***
Все в самом деле переменилось. Как можно было отказываться от любви, которой он страстно желал всю свою недолгую жизнь, которой он просил, вожделел, требовал, умолял – и никогда не получал достаточно? Будто бы всегда в ней была примесь чего-то гадкого, оседающего горечью на корне языка. Никогда в ней не было истинного восхищения. Так неужели до сего момента он был так слеп, что не видел, каким лакомым кусочком все это время махали прямо перед его носом? «Я – мессия». Было в этом слове столько гордости, что от чувства этого, подкатывающего к горлу, забирающего в кулак все нутра и сжимающего до сладкого стона, хотелось кричать, чтобы весь мир знал об этом. Антонио был прав, с самого начала был прав! «Как же я был глуп, что столько времени не слушал его, хотя мне ничего не стоило хоть раз внять его речам». – Каков же я был упрямец… – Отчего Вы так думаете? – Раньше не понял… Жилистая длинная кисть оказалась возле лица Фредерика, и тот, коротко вздохнув, с охотой прильнул к ладони щекой. – То, что Вы считаете упрямством, вовсе им не является. Это Ваша сила. Пусть и направлена она была против Вас самих… – Против моего существа. – Верно, – он пальцами нежно поднял лицо юноши за подбородок, заставляя посмотреть его в свои черные-пречерные глаза, – но это ли не является доказательством Вашего могущества, дорогой Фредерик? От этой льстивости внутри все сжалось. Будто бы звать его «могущественным» было бы неправильно, но, быть может, исключительно для внешнего мира. В нынешнем же это было в порядке вещей. – Возможно. Он целовал руки для того, чтобы потом их целовали ему. Ведь он – почти святой. Быть может, даже вправду святой, раз уж он пророк – и в этом он уже не мог усомниться. «Я ведь с самого начала знал, что я особенный». Длинные пальцы демона играючи перебирали светлые волосы, будто бы хозяин их слышал и поощрял тем самым самолюбивые мысли. «А теперь я раз за разом получаю доказательство того». Когда чужие пальцы скользили по бархатной бледной коже, он понимал, что ни на что не променяет эту легкую дрожь в конечностях, словно фанатичную, хотя фанатичным впору быть ему – Фредерику Крейбургу, а не тому, кому он ныне поклонялся. Антонио держал юношу в своих паучьих руках и глаза его, черные, словно угли, жадно блестели лишь от того, что он глядел ими на своего мессию. Того, кто не просто сдался, нет, кто признал в себе силу. Демон был слишком человечен для того, кого можно было бы называть Богом, и слишком божественен для того, чтобы звать его человеком. Он был сущностью, понять которую было слишком сложно для того, кто с подобным ни разу не сталкивался. «Единственной верной, единственной существующей», – понимал Фредерик. Разве можно было считать иначе в его положении? Когда он молился всем возможным Богам и разбивал себе руки, лоб и колени в желании достучаться, докричаться до помощи – ему не протянули руки, не открыли дверей. Не было ни единого намека, что нечто свыше услышало его и обратило хоть какое-то малое внимание. Мольбы его были столь надрывны и отчаянны, что Бог мог остаться к ним глух лишь в одном случае: если Бога этого нет и не было никогда. А Антонио был. Вовсе не похожий на Спасителя, на то, как его изображало человечество, но им являющийся. И это оказалось очевидным – в самом деле, если бы он воображал, что знает Бога, и встретил бы его, ровно такого, как виделось, впору бы было начать сомневаться, а не кажется ли ему, не игры ли это его воспаленного разума? Антонио был не таким, каким Фредерик бы придумал себе Бога – по убеждениям самого Фредерика, разумеется – а потому был реальнее, чем весь остальной мир, оставшийся где-то за лесом, живущий по своим скудным правилам, пустой и бесполезный. Сползши на пол и ударившись глухо коленями, он ткнулся лицом в ширинку брюк, жарко выдохнув. В ответ его голова ощутила приятную тяжесть чужой ладони на затылке. Ему было позволено – и от этого осознания внутри все брало волнением, а по телу рассыпались щедро мурашки. Губы соприкоснулись с чужой плотью, светлые ресницы задрожали. Жар меж ног разрастался пожаром по всему телу, заставляя лишь с большей охотой, почти азартно ласкать демона, ощущая при этом, как из-за него судорожно сжимается горло. Вспыхнувшая одержимость этим существом находила столь естественный отклик во всем теле Фредерика, что он более не сомневался, что все так и должно было быть. Все с самого начала было понятно. На затылок надавили, серые глаза Фредерика наполнились невольно слезами. Стараться стало сложнее, ведь едва помещающееся в хорошенький ротик достоинство и без того было велико в размерах. «Антонио, прошу Вас, будьте милосердны», – взмолился он мысленно, почувствовав, как пальцы паучьи схватили его за светлый хвостик, заставляя брать больше, чем юноша рассчитывал. Сначала он воспротивился и напрягся, что-то невнятно промычав и попытавшись отстраниться, но когда его вновь подтянули грубо к себе, он понял, что выбора у него нет – пришлось подчиниться. Внезапно он понял, что меж ног его будто все обдает странным мокрым жаром, будто бы вовремя происходящего кто-то сам обхаживал его внизу языком, и от этого стало еще труднее дышать и здраво воспринимать происходящее. Разум утопал в похоти, не имея ни единой возможности сделать глоток просветления. В голове стучало методичное: «Еще, еще», будто бы того, что творилось, было недостаточно. При этом он испытывал все чувства ныне будто за них обоих, ощущая то, что ощущал его любовник. И от одного лишь осознания того, что испытываемое удваивалось, можно было окончательно слететь с катушек. Сверху донеслось исполненное экстаза: – Ах… я ведь знал, что так будет, с самого начала. Вы ведь сами привели себя сюда, дорогой Крейбург, но Вы были так измучены, что даже не заметили этого. По щекам градом покатились стремящиеся найти выход слезы, но отчего-то столь грубое обращение вызвало у него во всех конечностях приятную щекотку, раскатившуюся в эйфорию. Осознание того, что все происходящее произошло будто бы по его же воле, с его участием, отозвалось внезапно приливом неведомого блаженства. В конце концов его копну волос выпустили, он отстранился было чуть, но губы его тут же запачкали чем-то теплым. Фредерик сел, будто громом ударенный, будучи не в силах даже взгляд поднять. «Вдох, выдох». В голове стоял плотный шум. Он прикрыл глаза, ощущая, как внизу сутана его позорно мокнет.Глава 12
11 марта 2024 г. в 21:11
– Неужели готовы? – выдохнул юноше в шею Антонио.
Фредерик прикусил с силой губу, чтобы сдержать ненужный звук, а затем выдал поспешно, заерзав в руках придерживающего его за талию демона:
– Конечно, не мучайте меня прелюдией…
Ах, как же любил этот истязатель несчастный подразнить его или вовсе поглумиться, однако при этом он никогда не позволял себе откровенных особенно жестоких издевательств и будто бы успевая всегда вовремя – и иногда в последнюю секунду – остановиться, дабы не свести Фредерика с ума. Демон всегда будто шагал по невидимому краю, одним лишь чудом балансируя, и явно этим наслаждался.
– О, дорогой Фредерик, прелюдия – сладость поедаемых фруктов. Остальное – само насыщение. И как бы не было важно второе, только большой глупец откажется по своей воле от первого…
И, растянув вновь губы в уродливой улыбке, он вдруг соскользнул куда-то вниз, припадая к рукам Фредерика и начиная беспорядочно целовать его пальцы, при этом что-то себе мурлыкая безмятежно под нос от нескрываемого удовольствия. Юноша глядел туманно на происходящее, будто бы полностью уже и не отдавая себе отчета в том, что происходит. Дыхание его сбилось от проявлений настойчивой странной нежности, которой его окружали.
И вдруг запястья его окропились алой кровью – ниточки ее протянулись стрелками вниз по белой коже. Язык демона же, ведомый этим следом, заскользил плавно вслед. Болью исказилось и без того бледное лицо юноши, ведь от происходящего руку будто охватило адское пламя, выедающее края свежих ран. Он не видел, что происходит, но чувствовал, как по дрожащей конечности течет кровь живыми ручьями. И будто бы безразлично стало ему на то, что его прекрасные руки музыканта могут безбожно испортить.
Дыхание перехватило, в глазах потемнело от чувства, которое вдруг молнией поразило его плечо и вселилось прямо внутрь его тела. Совмещение колючего удовольствия с жгущей болью отдалось в голове разрядом разноцветных пляшущих звездочек, а пальцы его при том непроизвольно сложились в кулак. И каждый из них медленно открыли, отвели от центра ладони, после чего оставили в нем почти снисходительно влажный поцелуй.
Открыв глаза, юноша обнаружил, что рука его более не в крови, однако высеченные линии на руках его полыхают красным, да так, будто бы в венах его поселилось само пламя. Красное. Живое.
От такого зрелища внутри что-то оборвалось, а кисти невольно начали подрагивать. Антонио, поглядев вверх и поймав его встревоженный взгляд, растянул губы в улыбке, показав большие белые зубы, а затем вдруг накрыл очи Фредерика перепачканной его же кровью рукою. Тот подчинился, и следом длань демона заменилась чем-то иным – юноша понял, что тот призвал на помочь тени свои, что не давали ему теперь видеть происходящего и двигались по своим правилам вперед и назад вокруг его головы, будто бы будучи не в силах замереть на месте дольше чем на секунду. При этом вторая рука почти сразу занялась огнем от того, что делал с нею Антонио – и отчего-то было приятно, странное наслаждение вмешивалось раз за разом в боль от порезов когтей существа.
Когда очи его освободили от повязки теневых пут, он столкнулся взглядом с лицом демона, которое теперь было совсем близко к нему. Вспаханная чужими усилиями кожа его, столь хрупкая, нещадно ныла.
– Чувствуете? – жадно спросил Антонио, и черные очи его заблестели.
– Руки будто огнем охвачены, больно… больно…
И слово это с каждой секундой отдавалось в висках, в кончиках пальцев – во всем теле.
– Разве это боль?
Он вдруг схватил когтями Фредерика за бедра, впиваясь ими глубоко в кожу, и тот взвизгнул отчаянно.
– И это тоже лишь мелочь.
– Легко Вам говорить, – прохрипел юноша, ощущая, как боль от новых царапин в теле вновь откликается удовольствием.
– Это много приятнее, чем если бы кто-то пожелал просто вспороть Вам руку, не так ли?
Внезапно тени, закрывающие прежде ему глаза, вдруг обвили его запястья и завели руки за голову, вынуждая Фредерика вытянуться струной.
– Вы увидите, в чем прелесть того, что я теперь в самой Вашей крови…
Язык вновь скользнул прямо по свежим ранам, обдавая края кипятком. Ощущение, что он позволил демону совершить что-то непоправимое, зашевелилось червячком сомнения было в его душе, однако... «И что с того?». Страх будто бы исчез, любые волнения задавились лавиной нездорового спокойствия, которое обосновалось в его душе, будто бы уничтожив при этом все прочее. А потому внезапно стало глубоко все равно на то, что будет дальше, ведь он действительно уже слишком далеко зашел.