Тёплые коты

Прим0. Это стекло. Прим. Занавесочная история, в которой Рен пропал не сразу после инцидента с обрядом, а около года оставался на Лофу (до «обучения у Цзинлю»). Шелест ключа в замочной скважине. Скрежет увесистого засова. Шорох тяжелой металлической двери по полу. Отрывистый стук сапог, отдающийся эхом. Темнота уходящего глубоко вниз коридора освещается узким лучом света: все же, для спуска на самый нижний этаж дома кандалов несведущему человеку потребуется целый прожектор, так что на входе для служащих всегда найдется фонарик. Однако Цзин Юань берет его скорее уже по привычке, чем из необходимости. Последний год он каждую ночь спускается по этой лестнице — каждая выщербленная ступенька отпечаталась в его памяти. Если бы кто его спросил, что ему снится каждый раз когда он все же успевает поспать пару часов между работой и тщательно скрываемой им тайной, он бы вспомнил именно этот туннель. Но вот последняя шаткая ступенька — камень плиты уже давно некрепко удерживается цементом — и генерал оказывается в зале с низким сводчатым потолком, единственная архитектурная цель которого, по-видимому, — давить морально на преступников. Жаль, что это творение буйства зеленых красок на странноватых фресках, изображающих сцены покаяния, никому сейчас не нужно. Среди десятка камер занята только одна. Третья слева по кругу — знает Юань. Он идет к ней. Помещение освещено только тусклым светом такого же болезненно-мятного цвета, как и картины, магическим шаром у самого потолка — внутреннее убранство камеры совершенно не видно. Цзин Юань, зажимая странной формы сверток под мышкой, слегка задерживает дыхание, подходя к решетке. Взгляд его опущен вниз. Под ногами мелькают надтреснутые от времени мраморные плиты, уже помутневшие и почерневшие в местах скола. Сколько бы он сюда не приходил, разрывающая душу надежда и трепетный ужас все равно захватывают дух на пару мгновений. Теплая кисть ложится на один из прутьев. Божественное предвидение, всегда действующий точно и быстро, медлит в нерешительности. Тишина затягивается — ее прерывает только капель потекшего в какой-то из камер крана. Наконец, он откашливается и чуть хрипящим голосом зовет: — Инсин? Как и всегда, ответа нет. Рука сильнее стискивает жгущийся холодом металл, надеясь, что с той стороны придет хоть малейшая ответная реакция. Что на его руку ляжет нежно вторая. Что его пальцы разожмут, намекая уйти. Что его ударят со всей силы. Что его кости хрустнут под гневом. «Прошу, хоть что-нибудь. Я же готов даже лишиться всей этой руки. Пусть только он хоть двинется.» Но ничего. — Синь, это снова я. Твой… — язык не повернется сказать утвердительное «твой Цзин Юань». — Снова я… Юань больше не рассчитывает на ответ. Он тянется в карман и достает оттуда связку ключей. Распахивается еще более грузная, чем та, что на входе, дверь. Темнота встречает генерала привычной сыростью и неподвижностью силуэта в углу: на койке, обязанной быть жесткой и неудобной, но застеленной, тем не менее, принесенным очевидно из дома одеялом, сидит Инсин. Точнее та тень, что от него осталась. Волосы отросли немного, и Цзин Юаня тревожит их появившийся у корней смольно-черный цвет, остававшийся до этого для него канувшим символом былой юности — Синь довольно рано поседел. Руки сцеплены в замок, и бледность очерченных шрамами неизвестного происхождения (еще год назад он знал и целовал еженощно каждую родинку и травму, а теперь даже не мог сказать, откуда взялись белесые разводы на коже) кистей никак не придает окоченелым конечностям оживленности. Глаза, до этого лазурно-сиреневые, тускло горят красным. Он присаживается рядом с «другом», стараясь не потревожить его покой, все еще стискивая принесенный предмет одной рукой. «Наверняка ему больно двигаться.» Простыни неприятно холодят кожу — видимо, закаменелый Инсин нисколько не нагревал пространство вокруг себя. Будто его здесь и нет. — Знаешь, сегодня необычное свидание. Пока мы с тобой тут, на поверхности создали проектор — он может светом рисовать на стенах картины, — Юань сдавленно смеется, понимая, как глупо столько времени поддерживать односторонний разговор, но продолжает. — Ты, конечно, наверняка бы раскритиковал его строение, разрабатывайся он под твоим началом, и сейчас будешь недоволен его низким качеством, но зато будет, чем заняться после того, как мы тебя отсюда вытащим. «Я мог бы пожертвовать постом генерала и уже вытащить тебя. Только что бы это изменило в твоих безжизненных глазах?» — Я, правда, не придумал, что мы будем с тобой смотреть. Нам не так часто приходилось коротать вечера за фильмами — больше ты что-то да рассказывал о своей работе — так что даже и пересматривать нечего. — Цзин поворачивает впервые с того момента, как сел рядом, голову к собеседнику. А он только продолжает смотреть куда-то вдаль. — Поэтому я выбрал случайные драмы, вышедшие за последнее время. Юань облокачивается спиной о ледяную поверхность каменной стены комнаты. — Знаю, ты их совсем не жалуешь, но я просто надеюсь, что таким образом у меня получится тебя расшевелить — вдруг разозлишься на глупых героев, как это обычно бывало. Генерал разворачивает сверток, вынимая проектор и кладя его себе на колени. Пальцы ловко нажимают несколько кнопок, включая устройство. Крохотный вентилятор внутри начинает шуметь, охлаждая уже нагревающийся процессор, линза старательно проецирует на противоположной стене неяркое изображение. — «Небо», «1+1», «Интерстеллар», — задумчиво, чуть прищурившись зачитывает названия доступных файлов Цзин Юань, прежде чем, в коротком забытьи, словно они снова дома, толкнуть Синя локтем, — эй, смотри, фильм прямо для тебя, судя по названию — «побег из Шоушенка». И все, только чтобы понять, что самого Инсина этот укол никак не заинтересовал, никак не задел и не встревожил. Он просто перевел взгляд, едва задержавшись на самом Юане, на свет. — Хорошо… видимо, тебе понравилось название раз ты обратил внимание на проектор. Тогда его и включим. Но вот начался фильм. Минута. Генерал пытается смотреть, вникать в сюжет, но он не может отвести взгляд от своего «друга». «Син-Син» ничего не чувствует. Совершенно. Он не видит ни мелькающие кадры, пытающиеся ему что-то показать, ни золотые глаза, выискивающие в нем хоть намек на понимание. Ни-че-го. Вторая. Юань берет его руку в свою, стараясь не особо ею шевелить, все еще опасаясь, что сделает таким образом больно. Но ему так хочется сжать чужие холодные пальцы, чтобы получить ответное рефлекторное сжатие. Третья. Он помнит, как начинал все с разговоров. Объяснял, что только укрыл его от желающих уничтожить пораженного марой членов комиссии десяти владык, что скоро он поправится. Помнит, как украл ключ от его камеры у одного из судей и сделал дубликат. Помнит, как первый раз зашел и обнял его. Помнит, как его тогда, еще хоть как-то реагирующая на мир оболочка Инсина оттолкнула. Помнит, как приходил просить прощения за «учиненные неудобства», стараясь шутить, как делал всегда в разговоре с ним. Помнит, как он приносил еду, но та каждый раз только сгнивала. Четвертая. И помнит, что ничего за весь год не изменилось. Пятая. Душащие слезы, так и не выплаканные со дня трагедии — «ведь все наладится! нечего лить слезы над живым! — вспыхнули искрой гнева. Цзин Юань отстранился от стены, рванулся к Синю и навис над ним, схватив рукой за подбородок. — Посмотри же на меня, Инсин! Скажи хоть что-то! Я готов искать тебе лекарство от мары хоть сотню, хоть тысячу лет, только прошу, покажи, что ты все еще здесь! Красные, ничего не видящие глаза смотрят на него. И одновременно сквозь него. Обветренные губы приоткрываются, Цзин чуть стискивает хватку из-за сжавшегося в вере, что с его языка сорвется хоть слово, сердца. Но тишину не разбавляет даже притихший в этот момент фильм. Юань отпускает лицо «друга» и бьет себя по кисти. «Что ты делаешь?! Ему же больно!» — вопит одна мысль в его голове. «Но мне тоже больно. Тоже больно видеть его таким!» — кричит вторая. С досадой тяжелый кулак генерала врезается в шершавый камень. Тонкая светлая кожа лопается — по костяшкам течет кровь, руку скручивает от боли. А «Инсин» все так же неподвижен. Цзин Юань выключает коротким нажатием проектор, но чуда не случается и лицо «Син-Сина» не выражает никаких эмоций — ни радости об окончании экзекуции, ни сожаления о вновь повисшей тишине. Он отворачивается от койки, одним резким движением захлопывает дверь, проворачивает в скважине ключ и уходит, постоянно все же оборачиваясь и придерживая кровоточащую рану на руке. — Прости, — шепчет он на прощание, отойдя от камеры метров на пять и остановившись — звук отлично разлетается по всей зале, так что, будь Инсин здесь, он бы услышал. — Только не думай, что я тебя брошу. Я дал сегодня слабину, но обещаю, завтра все снова будет… в порядке. Юань старается думать о том, что есть надежда, что от скуки «Синь» включит проектор. Или хотя бы столкнет его с кровати. Это тоже будет невероятный прогресс. Однако в подсознании только и вертится мысль «если бы ты только сбежал еще тогда, до того, как я тебя забрал, может, нашелся бы тот, кто смог бы тебе помочь». В следующий раз Божественное предвидение абсолютно случайно забывает закрыть дверь.