Не бессильный | Not Powerless

На следующий день Изуку не пошел в школу. Когда его мать спросила, он заявил, что болен. Она выглядела так, словно собиралась отругать его за ложь. Тошинори, должно быть, рассказал ей о том, что произошло за ужином, но вмешался Хару, сказав, каким неважным он выглядел и что, возможно, его действительно тошнит. То, что его вырвало посреди ночи от воспоминаний о том, как грязный злодей проталкивал себя ему в горло, безусловно, помогло придать этому убедительный вид. Она смягчилась, отпросив его из школы на сегодня. К сожалению, это означало, что ему пришлось пережить ее зависание дома, прежде чем она пошла на работу. Это сочеталось с разочарованным тоном, который она использовала, когда они разговаривали вчера вечером. — Изуку, я знаю, тебе иногда кажется, что мы уделяем больше внимания твоему брату и сестре, чем тебе, но это неправда. Мы любим вас так же сильно, как и их. Вам не нужно придумывать истории, потому что мы уделяем вам внимание. — Но я не выдумываю это. На меня действительно напал грязевой злодей. — Я говорила с твоим отцом, он сказал, что не видел тебя там, — сказала она, — Я понятия не имею, что ты делал вчера, но твоя форма была абсолютно грязной, и ты просто оставил ее разбросанной повсюду в ванной комнате. Бедняжке Мизуки пришлось разобраться во всем самой. Я отложила ее ради тебя, так как ты заболел, но если ты это повторишь снова, то будут последствия, молодой человек. Изуку прикусил язык и приказал матери оставить его в покое. Он любил ее, правда, но она никогда ему не верила. Даже если бы он рассказал ей, что именно произошло, каково это — быть полностью погруженным в грязь, чувствовать, как она заползает под его одежду, обволакивает его член и толкается к его заднице, она бы ему не поверила. И все потому, что Тошинори сказал, что его там не было. Как и много раз в жизни, Изуку задавался вопросом, что отличало его от других. Отсутствие причуд не делало его бесполезным, оно просто делало его нормальным. Базовый человек, каким был этот вид сотни лет назад. Почему отсутствие причуды было таким неправильным? Почему это означало, что люди могли относиться к нему как к мусору без всякой причины? Почему ему приходилось стараться изо всех сил ради приличия только для того, чтобы ему напрямую лгали и говорили, что все, что ему нужно сделать, это попросить об этом? Он не должен был об этом просить! Не от его учителей и уж точно не от его родителей. Если бы он родился с причудой, любой причудой, его жизнь сложилась бы совсем по-другому. В доме было спокойнее, когда в нем был только он, но мир длился недолго. Он еще раз принял душ и вернулся в свою комнату. Он снял изголовье кровати и открыл одну из стеновых панелей, обнажив небольшой укромный уголок. В нем было немного вещей: маленький плюшевый мишка Всемогущего, фотография в рамке и старый блокнот. Изуку достал блокнот. Это была одна из его первых работ, примерно в то время, когда он обнаружил, что у него нет причуд, но еще до того, как-то, что он написал, можно было назвать анализом. Раньше он лежал на полке вместе с остальными, но потом Мизуки поняла, что это такое, и сожгла их. Это была единственный блокнот и рисунок, который ему удалось спасти. Рисунки и небольшие заметки внутри говорили о более простых временах. Он мог разобрать, кто такие герои, только из-за больших деталей. Такие слова, как "так круто" и "потрясающе", были разбросаны по полям беспорядочной хираганой. Время от времени попадалась записка, написанная другим почерком, и с приступом боли он узнавал в ней своих родителей. Раньше они писали громкие слова, если он с ними боролся. Они помогали ему. Теперь они даже почти не смотрели на него. Снизу послышался хлопок входной двери, напугавший его. Неужели этот день уже прошел? Топот, ведущий дальше вниз, подсказал ему, кто это был. Мизуки, которая весь день училась в школе, тренируясь стать героем, пришла домой, чтобы немедленно пройти дополнительную подготовку. Если она хотела полностью выгореть перед выпуском, она была более чем желанным гостем. По крайней мере, ей вообще пришлось тренироваться. Потому что в этом была проблема, не так ли? У Изуку не было никакой подготовки. И Мизуки, и Хару обучались у Тошинори, когда они пошли в среднюю школу. Изуку терпеливо ждал начала собственных тренировок, а когда этого не произошло, ему сказали, что это слишком опасно для него. Не говоря уже о представленном им списке героев, чьи причуды не помогали им сражаться, не говоря уже о том, что он был того же возраста, что и его братья и сестры, когда они начали. Ему даже не разрешили находиться в тренировочном зале одному. В животе у него заурчало, и он спустился вниз, чтобы что-нибудь поесть. После двух дней провальных ужинов ему совсем не хотелось есть вместе с семьей. Быстро сделав что-то незаметное, Изуку собирался вернуться наверх, но затем заметил, что дверь подвала все еще открыта. Обычно тот, кто пользовался тренировочной комнатой, закрывал ее, чтобы не беспокоить остальных. Ему действительно пора вернуться в свою комнату, но любопытство взяло верх. Тренировочный зал занимал большую часть подвала. Вдоль одной стены располагалось несколько тренажеров для силовых тренировок и общего оборудования для упражнений. Середина представляла собой большую мягкую площадку для спаррингов. В одном углу стояла корзина с мячами, которые Хару использовал для тренировки телекинеза. Здесь было много всего, что Изуку мог бы использовать для тренировок, если бы ему только дали такую ​​возможность. — Что-то случилось, папа? Ты давишь на меня сильнее, чем обычно. Изуку подпрыгнул от голоса Мизуки. Он думал, что она одна, но с ней был Тошинори в своей тощей форме. Они его не заметили, низ лестницы был окутан тьмой. Мизуки лежала на полу и тяжело дышала, пока остатки пара исчезали с плеч Тошинори. Должно быть, они только что закончили спарринг. — Это слишком сильно? — Конечно, нет! — Мизуки парировала, — Просто кажется, что ты недавно повысил ставку. — Это потому что у меня есть кое-что для тебя. Мизуки села, на ее лице читалось замешательство. — Мне нужно убедиться, что ты готова, — сказал Тошинори. — Готова для чего? Второй год только начался, а у меня еще даже нет временной лицензии. Если ты хочешь, чтобы я была твоим помощником, нам обоим придется смириться с этим и подождать. Тошинори усмехнулся. — Я не говорю о том, чтобы сделать тебя своим помощником. Я говорю о чем-то гораздо более важном, — сказал он, — что ты знаешь о моей причуде? — Что тут знать? Это суперсила. Тошинори снова усмехнулся, сбивая с толку Мизуки и Изуку. Почему это было смешно? Причудой Тошинори была суперсила. В сочетании с незначительным телекинезом мамы это привело к усилению психического тела Мизуки и более сильному телекинезу Хару. Это было просто, правда? — Когда меня об этом спрашивают журналисты, я всегда уклоняюсь от вопроса. Думаю, я настолько к этому привык, что избегал этого даже со своими детьми. — Ты хочешь сказать, что твоя причуда - это не суперсила? — спросила Мизуки. — Это не так, по крайней мере, не совсем так. Моя причуда не та, с которой я родился. Это священный огонь, переданный мне кем-то другим, — сказал Тошинори. Что? У Изуку перехватило дыхание. Тошинори не родился со своей причудой? — Имя моей причуды - Один за всех. Он передается от человека к человеку, совершенствуясь в каждом обладателе. Это совмещение всех тех, кто был до меня. — Почему ты говоришь мне это? — Как бы нам обоим не было больно это признавать, мое время героя закончится, скорее всего, раньше, чем позже. Моя клятвенная обязанность — подготовить преемника. Вот почему я тренировал тебя так усердно, как мог. Мне нужно было убедиться, что ты сможешь справиться с этим бременем, а также физически способна справиться с этой силой, но теперь я уверен. Я знаю, что в будущем ты станешь таким невероятным героем, а с "Один за всех" ты станешь еще лучше. Я бы хотел, чтобы ты стала моим преемником и стала следующим символом мира. Изуку больше не мог слушать. Он побежал обратно вверх по лестнице, не обращая внимания на производимый им шум. Он не останавливался, пока не вернулся в свою комнату. Маленькая чашка с едой, которую он приготовил, все еще была зажата в его руках, пока он не оставил ее на столе. У Тошинори была причуда, которую он мог передать другим. Ему нужно было передать её дальше, прежде чем он перестанет быть героем. Ему нужно было отдать это кому-то другому… а у него был беспричудный сын, который больше всего на свете хотел стать героем. Его беспричудный сын, который понятия не имел. У Мизуки уже была удивительная причуда, Тошинори даже сказал об этом. Не было никаких препятствий для того, чтобы она стала героем. Никто бы не подумал, что она сошла с ума из-за желания стать героем. Собственно, за это ее хвалили всю жизнь. Почему ей была дарована эта сила, когда у нее уже было так много? Между тем, все плохое обращение, с которым когда-либо сталкивался Изуку, было вызвано тем, что у него не было причуд, и это каким-то образом делало его меньше. Он прошел через эти страдания, боль и изоляцию, и все это время у его отца была причуда, которую он мог бы ему дать. Ни разу, даже после того, как доктор рассказал им, Тошинори ни разу не упомянул о передаваемой причуде. Этот человек даже утешал его в ту ночь, когда он был расстроен! Мама знала? Ей пришлось. Она не могла выйти замуж за Всемогущего и не знать о его причуде. Знала ли она, что Тошинори мог бы сделать свою жизнь намного лучше, подарив ему свою причуду? Но мама никогда ему не верила. Всегда было: "Тебе не следует ввязываться в драки, Изуку", "Тебе нужно приложить больше усилий к школьным заданиям, Изуку" и "Нет, ты не сможешь играть, пока не сделаешь домашнее задание, Изуку". Изуку могли убить, и мама не поверила бы, что он не виноват. Его мог изнасиловать злодей, но, поскольку Тошинори проигнорировал его, этого не произошло. Комната, и без того меньше остальных спален, сузилась вокруг него. Его спальня, изолированная в отдельном коридоре, никогда не ощущалась так сильно, как тюремная камера, как сейчас. Стены были почти полностью голыми, потому что Мизуки всегда срывала его плакаты и никогда не была за это наказана. Там не было игрушек, потому что ему сказали, что места недостаточно, хотя он знал, что у них есть чердак, полный старого барахла Мизуки и Хару. Никогда не хватает места. Никогда не хватает времени. Никогда не хватает внимания, уважения или даже признания. Изуку никогда не было достаточно, очевидно, даже для причуд. Он помнил все случаи, когда родители забывали о нем, оставляя его в продуктовом магазине или в парке, пока ему не приходилось бежать домой в слезах. Он вспомнил, как спускался вниз, гадая, когда будет ужин, и обнаруживал, что они уже сделали это уже без него. Мизуки все время обзывала его и ломала его вещи, даже без символического наказания. Единственным хорошим человеком был его брат, но он был всего на год старше. Он не должен был быть единственным, кого это волновало! Но он был. И все потому, что Изуку был без причуды. Если бы эта комната была камерой, он не мог бы здесь больше оставаться. Он хотел уйти! Он хотел сбежать от всего этого! Эти последние три дня показали ему все неладное в его жизни, и он хотел, чтобы это прекратилось! Не обращая внимания на остывшую еду на столе, Изуку побежал. Его единственной мыслью было: "Иди, исчезни, убирайся отсюда!" Он спустился по лестнице, едва успев надеть туфли, его зрение затуманилось начавшими капать слезами. Ему некуда было идти, но, конечно, любое место было лучше, чем дом. — Изуку? Он остановился. Хару был позади него, школьная сумка висела на плече, и на его лице было видно беспокойство. Изуку не мог этого видеть. Надеюсь, брат его простит. — Изуку! Он продолжал бежать, слыша за собой топот шагов. Хару, возможно, был в лучшей форме, чем он, но если и было что-то, что Изуку мог сделать, так это бежать. Это был единственный физический навык, который он оттачивал. Более того, Изуку знал эти улицы. Он знал каждый изгиб и поворот, каждый переулок и двор, все закоулки и повороты, где можно было спрятаться, спасаясь от преследователей. Очень скоро он больше не слышал голоса Хару, зовущего его, но не остановился. Изуку продолжал бежать. Он бежал и бежал так сильно и так далеко, как только мог. Улицы вокруг него сливались друг с другом, но он продолжал идти. Он не мог остановиться. Если бы он это сделал, его бы потащили обратно в тот дом, и эта тяжесть на его шее тянула вниз, пока он не утонул бы в фальшивом беспокойстве и невыполненных обещаниях. Тошинори и мама не поняли бы. Они бы ему не поверили. Они никогда этого не делали, и теперь он знал, что они никогда этого не сделают. Он ничего для них не значил. А если он ничего не значит, то он исчезнет.