***
Та небольшая центральная часть Парижа, которую я вижу в окно машины, ясно дает мне понять, что чужим здесь не место. Чванливый и высокомерный город. Нужно иметь крепкие зубы, чтобы покорить его. Мне это нравится. У меня именно такие зубы. Девятнадцать выстрелов. И мне понравилось. Я до сих пор ощущаю как удобно пистолет лежит в руке. Шикарные автомобили, красивые люди, неторопливо потягивающие вино прямо посреди дня за столиками снаружи, дорогие фасады. Ухоженные крошечные собаки в руках своих хозяев глядят на прохожих с презрением. И все же дневной Париж не выдерживает никакого сравнения с ночным. Он пыльный, душный и слишком многолюдный. Я не горю желанием снять темные очки и шляпу даже в машине. И даже в самом дворце, когда мы: я, Чиди, и еще четверо амбалов Макиза — проходим мимо гигантской очереди из туристов и без малейшей задержки попадаем внутрь. Каждый раз, когда я жала на курок, это было похоже на рывок к свободе и безопасности. Каждый. Я своими руками уничтожила человека, которого боялась много лет. Я и не подозревала, что нуждалась в этом. Я знаю, что это старинный и огромный музей. Весь его вид кричит об этом. Я ожидаю застать внутри шумные стаи людей, но на поверку меня встречает прохлада, тишина и огромные залы: настолько огромные и настолько пустые, что пройдя два из них, я слышу, как громила, оставшийся у центрального входа, тихонько кашлянул уткнувшись в кулак. — И где туристы? — лениво спрашиваю у амбалов, следующих за мной, но мне все равно кто ответит и ответят ли вообще. Однако Чиди, очевидно, считает, что обратиться я могу только к нему. — На улице. Ждут, когда им позволят войти. Девятнадцать патронов — это полный магазин того пистолета? Или в нем осталось девятнадцать на момент, когда Маркиз дал мне его в руки? Пистолет выглядел так, будто им никто никогда не пользовался. Перехожу из зала в зал мимо скульптур и картин. Красные ленточные ограждения перед экспонатами напоминают мне бархат пиджака. Не больше смысла, чем ты в это вкладываешь. Никто не будет скучать. — Elle n'a pas besoin d'un guide? — вопрошает взволнованный женский голос где-то позади. — Si vous savez parler à cette vitesse… — насмехается мужской. Мне становится неловко. Терпеть не могу это чувство. В одном из залов опускаюсь на скамью с мягкой черной обивкой и поправляю плиссированную юбку своего платья. — За мной не нужно ходить. Я не заблужусь. Чиди, с максимально неприятной улыбочкой, останавливается за моей спиной и наклоняется к моему уху, что в общем не имеет никакого смысла кроме одного — приблизить свою небритую морду к моим волосам. Здесь так тихо, что все всё слышат. — Не знаю, что велел Маркиз остальным, но лично я тебя конвоирую, а не охраняю. Чтобы не убила кого-нибудь голыми руками. — Пошел на хер, — отстраняюсь под общий хохот, чтобы лицо Чиди не касалось даже моей шляпы. — Это Жак Луи Давид, — женщина опасливо подходит ко мне сбоку и глядит на большое полотно, перед которым я села, но периодически косится и на меня. — Тысяча восемьсот седьмой год. «Коронация императора Наполеона первого и императрицы Жозефины в соборе Парижской Богоматери второго декабря тысяча восемьсот четвертого года». Ненавижу их картавый английский. — Мне не нужен гид. Я не стремилась сесть перед этой конкретной картиной. — Ты будешь слушать гида, и потом скажешь спасибо, неблагодарная сучка, — Чиди угрожает, вновь наклонившись ко мне. — Потому что так хочет Маркиз. — Император сам заказал этот сюжет, — продолжает женщина, дождавшись, пока наступит тишина. — Художник изобразил момент, где Наполеон коронует свою первую жену… Перебираю на своем запястье звенья «чего-то увесистого». Тяжелого золотого браслета с большими красными камнями. Понятия не имею, что это за камни. Но судя по шкатулке-сейфу, в котором Чиди его принес, он может стоить как весь мой гонорар. А я не потратила и минуты, чтобы выбрать этот браслет из трех десятков других. В человеческом теле очень много крови. Чересчур много. Никогда бы не подумала, что ее может быть так много. — …Видите, в центре изображена мать императора. На самом деле она не присутствовала на коронации… — Спасибо, — перебиваю твердо и громко, и поднимаюсь на ноги. Обхожу скамейку, кладу руку на плечо Чиди, привлекая его к себе, и он, поколебавшись немного, все же наклоняется ко мне ухом. — Мне нужно по малой нужде. Отконвоируешь меня в дамскую комнату? — забочусь, чтобы мои губы оказались к его виску как можно ближе, и придерживаю на себе шляпу, чтобы не слетела на пол. Чиди, масляно ухмыльнувшись, выпрямляется и приказывает остальным: — Ждать здесь. Мисс Лагард продолжит экскурсию прямо с этого места. И довольный, жестом приглашает следовать за ним. Мы возвращаемся через предыдущие залы в неприметный закуток почти у самого входа. — Ты не должен проверить, есть ли кто-нибудь внутри? — удивляюсь, когда он останавливается перед дверью. Чиди подозревает неладное, это явно написано на его бородатом лице, но во-первых, я нетерпеливо покусываю нижнюю губу, а во-вторых, я всего лишь женщина, которая в два раза меньше его в высоту и в четыре раза меньше в ширину. Все мои навыки борьбы сводятся к тому, чтобы двумя руками изо всех сил жать на курок пистолета, который мне дали. И он заходит в просторное помещение женского туалета первым. У меня нет времени выяснять, запирается ли тут дверь, хотя пожалуй, просто запереть его здесь было бы предпочтительнее. Но я действую наверняка, потому что второго шанса не будет. Веду ладонью вниз по его спине, и когда Чиди оборачивается, бросаюсь на него с поцелуем. В первую секунду он пытается отодрать меня от себя, но тут же сдается, стоит мне издать единственный короткий стон удовольствия прямо ему в рот. И вот уже он целует, а я отвечаю. Мои ноги повисают над полом, и я опасаюсь, чтобы с меня не слетели туфли: ступить голыми ногами на пол общественного туалета в Хантс Поинте значит как минимум заполучить грибок, а как максимум совершить самоубийство. Дожидаюсь, пока одна из его лап сгребет мою ягодицу, но неожиданно размер его лапы соответствует всей моей заднице, если он растопырит пальцы. Дожидаюсь, пока он прижмет меня к стене. Дожидаюсь, пока его язык и щетина подбородка основательно пройдутся по моей шее. — Как думаешь, Маркизу нужно узнать об этом? — соблазнительно шепчу, задыхаясь, и стараясь обвить его ногами, насколько позволяет платье. Его язык все еще касается моей шеи, рука все еще сминает мой зад, а вздутая ширинка все еще давит мне в промежность, и в целом ее одной хватило бы, чтобы удерживать меня на весу. Но я чувствую, как Чиди замирает в моих объятиях. Вся эта гора мышц под костюмом враз становится неподвижной. А в следующую секунду я свободно грохаюсь на пол, чудом успеваю поймать равновесие и устоять на ногах. И помираю со смеху. — Putain de salope, — Чиди цедит сквозь зубы, отряхивая после меня костюм, будто я чумная. Не могу прекратить смеяться. Не получается. Но я с трудом выдавливаю из себя то пожелание, ради которого это затеяла. — Ты и твои коллеги… И гидша… Вы не будете таскаться за мной след в след. Договорились, конвоир? Я вернусь в первый зал, когда нагуляюсь. Когда захочу. Чиди жует губы и едва не пыхтит, сдерживая поток ругательств. Подбирая угрозы. Но, очевидно, страх перед Маркизом сильнее. — Три месяца пролетят быстро. Я подожду, — наконец заверяет он, и от души бьет кулаком в стену рядом с дверью прямо перед тем, как выйти. Поворачиваюсь к зеркалам, все еще истерично посмеиваясь. Кончиками пальцев стараюсь аккуратно убрать помаду, смазавшуюся на коже вокруг моих губ. Стараюсь усерднее. Тру ее пальцами, ладонью, запястьем, пока на моем лице вообще не остается помады. И губы выглядят именно так, как если бы я отсасывала импотенту четыре часа подряд. Где мои тридцать пять тысяч, Маркиз? Хмыкаю, и захожу в одну из кабинок.***
— Мне нужно в «Зеленую гостиную», — приказываю Чиди, выбравшись из машины. — Тебе нужно закрыть рот и идти туда, куда тебя ведут. Улыбаюсь, поднимаясь за ним по ступеням крыльца, но не смеюсь вслух, чтобы не унизить его еще сильнее. В этом крыле первого этажа я еще не была ни разу. Оно кажется более-менее современным, если не считать картин со страдающим средневековьем, пустой страшной вазы, которой выделили отдельную мраморную тумбу, будто это ночной горшок самого короля, и коллекции длинных клинков на стене. Распахнув высокую дверь в конце коридора, Чиди уверенно входит в странного вида спортивный зал, и оборачивается, чтобы проверить, вошла ли я следом. — Жди здесь, — велит он, тыча пальцем прямо в то место на полу, где стоит сам, а затем уходит, оставляя меня в компании двух фехтующих мужчин, одетых в белое. Демонстративно прохожу вглубь зала, пока за Чиди не закрылась дверь. Оба фехтовальщика одновременно поворачивают ко мне лица, скрытые за черными сетчатыми масками, и один из них, спохватившись раньше, колет соперника в плечо. Одновременно с этим раздается тонкий звон и половина дисплея рядом с дорожкой, та, где значилось «0», загорается красным. Теперь на ней значится «1». Другая половина, с цифрой «3», остается неизменной. — En garde! — сейчас же рявкает уколотый, вернувшись к своему концу длинной дорожки, и становится на изготовку, чуть согнув колени. — Tu es prêt? Allez! Никогда не видела, как фехтуют спортсмены, но отчего-то это мало похоже на настоящий бой на клинках. Они оба медлят, переминаясь с ноги на ногу, и не подходят друг к другу слишком близко, хотя пол под их кедами скрипит почти беспрерывно. Наконец уколотый подскакивает к сопернику, делает выпад, отпрыгивает, вновь агрессивно подскакивает и колет, но сигнал раздается только один. И тройка на табло сменяется лишь четверкой, хотя мне показалось, что «агрессивный» ткнул в соперника шпагой как минимум дважды. — Pute, — рычит он приглушенно, и несколько раз тычет концом шпаги в собственный кроссовок. Сигналы срабатывают один за другим до «7». — En garde! «Агрессивный» повыше, ноги и руки у него длиннее, и на нем его абсолютно белая форма и черная маска смотрятся впечатляюще. За маской не видно лица и это, пожалуй, интригует. Все свои эмоции спортсмены выражают лишь языком тела и голосом. Но «агрессивный» орет так надрывно, что едва ли можно понять, приятный ли у него голос. Отворачиваюсь и осматриваюсь. Бреду между «дорожками», а здесь их три. По сути здесь нет ничего кроме этих дорожек (просто размеченных на полу), экрана рядом с каждой из них, катушек, к которым зачем-то прицеплены фехтующие со спины (должно быть, они работают как поводки, чтобы «агрессивный» не пошел рвать соперника врукопашную), однорукого манекена (но он, справедливости ради, электрический, потому что на его груди горит зеленая лампа), и нескольких мишеней на стене, явно не для стрельбы, но тоже электрических. Это самый пустой спортивный зал, какой можно себе представить, но он очень большой. Раздается еще один сигнал, и не успеваю я поглядеть кто кого, как получаю жгучий шлепок по заднице тонкой металлической шпагой. — Эй! — дергаюсь и машинально отскакиваю подальше от «агрессивного». — Dégagez, — велит его непроницаемая черная маска, но уже чуть более спокойным, и потому привычным командным голосом. Знакомым голосом. Невольно сощуриваю глаза. Это Маркиз? Вот этот взъерошенный, лающий невростеник — Маркиз де Грамон? Где скучающий вид, уложенные волосы и костюм тройка с глиттером? Я с трудом могу представить его хотя бы бегущим, не то что скачущим по «дорожке» и размахивающим клинком, который по определению не может причинить сопернику никакого серьезного вреда. Впрочем, если Маркиз ест булки с джемом каждое утро, но не хочет растолстеть, то какие еще виды спорта доступны королевским жопам вроде него? Фехтование, конный спорт, да поло какое-нибудь. Отхожу от дорожки подальше и обнимаю себя за плечи, чтобы куда-то деть руки. Вдруг они все еще дрожат? Мне не нужно, чтобы де Мразон видел на мне хотя бы тень волнения, раздражения или недосыпа. Вообще ничего, кроме сухого исполнения его приказов. Соперник Маркиза подходит к нему ближе и протягивает руку для рукопожатия. Маркиз же сперва снимает маску, затем отцепляет шнур с карабина за своей спиной, затем, замешкавшись на секунду, отбрасывает шпагу, будто она испорчена, рвет на шее липучку воротника, и когда соперник уже колеблется, явно чувствуя себя не в своей тарелке, де Мразон все же смыкает пальцы вокруг его ладони и чуть подтягивает ту к себе. Бедняга едва не спотыкается, делая вынужденный шажок навстречу. Маркиз смотрит ему в лицо и улыбается, и даже мне становится не по себе от его улыбки. Уж не знаю, чем провинился перед ним этот парень, но когда он идет мимо меня к выходу, он выглядит бледным и напуганным. — Я ясно сказал, что ты должна явиться в «Зеленую гостиную». Открываю рот, дабы объяснить, что меня привел Чиди, но осекаюсь. А не сделал ли он это в отместку, заранее зная, что если помешать Маркизу, можно нарваться на неприятности? Молча гляжу, как с его виска течет капля пота, прочерчивая влажную дорожку рядом с уже имеющейся, а в зеленых глазах медленно гаснет азарт, сменяясь угрозой. — Я хочу видеть тебя только там, где я этого ожидаю. И только тогда, когда я этого хочу. Кусаю щеку изнутри, чтобы не огрызнуться. Гондон никогда четко не обозначает время и место, и делает это явно намеренно. Он либо ожидает, что я научусь читать его мысли, либо испытывает меня и ждет, когда я сорвусь и исцарапаю его надменную смазливую рожу в мясо. — Прими душ и переоденься во что-нибудь, что сможешь быстро снять, — велит он напоследок, и бросает мне маску, которую я машинально ловлю. Дожидаюсь, когда он выйдет и швыряю маску ему вслед. Хватаю с пола брошенную им шпагу и со свистом луплю по однорукому манекену, задыхаясь и рыча, пока моя собственная рука не немеет от напряжения.