***
– И мы снова здесь. – Да, это я, к сожалению, вижу. Уродливые образы на стенах чинно занимались своими делами, будто бы в этом не было ничего странного, и делали они это столь серьезно и внимательно, словно бы каждый раз у них был на то причудливый план. – Ну что, господин Крейбург... – демон начал медленно подниматься с табурета, на котором он восседал, и тени на стенах при этом начали медленно сползать на пол. Фредерик отошел на шаг, брезгливо сморщившись. – Не подходи. Демон послушно остановился. – Что ж, могу начать издалека, – усмехнулся он, – неужели Вы думаете, что спаслись? – Ничего я не думаю. Я знаю, что здесь мне помогут. Твоей богомерзкой физиономии я больше не увижу, как не услышу твоего голоса. – Насчёт последнего я бы поспорил. Его улыбка, казалась, стала еще больше. Крупные зубы поблескивали в полумраке. Страшное зрелище, однако отвернуться и не смотреть было невозможно. Потерять его из виду было сродни самоубийству, ведь фигура не вызывала ничего, кроме тревожащего чувства опасности. А к хищникам, как известно, нельзя было поворачиваться спиной, дабы не ощутить на своей шкуре остроту их клыков. – Почему я? – вдруг спросил негромко юноша, – Объясни мне, почему не кто-то другой? – Потому что Вам, дорогой Фредерик, повезло родиться с особым даром. Другие люди не слышат меня. – Это не дар. Это... Болезнь, – с большой неуверенностью в голосе произнёс тот. – Разве болезнь имеет собственную волю? Нет, господин Крейбург, все не так, как Вам кажется, – демон медленно покачал головой, – все совсем не так. Понимаете ли, Вашей роли в этом спектакле можно позавидовать, ведь она – главная. Все предрешено. Мне не понять, отчего Вы так яростно противитесь, Вы лишь оттягиваете неизбежное. Как мне помнится, Вы не отличаетесь большим природным упрямством и привыкли неприятностей избегать, а не сталкиваться с ними лицом к лицу, так отчего же... Вскипевший в одночасье гнев застлал очи Фредерика, вынуждая его перебить демона разъяренным: – Я буду бороться. Я не представляю, каким человеческим словом мог бы это обозвать, не знаю даже, болезнь это или проклятье, но я этого так не оставлю. Моя жизнь должна принадлежать мне. – Недальновидно, – произнёс демон, – даже очень. Ведь Ваша жизнь никогда не принадлежала одному лишь Вам. Люди слишком от многого зависят, чтобы говорить столь громкими словами… – Она не должна принадлежать тебе. Неприятная тишина после этого надрывного выкрика повисла в комнате. Тени вновь замерли. Воздух будто загустел. Слышен был лишь звук потрескивающей на фоне свечки, что был похож скорее на стрекотание горящей лучины. Ненастоящий, но притом почти осязаемый. – А разве есть разница? – протянул нарочито скучающе демон, однако в голосе его зазвенели предательские нотки раздражения, – Дорогой Фредерик, Вы всегда все усложняете. Демон щелкнул пальцами – и все погрузилось во тьму.Глава 4
3 марта 2024 г. в 22:20
Кошмары не могли не беспокоить. Голос действительно пропал, но отравленный разум продолжал раз за разом возбуждать в голове при попытке уснуть отвратительнейшие в своих чувствах картинки, в которых Фредерик имел неудовольствие наблюдать демона собственной персоной. Впрочем, иногда он вовсе не появлялся, была лишь пустая комната, которая уже начала казаться знакомой, где стоял одинокий стул со свечой. И на фоне при этом пренепременно взвивалась в своем тревожном неизменном пении скрипка. Одним словом, все вокруг каждую ночь напоминало зловеще юноше о том, что никто не оставит его один на один с самим собой. Ко всему прочему это не давало ему прилично высыпаться, чтобы ощущать себя бодрым, а на сон тут времени давалось и без того немного.
Фредерик через пару дней вновь сделался закономерно мрачным и отстраненным. Оттого, что он чувствовал себя не важно, он никак не мог наслаждаться времяпрепровождением в месте, которое ему до этого казалось райским.
– Отчего меня мучают эти сны… – спрашивал он у сестры Марии.
– Быть может, с этим вопросом следовало бы обратиться к самому себе?
Фредерик поглядел в ее светлые глаза, не выражающие ни единой эмоции – только лишь ледяное спокойствие. Сначала ему показалось, что женщина шутит, однако по равнодушному лицу ее этого сказать было нельзя. Он еще поглядел какое-то время на нее в непонятках, а затем ему пришлось выдать с нервной улыбкой:
– К самому себе я столько раз уже обращался, что и вообразить трудно…
– Господин Крейбург, а Вы не думаете, что эти сны могут иметь какое-то значение?
Столь неожиданный вопрос заставил Фредерика поглядеть в глаза собеседнице. Ее лик все еще не выражал ни единой понятной для него эмоции.
– Какое еще… значение?
– Не мне знать.
Заявления эти имели весьма странный тон, походящий на тот, что он слышал от исполненных напускной загадочности колдунов, которые все пытались найти во фразах голоса в его голове какой-то сакральный смысл и настоятельно рекомендовали к нему прислушаться, будто бы это как-то помогло делу. От таких советов приходилось вежливо отказываться и поспешно удаляться прочь, потому как вслушиваться в шизофренический бред, нашептываемый ему на ухо, было сродни медленному отравлению своего разума по собственной же воле, и он был в этом глубоко убежден. Очнулся от глубоких раздумий Фредерик тогда, когда услышал, что с ним снова заговорили:
– Знаете, у нас довольно необычные методы избавить Вас от недуга…
Фредерик, не в первый раз слышавший что-то подобное, усмехнулся:
– Снова через боль?
– Нет, вовсе нет. С Вас, пожалуй, душевной боли достаточно…
– Да и я не про нее.
– Что Вы, господин Крейбург, – всплеснула руками послушница, – без необходимости никто Вам ничего дурного делать не станет. Мы здесь не для того.
Справедливости ради, он уже более ничего не боялся, потому как с многими видами истязаний, которые должны были ему – безусловно! – помочь, он был уже, к величайшему сожалению, ознакомлен: его морили голодом, сажали в подвал, почти топили в святой воде, проводили бесконечные обряды очищения, которые не помогали ни на толику. Он до воя и скрипа зубов не желал повторения этих девяти кругов ада, которые обязательно окончились бы тем, что он услышал бы в своей голове очередное мягкое: «Дорогой Фредерик, не мучайте себя. Оставьте попытки. Неужели Вы так ничего и не поняли?». Юноша не хотел понимать и уж тем более слушать эти лживые речи, не хотел знать про «истину» и про свое «предназначение». Это все было похоже на шизофренический бред, однако принадлежащий даже не ему самому, а тому, кто жил в голове у Фредерика и выселяться, собственно, никуда не желал. Не был ли сам Крейбург помешанным? Он часто задавал себе этот вопрос и иногда действительно сомневался в здравости своего рассудка. Сущность же внутри него размеренно утверждала, что она вовсе не бред воспаленного сознания, но стоило ли ее слушать?
К вечеру после купания заместо его чистой одежды ему вдруг принесли сутану. Тот поглядел на нее с подозрением.
– Господин Крейбург, пока Вы здесь – извольте носить это скромное одеяние.
Он, не смея возразить, в ответ задумчиво согласно покивал. Когда же его оставили одного, он внимательно оглядел сутану. Снаружи все было черным-черно, как у всех монахинь, однако на обратной стороне он обнаружил вышитые алыми нитями знаки непонятного назначения. Причудливые узоры были столь необычны, что Фредерик никак не мог их разобрать и отнести к чему-то, что он уже видел ранее, хотя повидал он на своем коротком веку достаточно. И было в увиденном что-то такое манящее и загадочное, что он не мог в сосредоточенности не нахмуриться, водя пальцем по грубым алым ниткам.
«Что же это… такое?».
Рубашки ему не выдали, потому пришлось лечь спать совершенно обнаженным, завернувшись плотно в жесткие простыни, будто гусеница, сооружающая себе куколку. Чувства его одолевали весьма и весьма странные.