ange déchu. (падший ангел.)

      люцифер ещё никогда не ощущал кандалы на шее настолько тяжёлыми.       он вновь в своей спальне с плотно закрытыми шторами, сидит в кресле, закинув одну ногу на другую. собственное сердцебиение на мгновение кажется слишком шумным, резким. вдохи даются тяжелее, чем обычно, словно лёгкие до самой верхушки пропитались водой.       он приоткрывает рот, делает глубокий вдох в попытках хоть как-то прийти в себя. не выходит.       почву будто резко выбивают из-под ног, стоит ему только взглянуть на окровавленные, светло-голубые крылья, широко раскинувшиеся на его кровати. люцифер не хочет до конца осознавать произошедшее. он мотает головой, закрывает лицо руками и упирается локтями в колени.       она пала.       серафим не просыпалась уже сутки, и люцифер не придумал ничего лучше, чем перенести её в свои покои, чтобы не упустить момент пробуждения. он не хочет, чтобы она очнулась в полном одиночестве. не хочет, чтобы ещё одна душа прошла через то, что пришлось пройти ему, но отблески чужих кандалов на шее, что до боли в сердце напоминают собственные, дают отрезвительную пощёчину, напоминая кто они такие.       он с силой сжимает волосы у самых корней и оттягивает, шумно вдыхая воздух. злость огромной волной проходится по венам, концентрируется в груди и ломает рёбра. люцифер думает, что ещё немного, и он услышит их хруст.       — хватит, — истошный крик, за годы скопивший в себе всю боль и обиду, — если ты хочешь послушных марионеток, не давай нам разум. не позволяй нам что-то чувствовать. умоляю, хватит.       люцифер беспомощно падает на колени и, по ощущениям, слышит свой голос везде. он эхом исходит от стен, возвращается и откликается внутри. горло саднит, а руки судорожно дрожат, когда он пытается прикрыть рот, сдерживая накатывающие слёзы. не легче. за всё это время ему ни разу не стало легче.       иногда время не утекает, залечивая открытые раны. оно стоит на месте, скапливается, накрывая с головой, заставляя захлебнуться в собственной обиде.       он ощущает, как начинают ярче светиться его глаза. а спина болезненно ноет, готовая вот-вот выпустить крылья.       он резко отвлекается и поднимает голову, когда слышит шорохи на кровати. слишком рано. раскинувшиеся крылья начинают двигаться, расправляясь после длительного неподвижного положения. падший боится встать на ноги. он боится увидеть её.       — где я?       люцифер испытывает дежавю, но отчётливо помнит, что в прошлый раз не успел ответить на этот вопрос. в тот день серафим рухнула, не сумев сделать и шага по адской земле. он не удивился. с ним было то же самое. поражало скорее, то, что она в принципе смогла что-то сказать перед тем, как провалиться в сон.       он в страхе расширяет глаза, не представляя, что делать дальше. падший встаёт, медленно подходя к кровати. он видит хрупкое тело, частично укрытое одеялами и разорванными ангельскими одеждами. он старается не смотреть на отдающие ангельским светом оковы на шее.       она садится, потирает веки и оглядывается, проходясь взором по высоким стенам, картинам.       «ей нельзя смотреть в зеркало»       — ты… — он резко начинает, пытаясь отвлечь её от разглядывания стен. медлит, не зная как закончить фразу. заглядывает в испуганные глаза, боится сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть. — в аду. добро пожаловать в новый дом.       девушка замирает, смотря прямо ему в глаза. люцифер может поклясться, что никогда ещё не чувствовал себя таким чудовищем. словно это он виноват в её падении.       отрицание.       она в недоверии мотает головой, шепчет судорожное «я тебе не верю», закрывая руками уши.       люцифер присаживается на край кровати, молчаливо наблюдая за душевными терзаниями. он не знает, как помочь ей.       если честно, себе тоже.       — сэра обещала, что всё будет хорошо, — она хватает ртом воздух, приоткрывает губы и не может выдавить из себя ни звука.       люцифер смотрит на неё пустым взглядом, не теряя внимание ни на секунду. пройдёт много столетий, будут и гнев, и торг, и депрессия. но принятия не будет никогда.       он приподнимает руку, аккуратно касается чужого плеча и притягивает к себе, крепко прижимая к своей груди.       эмили дергается в неожиданных объятиях, бьёт кулаками по рукам, плечам. крики смешиваются с неконтролируемыми, частыми бормотаниями, которые резко перетекают в истошный плач. истерика.       им больно.       и они делят эту боль на двоих.       она вырывается недолго. руки, что сжались до болезненных следов-полумесяцев на коже ладоней, сейчас мирно покоились на чужой груди, что медленно вздымалась и опускалась. собственное неровное дыхание восстановить не удаётся, поэтому она хаотично всхлипывает, уложив голову на его плечо, и смотрит пустым взглядом куда-то в стену.       она успокаивается, и люцифер прикрывает глаза, облегчённо вздыхая. он медленно поглаживает чужую спину и чувствует, как собственные щеки внезапно становятся горячими и влажными. пальцы проходятся по волосам, и вдруг люцифер чувствует среди них что-то небольшое и твёрдое.       демонические рога.       они, пробивая её ангельскую плоть, уже начали медленно расти. совсем скоро, думает люцифер, о небесном происхождении будет говорить лишь бесконечное, всепрощающее милосердие, отзывчивость и нечеловеческая мягкость.       и три пары величественных крыльев, навсегда запачканных в крови.       — мне страшно.       он целует её в макушку, шепчет «обещаю, я буду рядом».       она не отвечает ничего. не верит.       и люцифер на её месте, если честно, не поверил бы тоже.

***

      — не знаю, — самаэль сидит, закрывает лицо руками, уперев локти в колени, не в силах поднять голову, — мне так страшно.       суд через пару часов.       михаил подходит, присаживаясь на корточки перед самаэлем, и берёт его ладони в свои, прижимая щеку к одной из них. невыносимо видеть его таким. сердце болезненно сжимается, словно вот-вот разорвётся какая-нибудь связка внутри. он не знает, что говорить, не может даже представить, какие мысли проносятся в чужой голове прямо сейчас, но всё, что он может, — это пытаться утешить, не представляя, что будет дальше.       — я буду рядом.       — я знаю, — самаэль кивает, с трудом вдыхая воздух. лёгкие будто не раскрываются. он молчит пару минут, а затем шепчет, словно в пустоту. — мне кажется, они заберут у меня крылья.       михаил в ужасе открывает глаза, сжимая его ладони чуть крепче. от одной только этой мысли спина нещадно горит, а руки покрываются мурашками.       — они не посмеют, — он хмурит брови, но голос звучит уже не так уверенно, — откуда ты мог знать, что произойдёт.       михаил приоткрывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но резко замолкает. он не хочет врать ещё больше.       — я отдал ей яблоко, — голос пустой, как и радужки, в которых впервые с момента их создания потух огонёк. — они не оставят это просто так.       он отводит взгляд, не в силах смотреть ему в глаза.       серафим сам не знает, что произойдёт на суде, каким будет приговор. но, как и подобает ангельским созданиям, думает о лучшем. ведь рано или поздно всё становится на круги своя, если верить, так?       — они не заберут у тебя крылья, — он шумно вдыхает, пытаясь подобрать слова, — ангелы не врут, верно?       — а серафимы?       чуть позже этот день занесут в священные писания как изгнание любимца бога в преисподнюю.