонента. В лёгких Персея горело, сердце стучало бешенно и теряя ритмичность.Эндрю мечется взглядом по кухне, замечая выдвижную полку, где лежали кухонные приборы. Ножи. На столе стояла вторая синяя бутылка, которую мальчишка незамедлительно схватил и бросил в красное лицо Зака. Он непроизвольно разжал руки. Это было ошибкой. Персея заполонила ненависть. Она затуманила разум, заставляя действовать на животных инстинктах — убить или быть убитым. Он с грохотом выдвинул ящик, содержимое которого вывалилось со звоном на кашляющего Рубенса. На грохот хотели выйти клиенты из комнаты, но Эндрю пальцем провернул защёлку-замок на двери. У них мало времени. Персей сделал замах — нож с хлюпанием вонзается в горло, отчего Рубенс лишь открывает судорожно рот и выпучивает глаза. Эндрю удивленно хлопал глазами, Перси продолжал наносить удары под рёбра, в живот. Звук, которым рвётся кожа. Треск, с которым ржавый нож встречается о кости. Персей — животное, Рубенс — его следующая цель в пищевой цепи. В руках у Эндрю зажигалка. Вокруг было разлито пиво. Действия напрашивались само собой, особенно под дёргание ручки закрытой двери и крики на иностранном языке. Эндрю хватает Персея, у которого из рук выскользнул нож обратно на труп, а затем бежит, кидая зажигалку. Вспышка — кухня была в огне. Босые загорелые ноги Перси, спадающие женские балетки на Эндрю. Он бежит, заплетаясь в собственной юбке. За ними уже слышны крики о помощи, но те клиенты были слишком глупы: если бы здесь кто-то был хоть с каплей эмпатии, то ни Эндрю, ни Персея здесь бы не было. Всем плевать, даже при пожаре. Улица освежала. Её холодный ветер пробирал до выпирающих костей, но он давал нечто новое. Свобода. Здесь нет ни мифов, ни легенд, ни синих стеклянных роз. В тёмных закоулках казалось, что выглядывают греческие боги, греческие люди, греческие легенды. И эта легенда сейчас бежала вместе с Эндрю, прямиком в детский дом, адрес которого так хорошо помнил Миньярд.