* * *
— Я не знаю, было бы для меня лучше, если бы я простил его, — признаётся Намджун, пиная кроссовками гальку. — Иногда как нахлынет на меня, думаю, ладно, хрен с ним, напишу первым, позвоню, а потом думаю: «Ну гордость же должна быть!» Да, брат? Мне надо вытерпеть хотя бы месяц, чтобы не выглядело так, будто я ищу встречи с ним. Юнги мычит в ответ и продолжает свой путь. Сегодня он куда-то приглашает с собой Намджуна в его выходной день и не называет место, держа его в тайне. Он просто внезапно написал ему в пять утра и позвал после девяти встретиться на остановке. Намджун любит задавать много лишних вопросов, но сейчас его от них тошнит, поэтому он проснулся, сразу же согласился и вышел из дома с пустыми карманами и переполненной головой. Они встречаются на станции «Тонджак», здороваются и идут на выход. Уже ноябрь, и они оба одеты не по погоде. Слишком быстро начинается холодать. Намджун живёт в этом городе уже достаточно давно, но он всё ещё плохо знает некоторые районы, потому что почти никуда не катается, поэтому он не перестаёт удивляться Юнги, который знаком почти что с каждой улицей и каждым подъездом. Юнги отлично знает, откуда и на чём добраться, знает, в какие места можно попасть без билетов, знает, как пробраться на дешёвые мероприятия, знает, где можно поесть с гигантской скидкой за ужин, знает, в каких местах и за каким углом был убит какой-нибудь незнакомый человек. Он знает очень многое об этом городе, и Намджун понимает, что хочет узнать о его жизни как можно больше. Почему он её стыдится? Их разговор о работе в ресторане, который они завязывают на эскалаторе, плавно перетекает в разговор о непростой ситуации в отношениях Намджуна и Чимина. Когда они идут по тротуару и Намджун нагибается, чтобы завязать шнурок, он замечает, что Юнги скромно и незаметно держит в руках небольшой букет белых хризантем. Всё это время он держал его за спиной, а тут не успевает среагировать, но Намджун просто промолчит. — Но я всё ещё продолжаю пичкать свою голову вопросами, будто она сраная индейка на день благодарения. Не хватает только апельсина в жопе. Вот просто не могу успокоиться, понимаешь?! И всё тут! — продолжает жаловаться Намджун, активно жестикулируя руками. — И даже… даже если бы мы поняли, что нам не по пути, то я бы всё равно хотел знать, какого чёрта?! Они идут неторопливым шагом уже около получаса, они идут не по тротуару, а по вытоптанным тропинкам, поднимающимся в небольшую гору, затем они проходят через лесок и добираются до места, окружённого забором. Намджун вглядывается в таблички и понимает: это кладбище. Никогда здесь не был. От этого места у него идут мурашки по спине. Наверное, это один из этапов терапии Юнги. — Видишь иронию? — спустя долгое молчание спрашивает Юнги. — М? — Намджун, запинаясь, ближе подстраивается к парню, чтобы лучше слышать его. Ветер мешает. — Тебя волнуют те же самые вопросы, что и твоего Чимина, когда случилась та пауза, — прямолинейно озвучивает свою мысль Юнги. Намджун не может понять его. Но это нестрашно, это не страшно – когда запутываешься сам в себе. Выход из себя есть всегда, главное не забыть, где вход. — Он тоже не мог успокоиться. Представляешь, как долго он мариновался в этих вопросах? Целый год. — Ты не любитель кого-то защищать, — с недоумением подмечает Намджун, запихивая руки в карманы ветровки. Он начинает понемногу испытывать чувство голода. — Но тут чуть ли не горой за него. — Не знаю. Просто. Просто так, — поднятые усталые глаза, обращённые на Намджуна с каким-то нечитаемым сожалением на поверхности. — Но я говорил. — Да, да, говорил. Но блин, брат, я же не лезу на Чимина, не тяну его в постель, чтобы выведать все ответы. И всё же я хотел бы с ним увидеться. Потерплю, но один на один надо встретиться. — Вы ещё не расстались? — удивляется Юнги. — Нет конечно. Мы с ним никак больше не взаимодействовали. — Ну, ты так расписывал просто свои эмоции. Ох, знаешь, ты напоминаешь мне меня в юности, — вспоминает Юнги и заходит в ворота. Он чувствует себя здесь уверенно, знает, куда идти. И чему Намджун удивляется? Юнги идёт по чёткому маршруту. Всё уже постепенно отцветает, деревья понемногу осыпаются, трава жухлая и бесцветная. Пахнет сырой почвой. Вокруг могилы и возложенные цветы. Параллельно Намджун изучает надписи, и ему становится тоскливо от длительности жизни, обозначенной одной цифрой. Вдалеке он замечает несколько фигурок людей, облачённых в чёрное, они стоят вдалеке и почти не двигаются. Юнги ни на что не обращает внимание, только указывает рукой в сторону и говорит, что где-то там захоронен кто-то из его родственников по отцовской линии. Солнце скрывается за облаками, Намджун застёгивает ветровку до горла и прячет ладони в пустых карманах. Юнги одет очень просто для своего предыдущего стиля: безразмерное серое худи на молнии, свободные чёрные штаны и чёрные кроссовки (не найковские). Хризантемы больше не прячутся за спиной. Намджун молча идёт за ним, изучая всё вокруг. — Я как-то тоже так пропал без объяснений. Всё стало слишком сложно, у нас случился серьёзный конфликт с Чонгуком, и я просто собрал какие-то самые необходимые вещи и ушёл из дома, пропал вообще с концами, он меня по всему городу искал. У меня были нерешённые внутренние конфликты, и я должен был разобраться сам в себе. Может, у него тоже такой период? — объясняет Юнги. — Может, ему тоже надо разобраться в себе? Или ты боишься, что после этих размышлений выбор падёт не на тебя? — Но я же не пропал. Я доступен всегда, жду ответа, и что, мне теперь вечность ждать? — Слушай, друг, не нагнетай. Я не знаю, что происходит в голове у того парня, я просто предполагаю. Все по-разному переживают боль. Я пытаюсь тебе хоть как-то объяснить его поведение. Ты ведь наверняка у себя в башке полный бардак устроил. О, да, бардак с дрочильными носками, я помню. Они останавливаются возле одного надгробия, и когда Намджун выглядывает из-за спины Юнги, он всё понимает.«Чон Чонгук». Его фотография. Дата рождения. Дата смерти. «Самый любимый и дорогой человек в нашей жизни». Цветы. Цветы. Цветы.
— А ты долго переживал свою боль? — бестактно с намёком на надгробие. — Переживал? Я всё ещё купаюсь в ней, брат, я всё ещё живу с этой болью. Все эти годы. Не могу смириться. Интересно, кто-то из них бывает здесь? — вслух спрашивает Юнги. Он осматривает могилу, отбрасывает в сторону лишний мусор, принесённый ветром, забирает высохшие цветы и кладёт вместо них свой букет хризантем. — Он не любил особо розы, поэтому не стал их нести. Нет, если я ему дарил цветы, то он радовался, конечно, но вот ромашки обожал. Я не смог найти ромашки сейчас. Несколько цветочных обошёл. Если бы я мог только вернуться, я бы заваливал его букетами. Намджун молча наблюдает за Юнги, который ухаживает за могилой Чонгука, а затем присаживается на корточки рядом с ним, чтобы поближе изучить фотографию. Очень красивый и молодой. Когда умер Чонгук, Намджун только поступал в университет. У него быстро приняли документы, и он переехал в общежитие. В этот счастливый для себя момент Намджун даже не представлял, что человек, с которым он подружится спустя несколько лет, будет в этот же момент переживать самую болезненную трагедию в своей жизни. Намджун не помнит точных дат, это было очень давно, но он помнит эмоции, ощущения и первые знакомства в своей студенческой жизни. Намджун украдкой смотрит на Юнги, но он прикрывается капюшоном. Руки он складывает на коленях, без перчаток, ему будто бы совсем не холодно. — Ощущение, будто бы я уже видел его, знакомое лицо, — тихо произносит Намджун, возвращая взгляд на фотографию. — Он кажется очень хорошим человеком. — Тут ты его видел, — подсказывает Юнги и показывает фотографию Чонгука на рабочем столе телефона. Намджун про себя думает: «Вот чёрт. Я не смогу помочь Юнги, но хочу постараться. Как я могу помочь кому-то, если и вправду ещё не разобрался в себе?» — Наверное. Но ощущение, будто я лично с ним был знаком, думаю, я подружился бы с ним. Хочешь что-нибудь рассказать о нём? — Ну, мы хоть и любили друг друга, но и конфликты у нас случались очень часто. Чем сильнее я его любил, тем сильнее ругался. Ну, как у многих влюблённых. Но я всё равно никогда не забуду первый день, когда я увидел. — Ваш день знакомства? — уточняет Намджун. — Неа, я увидел его в школе, не знаю, как только раньше не замечал, — Юнги снова вспоминает тот день. — Тихий такой, скромный, молчаливый, под ноги всегда смотрел. У него было очень мало друзей, только двое, с которыми он и образовал компашку, в дальнейшем я к ним попаду тоже. Но я его когда увидел, то сразу влюбился. Вот с первого взгляда. Не знал, как к нему подступиться. Знаешь, самый трогательный для меня момент был, когда он не постеснялся заходить ко мне в гости. В вагон. Намджун, строя непонимающее выражение лица, снова смотрит на Юнги, точнее, на его капюшон. Юнги не смотрит на Намджуна, не поворачивает голову в его сторону, он словно общается с фотографией Чонгука. Что-то в духе: «Ты помнишь, Чонгук, как это было?» — Меня тогда оформили на себя дядя с тётей после случая с проводкой. За что им большое спасибо. Они до сих пор живы, но я с ними не общаюсь очень давно, они переехали лет пять назад. Но я не хотел им усложнять жизнь. Дядя мне тогда подсобил и дал добро пожить в одном заброшенном поезде на железной дороге. Их оставляют там, прежде чем отправить в утиль или что-то типа такого. И вот Чонгук начал напрашиваться ко мне в гости, а мне было стыдно объяснить ему, что вот, так и так, родители умерли, а я живу в каком-то старом вагоне, как какой-то бомж. Но ему было вообще до фенечки, где я живу. Он ко мне приходил постоянно, вещи из своей квартиры ко мне таскал. Тогда я окончательно понял, что хочу прожить с этим человеком до конца жизни. Хочу избавиться от всего этого дерьма, выбиться в люди и достичь многого. Не удалось, конечно, как видишь, — горькая ухмылка. — Он не кремирован, — поясняет Юнги и встаёт на ноги, Намджун поднимается вслед за ним. — У нас в компании был друг, благодаря которому мы все и превратились в какое-то подобие семьи. У него ресторанный бизнес был от отца. Так что за всё заплатил именно он. Вообще ни одной монеты не пожалел на похороны. Все скинулись, все те, кто был знаком с нами, но не знал лично Чонгука, все те, кто просто слышал о нас. Я благодарен ему, что он согласился взять на себя всю эту процессию. Чонгук не хотел, чтобы его кремировали. Видел в этом свою философию. — Ты когда-нибудь сможешь рассказать, от чего он умер? — шёпотом задаёт вопрос Намджун, опасаясь задеть Юнги. Он молчит, не отвечает. Осматривает могилу, а затем замечает след ботинка на земле, подходит поближе, нагибается, изучает. Узор подошвы не его, и этот след не случайный. Юнги так и замирает в полусложенном положении, запихнув руки в карманы, и никак не хочет принимать одну мысль. — Кто-то из них был тут, — подтверждает свою догадку Юнги. Опасливо. — Кто-то? Кто? — Этот след. Он свежий. Кто-то был тут из них недавно, — тараторит Юнги, выпрямляется, глаза быстро оглядывают всю землю, ища ещё какие-то признаки чужого присутствия, безумный взгляд. Он закусывает указательный палец, пытаясь понять, кто именно тут был. На самом деле, он боялся наткнуться на кого-то из них или увидеть чьи-то следы. Он боится. Но ничего больше не находит. Только следы с чужим узором. Цветы никто не приносил. Все три букета принадлежат ему. Юнги оглядывается. — Это плохо? — Намджун напрягается следом. — Я не знаю. Я никого тут больше никогда не видел. Нет, был момент, когда мне казалось, что кто-то вдалеке стоит и смотрит на меня, когда я посещал Чонгука, но мне тогда показалось, что человек просто прощается с кем-то. Из-за солнца не мог разглядеть, а потом он ушёл. — Ты хотел бы встретиться с ними? Юнги опять ничего не отвечает. Намджун оглядывается и видит, что люди, которых он заметил почти в начале своего визита на кладбище, уже собираются и, прижимаясь друг к другу, постепенно сдвигаются в сторону выхода. Больше тут нет никого. — Мне это ничерта не помогает, — тихо произносит Юнги, и ветер поглощает его слова, срывает капюшон, развеивая волосы. Он снова плачет, склонив голову. — Господи, Чонгук, — он опускается на колени, накрывает лицо ладонями и наклоняется к земле. — Чонгук, как же ты мог оставить меня? Как я могу бороться в одиночестве с этим миром? Как я хотел бы всё вернуть. Как я хотел бы отмотать время и исправить все ошибки. Как же... как же... Намджун делает шаг назад, чувствует, как внутри формируется узел, и смотрит на небо, исчерченное тонкими облаками. Это тяжко – видеть чужую скорбь и понимать, что ты ничем не сможешь помочь. Да, Намджуна предали, ему изменили, но он не потерял своего единственного любимого в этом мире человека, он не лежит в земле. Ему ещё есть что возвращать, а у Юнги больше шансов нет. И это снова мотивирует. Спустя десять минут Юнги поднимается, пытается оттереть штаны от грязи, но у него ничего не выходит, и он, махнув на это рукой, подходит к надгробию, целует фотографию, возвращает капюшон на голову и, жестом зовя за собой Намджуна, идёт на выход. И возвращаются они тем же самым путём. — Один психиатр, к которому я ходил, сказал, что то, что я очень часто посещаю его могилу, – это плохо. Этот тупой ублюдок нихуя меня не понимает! Ты только подумай, друг! Меня отговаривают от мысли хранить память в сердце о человеке, который был частью моей жизни! Представляешь?! — громко негодует Юнги, размахивая руками. — Я сразу же перестал ходить к нему на сеансы, тупой укурыш. Я ему платил за эти дерьмовые советы деньги! Его советы – как протухшее мясо на витрине. А мой нынешний психиатр говорит, что мне нужно вести дневник. Я недавно начал вести его, начал расписывать с того промежутка, когда ушли мои родители. Что помню, то и пишу. Вроде как помогает. Но только начинаю писать о Чонгуке... Как все чернила расплываются от слёз. Но он не признаётся. — Становится очень плохо на душе. И не выпить ведь. Вот что мне делать, а? На спорт сил нет. — Говорить со мной. — Я так и делаю, брат, сегодня у меня не было планов выбираться наружу, но сплющило так, что чуть из окна не полез. Спасибо, друг. Правда, спасибо. Никому другому я не хочу говорить об этом. Никто не знает, кроме тебя. — Я рад помочь тебе, Юнги. Я рад, что ты видишь во мне опору. И спасибо, я понял, что лучше мне поговорить с Чимином как можно скорее. Наверное, я всё же прощу его. Я до сих пор люблю его. — Это здорово. Наверное. Знаешь, я не из эгоизма какого-то тебя за собой потащил. Не чтобы показать, как сильно я страдаю. Я не люблю страдания выставлять наизнанку. Просто знай, что у вас есть шанс всё вернуть, поработать над ошибками и прийти к какому-то решению. Не получится – хрен с ним, но ты потом не будешь вот так же спустя шесть лет загибаться от боли. Сейчас ты, в отличие от меня, поступишь по-умному. По-человечески. — Ты прав. Пока они добираются до метро, Намджун включает телефон, находит переписку с Чимином и отправляет ему сообщение. Он не знает, что ему ожидать, и от волнения снова отключает телефон. С Юнги расставаться ему не особо хочется. Он уже соскучился по искромётным и глупым шуткам Юнги, и становится тяжело осознать тот факт, что так умеет шутить человек, который уже несколько лет не может отпустить свою боль. Откуда у него столько сил? В итоге Намджун зовёт Юнги на какой-нибудь фильм в ближайший кинотеатр, он сразу же соглашается и улыбается. Это кладбище и Юнги, стоящего на коленях на могиле Чонгука, Намджун теперь тоже не забудет никогда. Сжатый Юнги на кухне, скомканный Юнги на кладбище. Что ему ещё предстоит увидеть? И всё же. Что ему ответит Чимин?