Чувства цвета киновари

Стихийные бедствия отличаются полным равнодушием к людям. Им без разницы, кто где живёт, о чём мечтает. Приходя с гор, словно злобные оборотни, они сносят всё на своём пути. Луанши не надо было осаживать: гордый сын осла, памятуя о предках, чуравшихся равнин, встал на подходах к бывшему селению, отведя уши, когда Гаошунь не без оснований пощекотал плёткой круп. Мулу и без того редко доставалось, а потому он не испугался этой призрачной угрозы, лишь издал глухое «ууу». И было от чего. – Уму непостижимо, всё просто… исчезло, – только и мог что сказать Гаошунь, выглядывая из-за длинных ушей Луанши. Главный евнух вылез наружу, молча разглядывая последствия оползня. Если тут когда и было селение, более от него ничего не осталось. Среди груд камней с огромным трудом можно было узнать обломки домов, да и те отличались от бурелома только если хорошо присмотреться. – Я представляю, что это такое: видеть бывшее место жизни сотен людей в таком виде, – начал было Гаошунь, но затем проследил за взглядом молодого господина и недоумённо нахмурился, – Вы смотрите на дерево? Дзинши буквально не мог оторваться от того причудливого видения, что предстало его глазам. Похоже, это дерево протащила сама сель, откуда-то с гор. Выкорчеванное под корень, оно почти наверняка уже было мёртво, и трагически горделиво возвышалось посреди обломков, а пыль, поднявшаяся из-за обвала, сделало его листья практически белыми. Главный евнух даже головой тряхнул, пытаясь снять наваждение. Неужели его сны были вещими? Если да, то что это значит? – Господин, мы идём? – следом из повозки вылезла Маомао, тоже разглядывая пейзаж, открывшийся её глазам. – Тут столько мертвецов, наверняка есть опасность привлечь злых духов, – обернулся к ней главный евнух, – Я пойму, если ты подождёшь нас внутри. – Нет, я в такое не верю. Не волнуйтесь, я не оставлю Вас, – она остановилась возле Луанши, – Переодевайтесь, я отправлюсь следом за Вами. – Точно решила, Сяомао? – Гаошунь подошёл ближе к ней, и, услышав утвердительный ответ, выдал девушке белую ленту, которую требовалось повязать в знак траура. Полностью белая одежда полагалась родственникам, и Дзинши, пусть и скрепя сердце, но сменил её на таковую. В свете дня он выглядел странно, будто луна, решившая прогуляться при свете солнца. Волосы его были распущены. Маомао также заметила конвертик с традиционным вкладышем – джосс, призрачные деньги для усопших. Троица последовала к самому обвалу, но так и не решилась взойти на него. Похоже, сам Дзинши не знал, где точно жила продавшая его семья, потому, решив не вертеться, встал тут же, на дороге, свободной от мешанины из камней и глины. Они встали молча, кто молясь, а кто думая о своём. Маомао была практически уверена, что её господин и в самом деле погрузился в мысли о том, как могла бы сложиться его жизнь, совсем как тогда, у ручья. По его лицу было непохоже, что думы радостные, но вот наконец закончив и поклонившись если не родителям, то всем жертвам стихийного бедствия, он обратил внимание на конверт. Соприкоснувшись с огнём, бумага весело вспыхнула и очень скоро сгорела, расходясь на частички коричневатого, похожего на ранее собранные облачные ушки пепла. – Вы уж поделите это между собой, все вы, – попросил Дзинши, удостоверяясь, что более в его руке ничего нет, после чего маленькая прощальная в процессе отбила три поклона, как и полагается. Дело оставалось за малым: повязать ленты на ветвях дерева, дабы пока неупокоённые души не последовали за ними. – Я видел рощицу вон там, – начал было Гаошунь, но молодой господин остановил его одним движением: – Пойдём вон к тому дереву. – Но оно же мёртвое, – разглядев припорошённые листья, озадаченно нахмурилась Маомао, но, похоже, возражения не принимались. Оказавшись рядом, Дзинши некоторое время боялся прикоснуться к ветвям, но затем, когда сделал это, понял, что несмотря на то, что случилось с растением, оно удивительным образом полно жизни. Ни дать ни взять, колдовство какое-то. Дерево, наполненное жизненными соками, пусть и проволоченное неизвестно сколько по чистому хаосу, может быть, и страдало, но держалось с мужеством человека, который прожил достаточно и теперь безоговорочно принимает свою судьбу, но не так, чтобы сразу лечь и помереть. Дзинши вдруг очень сильно захотелось, чтобы это самое дерево действительно выжило, хоть он и не имел возможности помочь ему. Здесь всё будет зависеть уже от Небесного владыки, ежели тот решит оставить в подлунном мире причудливый символ. Хотя говорят, что на кладбищах самая плодородная земля, возможно, этому дереву действительно здесь понравится. – Едем, – коротко распорядился главный евнух, когда оставленные ими ленты легонько затрепетали на ветру. Гаошунь не возражал, и очень скоро они снова погрузились в повозку. – Всё в порядке? – пусть для неё это было нетипично, но Маомао даже коснулась руки своего господина. Тот встрепенулся, переведя на неё взгляд: – Да, почему ты спрашиваешь? – Мне показалось, будто дерево Вам знакомо, хотя это едва ли вероятно. – Помнишь, я говорил, что со времён, когда ты дала мне отвар из белой дрёмы, мне снятся странные сны? – Про один сон слыхала, про последующие Вы умолчали. – Деревья, что были там, точнее, одно конкретное дерево, под которым я то стоял, то видел со стороны. Готов поклясться, что оно точно такое же, даже крона белая. – Вы считаете это дурным предзнаменованием? – А ты? – признаться, такой расклад только сейчас пришёл ему в голову. – Разве же я гадатель, чтобы разбираться в предзнаменованиях? Если Вы спросите меня как лекаря, я отвечу, что когда-то говорил мне по этому поводу отец. Только человек трактует события в ту или иную пользу. Если он верит, что от чего-то он помрёт – его тело сделает так, чтобы приблизить этот миг. Если же ему кажется, что знак хороший, он напрягает все силы, чтобы добиться успеха – и чаще всего действительно его добивается. Что для Вас это дерево, господин Дзинши? – Это дерево... – он задумался, затем негромко произнёс, – Я сам. Я то самое дерево вычурной красоты, которое снесло с родной земли, без корней, обречённое на отсутствие цветов и плодов, но при этом старающееся выжить в новой почве. Можно сказать, что сегодня я встретился с самим собой. Я не уверен, напуган я или приободрён, скорее... Это как и должно было быть, понимаешь? – В моей жизни такого не случалось, но да, я Вас понимаю… Что собираетесь делать? – Поворачивать домой. Нет смысла оставаться здесь, наедине с мертвецами да печалями. И знаешь... – его взгляд потеплел, – Когда я был ещё ребёнком, Император брал меня на охоту, и порой отряд, вдосталь нагонявшись за тиграми до кабанами, не возвращался во дворец, а ночевал под звёздами. Было так здорово, а госпожа Аадуо иногда даже рассказывала сказки своей Родины. Мне очень хочется вспомнить те деньки, когда всё моё усердие было сосредоточено на том, чтобы донести Его Императорскому Величеству кувшин с водой. – Желаете устроить такой же привал? – Да. Что думаешь? Поищем открытую местность, в лесу всё же опасно, а вот в степи куда ни глянь, опасность близко не подступит. – Бывало, я смотрела с сестрицами на звёзды с крыши «Медяного дома», когда было не очень много клиентов, – охотно припомнила Маомао, – Но в городе это наверняка не столь же прекрасно, как за его пределами, фонари мешают. Так что да, будет действительно здорово. Я же могу устроиться спать на крыше повозки? – Не волнуйся, мы последим, чтобы тебя не унесли ни волки, ни тигры, – захотел было отшутиться Дзинши, но она закачала головой: – Я сама кого хочешь сожру, дело не в этом. Скорее всего, я прокопаюсь со своими травами, и мне хочется заснуть среди них, совсем как в моей лавке чудес. – Будь по-твоему, травница, сделаешь так, как посчитаешь нужным, – мигом сдался её собеседник. – Расскажите лучше ещё о тех временах, когда вы были служкой, – Маомао отчего-то казалось, что ему не нужно давать молчать, эта белая одежда, которую он пока не переодел, буквально давила на главного евнуха. Оставался и вопрос, на который девушка пусть старалась, но пока не могла ответить: почему она так сильно волнуется по этому поводу. От того ли, что она хорошая служанка, хороший лекарь или дело в другом? – Это было забавно, тогда мои волосы не были распущены, а связаны в пучок, да и было их всего-ничего, не то что этот водопад, – он хохотнул, показывая на собственные пряди, – За мной следила Шуй Лан, и когда мне поручили первое ответственное дело, быть служкой, как ты и сказала, я был неимоверно город собой. Иногда, правда, случались казусы, в частности, те женщины из гарема, которые составляли компанию Императору, периодически вылавливали и безнаказанно тискали меня, приговаривая, какой я хорошенький. А потом меня… – он едва заметно свёл ноги, но это не укрылось от внимания девушки. – Вот что, господин Дзинши, – травница скрестила руки на груди, и тон её стал несколько угрожающим, – Довольно Вам скорбеть о том, чего не изменишь. – А я и не скорблю, я просто... – Вижу, как не скорбите, – её глаза полыхнули пламенем, – Клянусь, если я услышу хоть ещё одно слово о том, что Вы неполноценный или вроде того, по возвращении я отыщу этот треклятую коробку и спрячу её так, что самому Небесному владыке не найти. – Какая несказанная жестокость! – притворно удивился он, смеясь против воли, – В таком случае, ты не особо-то мне и помешаешь, я и сам её постоянно перекладываю, то в стол, то ещё куда-нибудь. Так толком и не решил, куда поставить. С собой носить мне тоже не особо нравится. А ещё понимаю, что нужно какое-то одно место, чтобы после моей смерти хотя бы могли их найти и похоронить вместе со мной, а то ведь сама знаешь, иначе в мула перерождаться. – И чего людям мул не по сердцу, отличная трудолюбивая скотина, вон, взгляните на Луанши, он совершенно счастлив, – пробурчала Маомао, несколько смущённая выбранной темой, – Но я надеюсь, Вы поняли, что я имею в виду? – Да, травница, конечно же понял. Спасибо тебе за поддержку. – И знаете... – она помедлила, – Если Вы не знаете, куда её сложить, найдите место, где Вы будете знать, что коробка в безопасности. Могу предложить Вам спрятать её в лавке чудес, на оговорённом месте. Так она и Вам глаза мозолить не будет, и искать её в случае чего долго не придётся. – Это как-то... – он внезапно почувствовал, как краснеют щёки. – Прошу прощения, похоже, я переступила границы приличия. – Нет, это… очень мило с твоей стороны… Ты не брезгуешь? – В этом нет ничего такого, просто части человеческого тела, – пожала плечиками Маомао. – В таком случае, я принимаю твоё предложение, если, конечно, тебя не слишком затруднит. – Вот уж для чего, чего, а для маленькой коробочки место найдётся, – она облокотилась на противоположный край повозки, смотря на мир снаружи через резные окошки, – Давайте лучше подумаем, чего бы нам такого приготовить на ужин. Они ехали до тех пор, пока не начало медленно, но верно смеркаться, и Гаошунь, осадив везущего их мула, доложил, что до столицы останется всего-ничего, но лучше будет отдохнуть, а доехать уже завтра, поутру. Заглянули они и в лес, который проезжали до этого, поскольку Маомао, увлёкшись бешеницей, совершенно забыла о том самом мхе, похожем на собачью шерсть, и, когда припасы были пополнены, уже двигались вперёд со спокойной душой. Чащоба закончилась, и путники нашли действительно удобную для ночёвки полянку, срулив с дороги. Из-под копыт Луанши вспархивали кузнечики и кобылки. Высоко в небе парил ястреб, разыскивающий в изобилии водящихся в этих местах зайцев. Пусть ужин и собрали из того, что было, при этом троице показалось, что он необычайно вкусный: шутка ли, мало того, что на свежем воздухе, так ещё и дело сделали, ровно то, за чем и приезжали. До наступления сумерек каждый занялся тем, чем ему хотелось: Гаошунь отвёл Луанши попить воды в ближайшей реке, а после почистил запылённого мула щёткой под довольное фырчание последнего. В свою очередь, Дзинши, облачившись в более привычный для него наряд иссиня-фиолетового цвета, немного прогулялся по округе, наслаждаясь моментами тишины и покоя. Что касается Маомао, для неё не было досуга лучше, чем в который раз переложить травы. Евнух назвался было помочь, но получил лишь мотание головой, мол, ядовито, держитесь подальше. Пришлось пробурчать «Но не все же», однако равно отступить. Это тебе не овощи на обед резать, тут дело ответственное, всё решают щепотки и капли. Раз говорит, что помощь не нужна, значит, так оно и есть. Настал час, и на небе чётко обозначилась Серебряная река, навсегда разъединившая Пастуха и Ткачиху. Ожидая явления двух звёзд, оставшихся по разные стороны небосвода, Дзинши невольно, но призывал их в свидетели. Сегодня он решался на безумство, и очень хотел, чтобы они хоть немного, но пособили. Можно было не сомневаться в том, что Маомао не спит: она возилась с травами наверху повозки. Гаошунь сделал милость и прилежно нашёл на равнине кривоватое дерево, с которого было удобно залезать на крышу. Возле него они и встали, чуть поодаль, привязанный к тому же дереву, мирно пасся Луанши. – Какой же ты у нас молодец, мальчик, – проходя мимо, Дзинши погладил мышастую морду мула. Тот дружелюбно всхрапнул, прищуриваясь: ласку он любил. Обычно к мулам относились как незаконнорождённым детям, считая, что всё, что им нужно, это плётка, но главный евнух всегда думал, что такая трудолюбивая и крайне терпеливая скотина требует особое обращение, ведь даже появиться на свет для них то ещё испытание. – Травница, не спишь? – он мог и не спрашивать, поскольку, расположившись на ночлег непосредственно в повозке, слышал её шебуршания сверху, но Маомао действительно отозвалась: – Нет, господин Дзинши. Что-то стряслось? – Могу к тебе подняться? – Конечно, – услышав, что он карабкается на дерево, протянулась к нему тонкая девичья рука, – Помочь? Пусть главный евнух и был уверен, что в случае чего она его никоим образом не удержит, а всё же с удовольствием ощутил хватку тонких пальцев. Маомао никогда не притворялась сахарной, и нравилась ему в том числе и за это. – Смотрю, ты уже организовала здесь отдельную лавка чудес, – понимающе улыбнулся главный евнух, глядя на пучки трав, которые были разложены так ровно, что казалось, можно было аккуратно застелить ими всю повозку целиком – А это, часом, не та трава, которую ты так рекомендовала для Люй? – он указал на уже подвяливающиеся стебли, на которых виднелись цветы, похожие на голубые звёздочки. – Это бурачник, правильно определили, – довольно приосанилась Маомао, – Раз уж его здесь много, решила воспользоваться возможностью и собрать. У нас он тоже растёт, вообще довольно неприхотливое растение. – Для госпожи Рифы припасла? – Нет, пока она родит, я успею уже свежего набрать, – махнула рукой Маомао, – Конечно, если не успею, и сушёным обойдёмся. Роженицам его обычно дают, если молока совсем нет, или если приходится выкармливать двоих детей. Вообще это растение используется при лихорадке. – При лихорадке? – удивился главный евнух, отыскивая свободное местечко для того, чтобы сесть. – Да, она помогает больному пропотеть и вывести всю болезнь через кожу. – Что-то я никак не пойму, как связаны пот и молоко. – Отец говорил мне, что эти вещества одной природы, просто женское тело может изготавливать не только пот, – она задумалась, а затем улыбнулась, – А знаете, похоже, бурачник стал первым лекарственным растением, с которой я познакомилась в своей жизни. – Правда? Как это? – уверившись, что не задевает ничего из припасов лекарств, Дзинши спокойно расположился на крыше повозки, поджав под себя одну ногу и свесив вниз вторую. Девушка, чуть подумав, села рядом с ним, места было немного, и их бока практически соприкасались: – Поскольку моя матушка тронулась умом из-за обстоятельств моего рождения, выкармливать младенца было некому, и меня подхватили сестрицы «Медяного дома». И мой будущий приёмный отец, увидев, что у них на руках орущий во всю глотку ребёнок, посоветовал моей будущей кормилице этот самый бурачник. И то ли бурачник сработал, то ли я была слишком настойчива, но молоко у неё всё же появилось, несмотря на то, что родов не было. Так что… – она отломила листочек, задумчиво пожевав его, – Иногда мне кажется, что я вспоминаю вкус молока после него. Такой свежий, как будто бы слегка огуречный. – Похоже, лекарства ты, что называется, впитала с молоком. – Выходит, что так, господин Дзинши, – Маомао отклонилась, опёршись на руки, и посмотрела на небо, – Однако, Пастух уже выглянул, а его милой что-то пока не видать. – Там облака, – прищурившись, рассмотрел нужный участок неба Дзинши, – Скоро выйдет, должно быть, наводит марафет, как и положено красивой женщине. – Ага, выбирает наряд да шпильку, которой заколет волосы, чтобы предстать в лучшем виде, – поддержала историю Маомао, и некоторое время они всматривались в полосу облаков, пока та наконец не выпустила ярко сияющую звезду. После того, как этот момент наступил, Дзинши почувствовал, как внутри него всё сжимается. Момент был идеальный! На природе, под звёздами, вокруг пахнут, кружа голову, эти сумасшедшие травы, и тишина прерывается лишь стрёкотом сверчков да редким криком совы. Такой шанс бывает раз в жизни! Осталось просто открыть рот и сказать, всего-то! – Скажи, Маомао, а что ты думаешь о поэзии? – словно бы невзначай покосился на девушку главный евнух. – Даже не знаю, должно быть, занятное искусство, но лично я в нём не особо смыслю. А что? – Мне тут в свитках попалось одно прелюбопытное стихотворение, пометки об авторе я что-то не нашёл, возможно, кто-то при дворе написал да так и оставил, – Дзинши буквально на ходу понимал, что говорит не то, что нужно, но назад уже было не воротить, – Я подумал, что тебе может такое понравиться. Там такая любопытная метафора... Рассказать? – Конечно, – она поджала ноги под себя и сложила на них руки крест-накрест, чтобы показать полную сосредоточенность. Главный евнух не мог посмотреть ей в глаза, иначе язык бы отказался его слушаться, повиснув во рту безвольной тряпкой, поэтому сосредоточился на горизонте и начал декламировать: – «Мои чувства к тебе Всё равно что цвет киновари: Они яд для меня и лекарство. Я вдыхаю ночи и дни: Без тебя они – липкий туман, Без тебя они горечь и желчь, Без тебя – опостылевший кокон. Бьюсь я, рыбой попав на уду, Трепещу как подбитая птица, Но ты тело моё презираешь, Ты не слышишь истошные крики. Вот узнать бы, чего же ты хочешь! Что тебя пробуждает ночами, Что огнём твои очи наполнит, И что сердце заставит забиться. Мне сказать бы, но, право, не смею. Или сделать – но робость мешает. Ведь на свете одна ты такая, Что зажгла во мне цвет киновари». Последняя строка будто повисла прямо в воздухе, а потом растворилась в ночной мгле. Казалось, что его сердце вот-вот выскочит наружу, пробив грудную клетку, и шмякнется на руки, чтобы можно было отдать той, кого он любил во всю мощь этого самого сердца. – Что… скажешь? – поняв, что молчание затянулось, спросил главный евнух. – Действительно занятно, – наконец-то сообразила, что сказать девушка, – Похоже, автор ещё не поднаторел в сочинении стихов, но мне очень по душе эта образность. Вокруг и без того было темно, но Дзинши в полной мере ощутил, как меркнет его собственное сознание. Она не поняла, что речь идёт о ней. И не поняла, кто автор стихов. – Ты думаешь? – неизвестно, что ещё заставляло его губы складываться в нужные конфигурации. – О, да. Сестрицы «Медяного дома» частенько приносили всякие стихи, иногда на заказ писанные, а иногда и собственноручно, и, надо сказать, этот весьма неплох. Очень жаль, что мы не знаем автора, было бы здорово, если бы он продолжил занятия литературой. Образ киновари так редко там используется… В общем, мне действительно понравилось. – Я рад, – чувствуя себя несусветно глупо, главный евнух встал с насиженного места, намечая обратный маршрут, – Не засиживайся тут, хорошо? И смотри не надышись этими своими ядами. – Самые ядовитые я разложила краю, чтобы точно не тыкались в нос, – несколько удивлённая его поспешным уходом, всё же пояснила Маомао, – С Вами всё в порядке? – Пожалуй, воспользуюсь шансом, чтобы выспаться перед дорогой, – Дзинши помахал ей, не оборачиваясь, и довольно скоро очутился в повозке. Разделся, и, свернувшись калачиком, зарылся в собственное же одеяние по самый нос, предпочитая ненавидеть себя в абсолютной тишине. Маомао ещё некоторое время посидела, разглядывая звёзды. Смутное предчувствие вдруг посетило её душу. К чему всё это было? Небо, звёзды, и он с этим странным стихотворением? Да, конечно, у него бывает всякое, но... Внезапное осознание пронзило её словно игла. Это что... Стихи о ней? Для неё? От него – для неё?! Мысль была настолько новая и неожиданная, что лекарка даже прикрыла обеими руками рот, хоть и не собиралась кричать. Нет, нет, не может быть! Дзинши рассказал самое обычная стихотворение, автор которого неизвестен, мало ли таких бумагомарателей при дворе! Учёный мозг заметался, отыскивая детали. Кроме киновари ничего не находилось. Строка о том, что она презирает его тело... Вот так глупости, много раз говорила, что не презирает, по-хорошему, ей даже всё равно, тело как тело. Почему же сразу презрение? Да и если речь о ней, он прекрасно знает, что лекарское дело – это как раз то, что заставляет её сердце биться чаще. Так что нет, всё же не о ней, самая что ни на есть обычная любовная лирика, а Маомао даже не смогла сказать ничего приличествующего случаю, вот он и ушёл, несколько смущённый. Но тоже умный, гляньте: нашёл, к кому обращаться с такими изящными материями! Мало ли, где она выросла, всё же её учили разбираться в ядах, а никак не в искусстве. А если он и правда… Нет, нет, быть не может! Все нормальные люди берут – и говорят словами через рот, именно то, что думают. Всё! Свято уверенная в сделанных выводах, Маомао расстелила собственную циновку, и, опустившись на импровизированную кровать, приказала совести не ворочаться ни в голове, не груди, а после сомкнула глаза в попытке завершить этот день крепким сном без сновидений.