Воля к жизни

Некоторое время Вергилий неподвижно сидел, глядя на меня. Что-то в его глазах сверкнуло. Впервые за долгое время они не казались мне настолько холодными, даже несмотря на их цвет. Неужели я смог растопить обжигающе холодный лёд в душе брата? Определенно да. Помимо удивления, я видел и другие смешанные чувства, которые одолевали его беспокойное сердце. Кажется, я даже слышал, как оно трепещет в груди, сливаясь с моим собственным. Вергилию не нужно было ничего говорить, я понимал его и без слов. А он, несомненно, мог так же понять и меня. Ни у Канта, ни у Шопенгауэра не было такого человека, с которым бы у них была настолько тесная связь, как у нас. Это и вселенская благодать, и самое жуткое проклятие. Наконец, Вергилий нашёл в себе силы заговорить. — Трудно назвать это знанием… — Но что же тогда? — Воля к жизни. Теперь настал мой черёд удивляться. Разве это не значит стремление жить, даже когда ты оказываешься на пороге смерти? Или я опять что-то не так понял? Догадываясь, какие вопросы сейчас терзают меня, он продолжил: — Я не смог бы жить, если бы тебя не стало. Ох, глаза на мокром месте... Я никогда не мог назвать себя сентиментальным, но, казалось, именно этих слов я и ждал всю свою жизнь. Да, мне это знакомо. Очень знакомо. Может, стоит с ним этим поделиться? Он не посчитает меня странным? Надеюсь, что нет. — В это трудно поверить, но я всегда чувствовал, что ты жив, — слова даются мне невероятно трудно, но я стараюсь, — и после нападения на наш дом, и после того, как ты ушёл в мир демонов… да даже после Мундуса! Пусть у меня не было никаких доказательств, но наша связь не могла врать. — И не врала, — тяжело вздохнул он, — хотя жизнью это трудно было назвать. Решившись, я осторожно коснулся его ладони своей. Ледяная! А ведь здесь не холодно, да и на улице только начало осени. Хотя ты сидишь почти неподвижно и читаешь днями напролет, неудивительно, что мёрзнешь. Отводит взгляд, но руку не забирает. Не хочет говорить. Значит я должен сам продолжать этот разговор. Но что сказать?.. Он ведь такой неприступный даже сейчас. — Мне жаль, что это случилось с тобой… Едва заметно хмыкает. Сколько же боли в этих глазах. Чёрт! Если бы я только мог тогда всё изменить… — Я не нуждаюсь в жалости. — Да, конечно, нет! — выпалил я. Осознал сказанное я лишь тогда, когда он искренне недоумевающе взглянул на меня. Молчит. Ждёт, чтобы я продолжил. Это не то, о чём я хотел бы говорить. Я вообще никогда не хочу говорить о плохом. Пусть оно уйдет, пусть оно уйдет… — Я хотел сказать… тебе не жалость нужна, а поддержка. Ну и… я с тобой, вот, знай это. — Я со всем прекрасно справлялся один. Ну вот, меня снова как будто бы холодной водой облили. А я, между прочим, ещё от тех приятных сердцу слов не отошёл. Перестань так делать! — Да кто же спорит… только вот этого ли ты хотел? Судя по тому, что говорил мне Ви, ты правда хотел совсем не этого. Но ты не любишь, когда я завожу о нём речь. Мне казалось, ты уже давно решил свои разногласия с человеческой стороной. Или может тебя тревожат его воспоминания? Ну, вернее, и твои тоже… Или всё-таки можно говорить, что его? Как же сложно! — Знаешь, когда я попал в плен к… ты знаешь, кому, я хотел покончить с собой, лишь бы прекратить эти муки. Никто не мешал мне это сделать. Когда я уже решился на этот отчаянный шаг, он сказал мне: «Можешь умирать, если хочешь. Не получу одного сына, так есть ещё второй». Какой кошмар! Ужас! Это же такая ужасная манипуляция! Мерзость… просто мерзость… Я уже жалею, что просто убил эту тварь. За то, что он сделал с моим братом, его должна была настигнуть более жуткая участь! — Это… у меня нет слов… — Да разве я мог позволить тебе пройти все эти муки?! Слеза скатилась по моей щеке. Его это удивило ещё сильнее, чем наш недавний разговор о книгах. Снова отводит взгляд. Жалеет. Думает, что навредил. Нет, я не должен молчать. Только не снова. Нельзя бояться, только не в этот раз… — Воля к жизни, да? Теперь я понимаю. Да, я всё понял. И, как всегда, слишком поздно. Но это же лучше, чем никогда, правда? — Вытри слезы, — он протянул мне свой платок. Как мило. Не то, чтобы меня напрягало их наличие на щеках, но ему, кажется, некомфортно. Легонько провожу платком под глазами. Если подумать, то это довольно личная вещь. Носит его всегда с собой. Запах ударяет мне в голову… Ух, об этом точно нельзя сейчас думать. Я тут, вообще-то, душу изливаю. — Я комикс когда-то просматривал, — начал я издалека, чтобы как следует собраться с мыслями, — там тоже темы такие сакральные подымались. — В картинках-то? — он слегка улыбнулся. — Не недооценивай, сейчас таких «картинок» на каждый вкус и цвет найти можно! Но я не об этом… в общем там один герой говорил, что каждый ребёнок переживает болезненное отделение от матери. И знаешь, что я подумал? — Что такие, как мы, сначала должны отделиться друг от друга? — Я знал, что ты сразу меня поймёшь. — Это было очевидно. Да-да, ты у меня самый умный, самый крутой и вообще гений мысли, не мешай мне говорить, пожалуйста. — Так вот… я не смог этого сделать. Ни того, ни другого. Тяжело было это признавать. И ещё тяжелее - говорить ему. Я боюсь. Не того, что он это обесценит или высмеет, нет, я знаю, что он этого не сделает. Я боюсь, что у него окажется та же проблема и мы оба останемся потерянными детьми. Словно слепые котята будем жалобно плакать и звать маму. Но, с другой стороны, слишком эгоистично с моей стороны было бы надеяться, что вот он сейчас решит все мои проблемы и я снова буду жить так же беззаботно, как в детстве. — Ожидаемо. — Что?.. Я не совсем понимаю, что именно он имел в виду. Это была попытка возвыситься надо мной? Или что-то другое? — Именно поэтому, ты ждешь меня до последнего часа, верно? — Верно, — спорить было бы бессмысленно. — И женщина, похожая на мать, была с тобой в отношениях? — Была… Мне не нравится, в какую степь он клонит. Очень не нравится. Он отстранил свою руку от моей. Ой, как же сердце защемило… наверняка сейчас скажет что-то такое, что добьёт меня окончательно. — Отношения с ним тоже были из-за попыток компенсировать моё отсутствие? — С ним?.. — Ты знаешь, о ком я. Да, знаю. Ох, кажется, это будет долгий разговор… Наверняка он имеет в виду Ви. Мне всегда было любопытно, как они сосуществуют вместе теперь? За два месяца отдельной жизни это уже была самостоятельная и совсем другая личность. И как Вергилий относится к его новым воспоминаниям? Считает ли их своими? Может ли он вообще их видеть? Да, я могу думать об этом сколько-угодно, но толку от этого не будет, пока не спрошу. Но не могу я… а сейчас так точно. — Знаешь, это весьма щепетильный момент. Я не сразу обо всём догадался, хотя эта связь буквально витала в воздухе. Даже когда я в упор смотрел и мог найти множество сходств, до меня всё равно не доходило. — Неужели так сильно на меня похож? — он искренне удивился. — Ну, когда был с чёрными волосами, то не совсем, но с белыми - очень даже. — Чёрные?.. — Ты не мог такое забыть. — Мы точно об одном и том же говорим? Теперь настал мой черёд удивляться. О ком он ещё мог говорить, если не про Ви? — Разве нет? — С сыном моим у тебя какие отношения? Ой, он, оказывается, о Неро… Неловко получилось. Очень неловко. Значит, он не знает, что мы с Ви делали? И в курсе ли теперь? Нет-нет, такое я у него точно не спрошу. — Ахах, это… нет у нас отношений, мы только пару раз… — Отношения не того рода, Данте. Вижу, он начал медленно закипать. Вот-вот испепелит меня своим грозным взглядом. Да пусть лучше так, чем заморозит. И тут до него окончательно доходит полный смысл моих слов. — Стоп, что вы «пару раз»? — Давай-ка ты лучше у него самого спросишь? Заодно и время с сыном проведёшь, а? Я пытался откосить всеми возможными способами, но единственным действующим вариантом будет убежать подальше, желательно домой. Но это будет означать окончательный проигрыш, а это же ещё хуже! — Так стыдно рассказывать? Чертовски стыдно, а ты как думаешь?! У меня была тогда только смутная догадка, что он как-то связан с тобой, а узнал истину я намного позже. И для меня это тоже была неожиданность, честно. Поэтому я и не говорил ему ничего. К такому вообще никогда нельзя быть готовым. — Да. А ещё жуть как неловко. — Ладно. Он отступил и, кажется, немного успокоился. Так просто? Это потому, что я честно во всём признался? Жаль, не всегда мне хватает такой смелости. Особенно перед тобой. Я могу сколько-угодно храбриться и высказывать разное перед битвами, но в мирной жизни мне порой даже тяжело пару слов сказать. Иногда мне кажется, что я могу жить только в состоянии вечной войны. Ты тоже?.. — Разговор окончен, Данте. — Так быстро? — Разговор. Окончен. Он открыл книгу и всем своим видом показал мне, что не намерен со мной говорить. Такое поведение меня злит. Нельзя так просто брать и снова воздвигать между нами ледяную стену, особенно сейчас, когда я всеми силами старался её растопить! — Ты! — я нервно скрипнул зубами, — ты сейчас ведешь себя, как наш отец! Ненавижу это! Однако ему такое сравнение похоже очень польстило. — Тогда поведи себя, как наша мамочка. Ах, мамочкой побыть. Ну хорошо. Сам напросился. — Вергилий, ты опять с младшим братом ссоришься? — я сделал наигранно-высокий голос, — удели уже ему время и отложи книги. Он ничего не сказал, но побелевшие костяшки пальцев, сжимающие книгу, выдавали его с потрохами. А я продолжаю, меня уже не остановить. — Разве не видишь, как он жаждет твоего внимания? — И почему я должен бросать все свои дела? Это только его проблема, а не моя. Он с вызовом посмотрел мне в глаза, ожидая, когда же я скажу роковую фразу, которую всегда говорила мама. Словно бы испытывает меня. Хочет заморозить всю мою уверенность, прежде чем я решусь что-то сказать. Но нет, не недооценивай мою пламенную душу, я уже не отступлю просто потому, что боюсь твоей реакции. — Потому что ты старший. — Довольно! Он грозно стукнул кулаком по столу и я невольно вздрогнул. Мы же не будем здесь драться? Я-то всегда за, но ты вроде бы любишь этот чёртов скучный притон с тонной книг. — Хватит. Ни слова больше! — Ребята, вы чего там расшумелись? — обеспокоенно спросил библиотекарь. Вергилий продолжал смотреть на меня так, словно уже трижды распял и выпотрошил все органы, но работнику библиотеки ответил на удивление ровно. Ну по крайней мере попытался. — Уделите, пожалуйста, время моему надоедливому брату. Ему тут очень скучно. Ах, скидываешь меня на других людей. Ну и ладно, ну и пожалуйста. Я сам пойду! Только не домой. Я же не хочу проиграть. Подхожу к столу библиотекаря. Он устроил себе обеденный перерыв и вкусненько поедал бутерброд. Как некстати я вспомнил, что почти ничего не ел сегодня. — Поссорились? — Ага. Усаживаюсь рядом, благо стульев тут было полно. Мой телефон уже зарядился, но мне совершенно не хотелось убивать в нём время. То самое состояние, когда меня не радует вообще ничего. Работник библиотеки понимающе посмотрел на меня и протянул судочек с бутербродами. — На, поешь и брату отнеси. Ах, вот он - спаситель моего желудка! И если я сейчас всё правильно понимаю, он регулярно Вергилия подкармливает. Ну да, он же должен что-то есть, раз дома почти не бывает. — Спасибо большое! Я принялся уплетать бутерброды, но как следует насладиться едой мне мешала мысль о том, что придётся ему тоже что-то оставить. Я не жадный, просто привык уже так. — Часто ссоритесь? — снова спросил он меня. — Трудно сказать. Наверное, да. Правильнее было бы заявить, что ссоримся каждый раз, когда видимся. А видимся редко. Даже если учитывать то, что мы уже не живем порознь. — Разные слишком. Компромисс находить нелегко. — Очень нелегко. А с чего наши разногласия вообще начались? Это было точно ещё в раннем детстве, задолго до нападения. Помню, что я так же, как и сейчас, просил проводить побольше времени вместе, а он часами сидел в библиотеке. История повторяется. — Видел, как ровно книги стоят? — Ага, без единой пылинки, выстроенные как будто бы под линеечку и… это он сделал, да? Библиотекарь кивнул. — Я хочу уйти на пенсию и отдать ему это место. Больше ко мне никто не заходит и даже я теперь не особо книгами заинтересован. — Что же вам мешает? — Он сказал, что у него нет документов. Ой, и тут лажа. Ну забыл я, забыл! Я своими-то не пользовался почти никогда, он наверняка тоже. И тут оказывается, что они вдруг очень сильно нужны! Может и мне свои обновить нужно? Сколько мне лет вообще?.. — А это обязательно? — Для того, чтобы передать право владельца - да. — Но вы же можете уже сейчас на пенсию выйти, а через месяц-два Вергилий придёт с документами? Вы же сами говорите, что никто сюда не заходит. Вот и узнавать о таком тоже некому, получается? Он горько улыбнулся и покачал головой. — А кто будет его кормить и разговаривать с ним? Моё сердечко разбилось вдребезги. Этот человек знаком с братом от силы месяц, а уже стал ему намного ближе, чем я. Почему это произошло? Я же пытался делать всё то же самое! Он сам не хотел сближаться со мной и постоянно уходил. А я не спал ночами и ждал, когда же братишка вернётся. — Я буду… он просто не хочет принимать мою заботу и всё! — Иногда её может быть слишком много. — Разве заботы может быть много? Да я бы всё отдал, лишь бы обо мне все заботились, кормили, читали сказки на ночь и гладили по головушке. Кому это вообще может не нравиться? Работник чуть засмеялся. Считает меня ребёнком. Может быть так и есть, многие потребности из детства у меня до сих пор остались. — Что кушать любишь? — внезапно спросил он меня. Ой, наконец-то! Кто-то спросил об этом! Могу говорить о еде часами. — Пиццу люблю! А ещё клубничное мороженое. — Ты ешь их каждый день? — Пиццу да, почти каждый день, а мороженное может быть раз в неделю. — Так любишь пиццу? — Да! Готов есть её днями и ночами! Лучшая еда на свете. Я его озадачил. Вероятнее всего он сейчас думает, как при всём этом мне удаётся держать тело в форме. И мне, конечно же, не терпится поделиться с ним секретами своего организма, да вот его это испугает, наверное. Всех пугает. Даже меня. — Что будет, если ты съешь слишком много мороженного? — Слишком сладко, меня стошнит, наверное. А ещё зубы от холода сведёт. — С заботой так же. Неуместная аналогия. И не совсем правдивая. Еда - это еда, а забота - нечто более важное и сакральное. — Нет, не так же. — Тогда подойдём с другой стороны. Ой, ну не надо мне нравоучений. И так тошно. — Я не люблю пиццу и мне хватает с головой, если я съем её раз в неделю. — Мне же больше достанется, — довольно улыбнулся я. — Но ты и не пытаешься меня кормить насильно. Что ж… теперь я начинаю понимать. Исходя из этих слов, я веду себя слишком навязчиво. Может быть и так, но он наоборот - слишком отстранённый. Я пытаюсь хоть как-то подступиться, а Вергилий не поддаётся вообще ни одной моей попытке. Я так плохо стараюсь? Или я правда ему совсем не нужен? Может, все эти красивые слова о «воли к жизни» были пустыми? Мне стоило умереть вместе с мамой?.. — Дело не только в этом, старик. Мой брат, он… — Не тактильный, немногословный и всегда себе на уме. — Да! Именно так! Абсолютно точно! Более подходящего описания я в жизни не слышал. — Ты привык к одной модели поведения и понять другую бывает слишком сложно. — Нет, я его понимаю. Просто… мне кажется, что я занимаю в его жизни не самое важное место. — А хочешь быть на первом? Хочу. Безумно сильно хочу. И всегда хотел. Болезненное разделение, которое настигло меня задолго до рокового нападения, было одним из самых больших потрясений. Сначала всё было просто - есть я, есть брат и мы две половины одного целого. Разыгрывали родителей, притворяясь друг другом, понимали без слов, всегда были вместе. А когда пошли первые различия, для меня это было сродни тому, как если бы меня разрезали на части. Сначала эта его привычка зачёсывать волосы, потом слова мамы о том, что старший должен вести себя иначе, а отец… нет, не хочу об этом вспоминать. Не сейчас так точно. — Хочу быть на единственном… — тяжело вздохнул я, — хочу быть особенным для него. Хочу, чтобы брат всегда был рядом, чтобы мы вернулись в беззаботное время и никогда оттуда не вылезали. — Хочешь видеть рядом с собой второго себя? — Я не знаю… это слишком тяжело. Может быть и хочу, но это будет уже не мой брат. А я его и таким люблю. Только моя любовь несёт собой совершенно иной характер. Я много раз пытался понять природу своих чувств, но каждый раз мне что-то мешало. С одной стороны, это всё неправильно и совсем нездорово. Сколько боли мы друг другу причинили, сколько ран нанесли, а уж о том, сколько отвратительных слов было сказано - и вовсе речи не идёт. И я всё равно всегда стремился к нему. К этому бесконечно далёкому, но такому родному человеку. Я так и не смог от тебя отделиться, но мне это никогда и не было нужно. Меня больше волнует, почему этого всегда хотел ты. И по всей видимости хочешь сейчас. Я грустно смотрел на содержимое судочка. Есть мне уже не хотелось, но так просто встать и отнести ему еду я тоже не могу. Мы уже довольно долгое время не можем нормально поговорить, а каждый раз, когда пытаемся, так или иначе что-то идёт не так. Может сделать это молча? Нет, так ещё хуже. Это тоже будет своеобразное поражение. Что же делать? — Боишься? — спросил библиотекарь. — Я-то? Нет, он вообще-то прав. Всегда боялся и боюсь сейчас. Но я никому об этом не скажу. — Это не плохо. Страх от многого спасает. Да уж… спасает. Иногда я задумываюсь над тем, стоило ли мне тогда спастись. И что хуже, жить или умереть рядом с матерью. — Иногда от страха нельзя пошевелиться. От чего же он тогда спасает? — А это уже не страх. Это уже шок. — И как быть? — Разрешить себе бояться. Меньше будешь проваливаться в шок. Разговор помог мне отвлечься. Пусть я и не могу пока сделать так, как он говорит, но решимости подойти к брату у меня прибавилось. Ох, ну вперёд. Медленно подхожу к нему. Каждый шаг сродни пытке. Кажется, что я иду по раскалённым углям. Вергилий заметил моё присутствие и напрягся, но не обернулся и ничего не сказал. Да я и сам не знаю, что сказать. Но что-то же надо! — Это самое… тут твой надоедливый младший брат мимо проходил и попросил тебе еду передать. Нервно улыбаюсь и кладу злополучный судочек на стол. Отрывается от книги и изгибает бровь. Так, ну хотя бы внимание на меня обратил, уже хорошо. Значит моя идея затеять эту маленькую глупую игру не была провальной. — А что же тогда не передал лично? — усмехается. Я даже не думал, что он присоединится. Это тоже можно считать успехом? Вот только я теперь не знаю, что ему ответить. — Злится и дуется. Ну я и не соврал ему. Меня правда это злит, но не до такой степени, чтобы я отказался с ним контактировать. Наоборот - очень даже хочу. — Я тоже. Не удивил. Наверное, на его месте я бы тоже злился. Хочешь тут делом заняться, а тебя отвлекают постоянно. Мне это трудно понять, я почти никогда не бываю настолько занят, но всё же. — И что же вы делать будете? Я не знал ответа на этот вопрос, но искренне надеялся, что он его найдёт. В конце концов кто из нас претендует на звание самого умного? — Я буду дальше читать. Вот же… и не прикопаешься! Правда будет! Да только я не об этом спрашиваю. — Ждёшь, что он первый извинится? Тихо смеётся. Смотрит на меня с такой горечью в глазах, что мне становится не по себе. — Пусть хотя бы раз в жизни это сделает. Прикусываю губу. Как же стыдно. Но не из-за того, что я не делал этого первым, а потому, что мне всегда страшно совершать подобный шаг. Вдруг я подойду с извинениями, а он всё ещё будет злиться и не примет их? Или скажет что-то обидное. Не хочу даже думать об этом. — Х-хорошо… Сердце бешено колотится в груди. Ладони вспотели. Вергилия очень удивила моя перемена в настроении. Неловко стало нам обоим. И я обязан первым её прервать. — Извини за то, что я наговорил… не стоило этого делать. Что-то в его глазах снова сверкнуло. Тяжело вздыхает и отодвигает стул рядом с собой. — Садись. — Так ты меня простишь? — Сядь. Пришлось сесть. Не люблю, когда он ничего не объясняет. Это заставляет меня тревожиться ещё сильнее. — Сел. — Извини, что мало с тобой контактирую. Я не ослышался? Он правда извинился за это? В детстве ему часто приходилось просить прощения, причём первому, но я видел в этом лишь обязаловку, которую требовала наша мать. Да, несомненно во многих таких ситуациях ему самому было тяжело испытывать вину, но по большей части ему просто приходилось выдавливать эти слова, чтобы она отцепилась. Со временем он и вовсе перестал это делать и мы просто пытались забыть все неловкости. А после нападения… и говорить нечего. Мы не обязаны были просить друг у друга прощения за тот путь, который выбрали. — Ещё извини за то, что я… — тяжело, очень тяжело, но я просто должен это сказать, иначе никогда себе этого сам не прошу, — слишком боялся первым просить прощения. Ну вот. Сказал. В одном своём страхе признался. Библиотекарь сказал дельные вещи, когда упоминал о том, что я должен разрешить себе бояться, но это кажется невозможным. Не при брате уж точно. Иногда мне кажется, что он вообще ничего не боится, в отличие от меня. Это восхищает и угнетает одновременно. — Извинения приняты. Выдыхаю. Не могу решиться взглянуть в его глаза, мне достаточно лишь этих двух слов. Пусть всё ещё слишком холодных, отдаляющих, но всё-таки желанных. Да и он тоже извинился! И вроде бы искренне, насколько я могу судить. Значит всё хорошо. Ведь так?.. — Я очень хочу почаще проводить с тобой время, но я не знаю, как лучше это делать. От моих вариантов ты чаще всего отказываешься, а твои я так вообще только сегодня узнал. И то, он лишь один-единственный. Молчит. Даже дыхание замедлилось. Я всё ещё не могу посмотреть на него, а потому даже не смею предполагать, о чём же он сейчас думает и что чувствует. В пылу сражений я могу храбриться сколько-угодно, но когда дело доходит до таких обычных вещей - я как будто бы снова возвращаюсь в некое подобие того беспомощного состояния, какое было у меня в детстве. — Мне бы этого тоже очень хотелось. Одного дня, который мы выделили, недостаточно. Как же я рад, что здесь наши мнения сошлись! Я чуть ли не со вчерашнего дня об этом думаю. То, что мы выбрали какой-то один день для посиделок - уже хорошо. Иногда даже Неро приезжает. Но этого мало. Чертовски мало. Особенно если учитывать то, что я хочу быть с тобой всегда. — Но почему ты тогда постоянно уходишь? И где ты гуляешь ночью? Я всё же решился и посмотрел на него. Выглядит очень удивлённым. Что я не так сказал?.. — Я здесь сижу. Каждый день. — Библиотека работает до девяти. Легонько улыбается и лезет в карман. Спустя пару секунд достает оттуда ключ. Ну да, я мог бы и догадаться… — Повторяю - я здесь сижу. Никто, кроме меня и старика сюда не заходит. Да-да, я помню эти чудные речи о том, что работник библиотеки хочет тебе это унылое царство отдать. И тогда я совсем тебя потеряю. Ну или не всё так драматично? Это место не так далеко от дома, если хорошо подумать. — И тебе тут правда так нравится? — Ты знаешь ответ на свой вопрос. — Мне он не нравится. На первом месте - книги и знания, а на втором уже скромно располагаюсь я. Знаю, что он не обязан ставить меня превыше всего, но как же хочется. Я же так люблю тебя, братишка… — Жаль, что мы всё-таки слишком разные. Нравились бы тебе книги так же, как и мне, может быть ты сам бы со мной сюда ходил. Угу… нравились бы тебе мои комиксы. Нравились бы тебе мои любимые сериалы и мультфильмы. Да даже игры на телефоне. Ты же порой и шанса мне даёшь. А я, между прочим, этими твоими Кантами и Шопенгауэрами заинтересовался. Правда, только после того, как ты что-то пояснил, но всё же! Это же уже что-то, разве нет? — Разве мне должно нравиться именно так, как тебе? Может мне лучше какую-то милую книжечку почитать с картинками? Одной на два дня мне будет достаточно. А ты со мной дома что-то интересное посмотришь. — Без света? — всё так же улыбался он. — Ну телефоны же у нас есть. Даже засмеялся. Надеюсь, это всё не из-за того, что мои слова кажутся ему полным бредом. А спросить напрямую я по-прежнему не решаюсь. Знаю, что надо, но всё равно не могу. Помогите, кто-нибудь. Я же так с ума сойду! — Хорошо, убедил, составим новый график. — Правда? Клянусь, у меня чуть ли не звёздочки в глазах засветились. — Да. Правда. Будем смотреть всё, что хотим, и читать тоже. Я хотел было выразить всю свою радость и счастье по этому поводу, но я случайно зевнул. Ну да, я же не спал толком. Когда я уснул? А когда проснулся? Нет ответа - телефон же был выключен. — Спасибо, братишка. Я очень это ценю. — Спать хочешь? — Даже не знаю. Поели - теперь можно и поспать. Он к еде так и не притронулся, но я уверен, что братишка точно поест, пусть и не сейчас. Берёт книгу в одну руку, а вторую максимально расслабляет. Я вижу это по состоянию мышц через одежду. — Укладывайся. — А точно можно? — Я бы не предлагал тогда. И правда. Осторожно кладу головушку на плечо. Неудобно и вообще ни разу не мягко. Но всё равно не двигаюсь. Главное - внимание. Сейчас только это имеет значение. — Спасибо. — Спи, если сможешь уснуть. Верно подмечено. Не знаю, смогу ли хотя бы расслабиться, но с плеча точно не поднимусь. Как можно осторожнее приобнимаю его за талию. Втягивает живот, я это чувствую. И по-прежнему сидит неподвижно. Неловко? Раз предложил, значит был к такому исходу готов. Молчание лишь подтверждает мою теорию. Ну или он опять зачитался и отключился от мира сего.