***
Облепленный снегом бежевый Бентли, мигая габаритами, медленно полз по узким заснеженным улочкам, как блестящая диковинная капсула времени, занесенная из будущего в тихий зимний городок начала века. Автоматически включился подогрев стекол, и по окнам автомобиля заструились тоненькие ручейки талой воды. Обзор улучшился, но это никак не помогало Крису разглядеть во мраке плохо освещенных улиц хоть что-то. Он тупо ехал по приборам, надеясь, что Хёнджин заметит их сам и выйдет на обочину, подаст какой-то знак, чтобы можно было притормозить и забрать его. Пока Крис ищущим взглядом сканировал толпу по обеим сторонам дороги на предмет нахождения среди одинаковых пингвинообразных фигур в пуховиках самого высокого и красивого – в дизайнерской пуховой куртке Прада, Чанбин задумчиво разглядывал низенькие старинные дома с широкими крышами. В последние полгода он всё своё время проводит в нижнем городе. Постоянно в разъездах, хотя раньше, бывало, неделями не спускался на уровень ниже пятидесятого этажа и пользовался вертолетом чаще, чем собственным автопарком. Живой, дышащий, полный людей с их проблемами и радостями, город становился обыденной реальностью, привычной глазу. Он всё еще помнил, как на излете лета, в свой день рождения, теплой августовской ночью въехал в этот мир суетливой толпы и пропал в зазеркалье неонового сияния улиц. Они с Крисом, как океанологи в сверкающем батискафе, спустившись на самое дно, плыли, разглядывая местную фауну, удивляясь и удивляя. Привлекая внимание или распугивая. — Ты когда-нибудь хотел жить в традиционном доме? Где-нибудь в сельской местности? Вдали от толпы… Чанбин мечтательно улыбнулся, поймав в зеркале заднего вида ошалевший взгляд друга. Крис за рулем, ему не до смеха. Он возит босса по городу в жуткий снегопад, да еще и по таким районам куда лучше и в хорошую погоду не совать носа. Хотя им не привыкать. С тех пор, как Чанбин завел себе нового питомца и возится с ним, будто с ребенком, Крис, превозмогая брезгливость и здравый смысл, таскается по самым злачным местам Сеула, как за здрасьте. Наркоманы, шлюхи и местная голытьба теперь его окружение, примелькавшейся вереницей лиц обнаруживают в своих рядах знакомые янтарные глазенки и сморщенный смешливый носик, усыпанный веснушками… Никогда раньше Крис и подумать не мог, что выцепит взглядом улыбающееся лицо милого мальчика в монолитной толпе простых работяг и нищих и сразу узнает его по тому, как сердце в груди внезапно пропустит удар. — Вон там, — стараясь сохранять невозмутимый вид, произнес он. — Не они? Под неприметной мигающей вывеской, на которой горели не все буквы, создавая какой-то нечитаемый набор символов, стояли двое парней: высокий и низенький. Они обнимались, смеясь и тиская друг друга. Хёнджин был отлично одет по погоде – в теплый длинный пуховик почти до пят, похожий на одеяло с огромным капюшоном из последней коллекции этой зимы. Феликс кутался в какую-то нелепую куртку, напоминающую форму дорожных рабочих, слишком тонкую для промозглой влажной погоды, и к тому же без шапки. Крис, сам не зная почему, смотрел на парня, сцепив зубы и ощущая, как глубоко внутри нарастает непонятная злость. Хотелось выскочить наружу и всыпать мелкому по первое число за то, что ходит в чем попало, а потом сунуть его в тачку и отвезти домой, в теплую квартиру, где он сразу же будет наказан и не выйдет из своей комнаты минимум неделю. И никакого интернета... — Да, останови здесь, — голос Чанбина вырвал Криса из раздумий. Крис слишком резко дал по тормозам, останавливаясь прямо у обочины. От обилия совершенно диких в своей нелепости мыслей он невольно растерялся, но быстро взял себя в руки. Заметив машину, Хёнджин и Ликс, как по команде повернулись, и Крис на несколько мгновений поймал теплый лучистый взгляд парня… Быть может, Феликсу не холодно… Ветра зимы не страшны детям солнца, чьи горячие сердца согревают их изнутри. Феликс смотрел прямо, пристально, дерзко. И улыбался так, словно ему принадлежит весь мир. Словно он не один из многих, затерянных в толпе, одинокий мальчик в бурном море жизни, а капитан собственного корабля, штурман и рулевой, уверенно прокладывающий курс к одному ему известной цели. Парни обнимались на прощание. Хёнджин сжимал плечи Ликса и что-то быстро ему говорил, на что тот лишь согласно кивал. Они сцепились в последнем судорожном объятии и разошлись. Хёнджин бегом побежал к машине. Феликс остался стоять посреди тротуара, глядя ему вслед. Крис, нервно ерзая на водительском сидении, почувствовал, как его ладони внезапно стали влажными, заскользили по кожаной обивке руля. Сердце бешено забилось в тот момент, когда Ликс посмотрел на него сквозь мокрое от снега лобовое стекло… Брошенный малыш на ледяном ветру… Феликс подмигнул мужчине, хищно оскалившись белыми острыми акульими зубками, на мгновение показывая свою истинную суть, глубоко сокрытую под сладкой внешностью милашки. После чего быстро развернулся и в секунду исчез, растворившись в толпе. Только когда Хёнджин распахнул дверь в салон автомобиля, впуская порыв освежающего ветра и сноп кружащихся снежинок, Крис очнулся от наваждения и перестал, как завороженный пялиться в окно. — Привет, малыш, — Чанбин поймал в объятия раскрасневшегося замерзшего Хёнджина. Тот плюхнулся на заднее сиденье к своему мужчине и сразу попал в жаркий плен сильных рук. — Привет, — Хёнджин выдохнул прямо в губы Чанбина, едва успев перед глубоким поцелуем. Крис закатил глаза. — Добрый вечер, Хёнджин, — фыркнул он себе под нос, медленно выкручивая руль, увозя с торговой площади ничего не замечающих, целующихся на заднем сидении его Бентли любовничков. Чанбин совсем потерял голову с этим парнем. А также стыд, совесть и приличную сумму денег. — Хмф, ммм, сдрафствуй, Криф, — улыбаясь, мычал Хёнджин, пока Чанбин целовал его, расстегивая длинный пуховик, мешающий как следует обнять парня. С одной стороны, злит до зубного скрежета эта ванильная патока слюнявых поцелуев. Чанбин с Хёнджином вечно чавкают у него за спиной, и Крис уже в открытую делает погромче музыку в машине, чтобы просто не слышать, как эти двое сосутся, нашептывая друг другу, что успели соскучиться за пару часов. А с другой… Крис бросил короткий взгляд в зеркало заднего вида. Хёнджин сладко хихикал, разомлевший и счастливый. Чанбин грел его бледные руки, растирал в своих больших ладонях, целовал тонкие дрожащие пальцы. Кроме сильного и явного сексуального влечения между ними было то, что случается не так часто, как взаимная страсть – чистая нежность, простое желание приносить радость, облегчать жизнь того, кого… Крис тряхнул головой и уставился на дорогу. Он не верил в любовь, но иногда ему казалось, что она существует. В проблесках, в моментах, в бесконечности…***
Cafe El Cielo – милое местечко в центре, на улице Каросу-гиль, которую часто именуют ‘улицей художников’. Эта популярная прогулочная аллея, по обеим сторонам которой высажены длинные ряды деревьев гинкго, особенно прекрасна осенью. Золотисто-желтые листья, формой напоминающие веер, во время листопада танцуют в воздухе, кружась вокруг своей оси. На этом фоне получаются отличные кадры фотосессий и роскошные крупные планы дорам. Небесный концепт заведения воплощен в инстаграмном интерьере, украшенном люстрами в виде пушистых, как сахарная вата, облаков, подсвеченных разноцветными диодами, и полностью прозрачных стенах, создающих иллюзию обилия пространства и воздуха в небольшом, по сути, помещении. Но по-настоящему популярным это место сделал не миленький кавайный стиль и не доступные напитки отличного качества, и даже не оригинальные градусные коктейли, а слух о том, что персонал в кафе набран из моделей агентства YG K+, которое находится буквально в паре кварталов. Свое соседство с известной компанией хозяева El Cielo использовали на всю катушку, набрав красивых мальчиков в бариста и официанты, выдав им няшную форму и создав каждому пушистого персонажа, образ которого они должны были поддерживать. — Смотри, твои поклонницы сбиваются в стайки, скоро фан-клуб создадут, — Хёнджин слегка пихнул в бок эффектного широкоплечего парня с лисьими глазами, и тот расплылся в фальшивой улыбке, не имея права выражать недовольство на рабочем месте. Он смотрел на группу первокурсниц за столиком у входа и услужливо кивал им как китайский болванчик, вызывая радостное хихиканье у своих фанаточек. — Господи, зачем я только согласился на эту работу, — процедил сквозь зубы красавчик. — У меня от этих ушей голова так чешется… — Ну, тут много платят, Инни, и очень хорошая медицинская страховка, — тихо рассмеялся Хёнджин. Двое высоких парней, вытянувшись по струнке, стояли у стойки бара в ожидании, когда клиентам что-то понадобится. Сегодня по залу работают новенькие: Инни – лисенок и Джинни – ласка. Стандартная форма каждого официанта в этом заведении имела в комплекте атрибуты личного персонажа: красивые пушистые ушки с креплением на ободке, бантики, ошейники, хвосты и даже перчатки в виде лапок, что было крайне неудобно в работе, но нравилось клиентам. На бейджике, сделанном в виде золотой пластинки, подобной той, что вешают хозяева на своих питомцев, были написаны имена, больше похожие на клички: Инни, Джинни, Минни, Ханни и тд. Помимо обслуживания, персонал был обязан фотографироваться с посетителями, но без фамильярности. Быть очень вежливым, даже послушным, но не трогать посетителей и пресекать попытки прикасаться к себе. И никогда, ни при каких обстоятельствах не флиртовать с гостями. Старший менеджер Чхве при каждом удобном случае повторял, что гости – это не клиенты. Клиенты в борделе. На что Хёнджин всегда улыбался, но никто не понимал почему. Быть ходячим фетишем и уворачиваться от попыток сблизиться или потрогать – та еще задачка. Парней в кофейню нанимали только совершеннолетних, спортивных, ростом выше среднего. Никакого лишнего веса, прыщей, брекетов, татуировок на видимых местах. Только подтянутый пресс, широкие плечи, красивые руки и сладкие лица. Отбор на место был настолько строгим, что создавалось впечатление, будто тут не официантов набирают, а новую группу айдолов, чтоб, нацепив им пушистые уши и ошейники, сразу махнуть с гастролями в тур. Сперва азиатский регион, а уж потом и мировые площадки. Хёнджин, когда пришел устраиваться, сразу прошел все отборы. Ему даже не посоветовали перекрасить волосы, отбелить зубы или сделать лазерную шлифовку лица, что было стандартной практикой при приеме на работу, где важна внешность. Едва увидев, ему сразу предложили место и оклад, который трудно получить законно парню без образования и минимальной квалификации. Устроившись в это райское местечко на свою, по сути, первую официальную работу, Хёнджин был окрылен. Всем улыбался, внимательно слушал менеджера, учился обращаться с кофемашиной, радостно носил круглые белые уши и никогда не жаловался. Ему оформили страховку, включавшую дантиста. Выплачивали деньги раз в неделю, бесплатно кормили, а главное, видели в его внешности просто инструмент для заработка. Никто не домогался его, не делал грязные намеки и даже не пытался прикоснуться. Хёнджина не спрашивали об ориентации, личной жизни, наклонностях. Коллеги и начальство вели себя строго в соответствии с нормами трудового кодекса. Впервые в своей жизни Хёнджин даже с биркой питомца и в дурацких пушистых ушах ощущал себя частью коллектива и человеком, у которого есть помимо обязанностей, еще и права. Ближе к вечеру столики заполнялись активной в соцсетях молодежью, и почти каждая компания вела свою трансляцию онлайн, рассказывая об очередном напитке недели или ивенте, которые в El Cielo устраивались постоянно. Хёнджин кружил между столиками, без устали разнося коктейли и пироженки. Ассортимент в кофейне был не большой, но вполне разнообразный. Тяжелых блюд не было. В основном кофе, сладости, легкий перекус и алкогольные коктейли ближе к вечеру. Инни, словно местная звезда, фоткался с девочками, которые группировались вокруг него, как планеты вокруг солнца. Высокий, жилистый, с правильными чертами лица и совсем не сладкой мордашкой, он выглядел слишком горячо, одетый, как перекачанная лисичка в форме официанта. Ободок с ушами он надевал не аккуратно, как все остальные, а просто небрежно убирая им назад свои выбеленные до холодной платины волосы. Это смотрелось немного по бунтарски, особенно вкупе с его вечно строгим выражением лица. Инни хороший парень, но выглядит плохим. Лисы всё же хищники. И девочкам это нравится. Шум, гам, веселая музычка и сладкий до приторности запах десертов… Прозрачные, как и всё в этом кафе с нарочито невесомым интерьером, двери распахнулись, впуская поток ледяного воздуха снаружи. Все невольно притихли, и даже музыка, казалось, слегка сбавила обороты. Невысокий солидный мужчина в дверях скинул теплое пальто и повесил его на пластиковую вешалку у входа. Он тихо разговаривал с кем-то по гарнитуре – в левом ухе у него был небольшой внутриканальный наушник-вкладыш. Окинув взглядом зал, он на мгновение задержался на гибкой фигуре Хёнджина и прошел за отдельный столик в дальнем углу. Хёнджин давно обратил внимание, что где бы не появлялся Чанбин, все вокруг почему-то немели и смотрели на него. Мужчина, не прерывая разговора со своим незримым собеседником на том конце связи, спокойно шел мимо суетливых малолеток, и те сканировали его рентгеновскими взглядами, щелкая ценниками в широко распахнутых глазах. Это так очевидно. Встречают по одежке – старая истина. — Ебать мой хуй, не знал, что в эту заводь заплывает такая крупная рыба, — почти интимно шепнул Хёнджину Инни. — Ты глянь только. У него Вечность на руке… Вечность? Хёнджин не сразу понял, что его внимательный расчетливый коллега имеет в виду часы Aeternitas Mega стоимостью от пяти до семи миллионов долларов, в зависимости от модели и ремешка. Пока Хёнджин зависал, наблюдая, как все дружно провожают скромнягу миллиардера взглядами, Чанбин устроился за столиком и поманил его к себе. — Джинни, детка, иди скорее, — Инни пыхтел, пихая в руки Хёнджину планшет с меню. — Не тормози, втюхай ему самое дорогое, что у нас есть в ассортименте. Натянув дежурную улыбку, Хёнджин на ватных ногах двинулся к Чанбину. Он был вполне доволен своей должностью и местом работы. Но сейчас ему почему-то стало жутко стыдно из-за своего нелепого вида. Этих дебильных ушей, стремной бирки, убогого костюма с жилеточкой. Чанбин в шикарном костюме с бриллиантовыми запонками, в начищенной до блеска обуви ручной работы, сделанной на заказ, смотрелся чужеродно и дико в дешманском пластиковом интерьере кричащих цветов, который только тупые подростки и могут считать привлекательным. Вся эта безвкусица годна только для фоточек в инсту с хештегом #yummy #instafood. — Здравствуйте, — Хёнджин вежливо поклонился, тиская планшет с меню потными от волнения ладошками. Чанбин не предупредил, что заедет. До конца рабочего дня оставалось не больше часа. Видимо, мужчина освободился раньше и решил выпить чего-то горячего и подождать Хёнджина в кафе, чтобы после вместе уехать. — Добро пожаловать. У нас сегодня прекрасный выбор согревающих напитков. Чанбин улыбался как ни в чем не бывало. Хёнджин наверняка боится, как бы он не выдал факт их близкого знакомства. И поэтому ведет себя, будто они незнакомы. Всё-таки рабочее и личное надо разделять. Что ж, это вполне разумно. — Добрый вечер, — Чанбин откинулся на стуле, поддерживая игру. — Джинни? Верно? — В уголках глаз залегли веселые морщинки. Слегка щурясь, он прочел надпись на бейджике. — Принесите мне, пожалуйста, что-нибудь не сильно сладкое, на ваш выбор. И безалкогольное, я за рулем. Самое дорогое, что есть в этом заведении. Если мне тут понравится, я буду чаще у вас бывать. — Не любите сладкое? — расплылся в улыбке Хёнджин. — Не хочу портить себе аппетит, — Чанбин расстегнул пиджак и выложил на стол телефон. — Рассчитываю на десерт чуть позже, — он понизил голос до хриплого шепота. — Когда вы закончите работу. Последние слова потонули в гуле музыки и голосов. Но Хёнджин уловил их, прочел по губам и вспыхнул, заливаясь краской. Он быстро поклонился и, развернувшись, двинулся к стойке бара за напитками. — Ну? Что ему сделать? — лисьи глазки хищно скалился, глядя, как Чанбин облизывает взглядом спину Хёнджина, пока тот не видит. — Золото Сингапура, — он нервно кинул так и не пригодившийся планшет на стойку. — И черничный маффин. В их кофейне было множество сортов кофе и сладких безалкогольных напитков, молочных коктейлей или чаев с тапиокой. Но ценник был в среднем стандартный для столицы. Плюс минус пару тысяч вон. Самым дорогим напитком в El Cielo был золотой императорский чай стоимостью три тысячи долларов за килограмм. В пересчете на чашки выходило порядка тридцати долларов за чашку золотистого, искрящегося на свету напитка. А с учетом, что заваривался он и подавался целым чайником, выходило триста долларов за небольшой чайничек, что было баснословно дорого для молодежной кафешки, пусть и в центре столицы. Этот чай привез из Китая владелец заведения, желая понтануться и разнообразить меню. Никто его не заказывал и не пил. Не было желающих отвалить такие бабки за чаёк с кексиком. — Ты уверен, Джинни? По-моему он даже меню не смотрел. Он точно хочет чаю за бешеные деньги? Хёнджин обернулся, бросив долгий взгляд на Чанбина. Подушечки пальцев покалывало от напряжения. Это так занятно – вести себя, будто незнакомцы с человеком, с которым вы близки уже достаточно давно. Словно открываешь его с новой стороны. Чанбин вновь разговаривал через наушник и что-то печатал в телефоне. Конец года. Крис еще на днях сетовал, что у них очень много работы. Но даже будучи настолько занятым, Чанбин находит время для своего любовника. У Хёнджина свело ноги в сладком спазме возбуждения. Он рефлекторно сжал бедра, ощущая, как тянет живот от разливающегося тепла внизу. — Да, уверен. — Смотри, — хитрый прищур на красивом лице Инни делал его уже не милым лисенком, а демоническим кицунэ. Он качал головой и пристально смотрел на Хёнджина так, словно начал о чем-то догадываться. — Если гость будет недоволен, сам с ним разбирайся. Разведешь его на бабки, как бы отрабатывать не пришлось. Хёнджин тихо рассмеялся. Было бы неплохо, если бы Чанбин зажал его тут где-то в туалете и потребовал свое. Он бы отработал. С удовольствием…***
«Жду в машине» высветилось на экране телефона в тот момент, когда Хёнджин уже переоделся и собрался выходить с работы. Конец рабочего дня выдался суматошным. Народу было много. Он носился между столиками вертким хорьком, полностью оправдывая свое прозвище в заведении. Весь взмок и едва не потерял свои милые ушки вместе с ободком. Чанбин наблюдал за ним, обжигая такими явными плотоядными взглядами, что когда мужчина рассчитался и ушел практически перед самым закрытием, сменщик Хёнджина задумчиво произнес: — Странный какой-то мужик, — в пустом зале после закрытия Инни снимал отчет по выручке, чтобы сдать смену. Хёнджин складывал упаковки салфеток в баре на завтра. — Пялился на тебя весь вечер. Ты заметил? — Я ног не чувствую, — вздохнул Хёнджин. — Столько народу было. Я вообще ничего не замечал. — Может, он маньяк? Подкараулит тебя на своей тачке, заманит и увезет в неизвестном направлении… Они оба шутили и смеялись, но смех Хёнджина был нервным. Он хотел побыстрее выйти с работы, чтобы сесть уже в эту самую тачку и быть увезенным куда угодно… На улице было совсем темно, ветер рвал провода, кружил колючей снежной метелью, заметая мостовую. Хёнджин медленно шел вниз по улице, кутаясь в куртку, как в одеяло. Черный Бентли континенталь подрулил к обочине, фары вспыхнули, бликуя дальним светом. Хёнджин остановился, наблюдая, как опускается стекло автомобиля. — Вас подвезти? — в полумраке салона было почти не видно лица Чанбина, но влажный блеск глаз выдавал его с головой. Хёнджин рассмеялся, наклонившись к открытому окну и заглядывая в салон. Эта игра определенно начинала ему нравится. — Я сяду к вам в машину, а вы меня завезёте в укромное место и сделаете что-нибудь… хмм… неподобающее. Даже мой сменщик заметил, как вы весь вечер пожирали глазами мой зад. — Сделаю, — кивнул Чанбин. — Сразу, как вы окажетесь внутри, заблокирую двери и на полной скорости буду гнать в сторону моста. Там сверну вниз к опорам, на пустырь. И всё. Вы в ловушке. И вашей сладкой заднице придется несладко. Я думал о своем десерте всё то время, что наблюдал за вами в этих милых ушках и форме официанта. Хёнджин дернул на себя ручку двери, даже не дослушав. Сел в машину и пристегнулся, пока Чанбин поднимал стекло и давил на газ, выполняя свое обещание, ведь он человек слова.***
Они действительно уехали под мост, как тайные любовники, которым негде встречаться, или нетерпеливые извращенцы, что не могут дотерпеть до дома и потому трахаются в машине. Хёнджин хотел бы продолжить играть незнакомцев. Начать возмущаться, когда Чанбин завез его в тихое безлюдное место и, заглушив мотор, сразу начал лапать. Посопротивляться для вида, пока мужчина снимал с него куртку и раздевался сам… Чанбин прижимал его к себе, гладил его ноги, целовал в ушко, облизывая и горячо дыша. И Хёнджин, как ни старался, противиться и сдерживаться даже ради возбуждающей игры не мог. Ему так сильно захотелось быстрого грубого секса в тачке, без прелюдий и слов, что он сам начал расстегивать брюки Чанбина, чтобы поскорее коснуться его горячей напряженной плоти. Строить из себя невинного мальчика, попавшего в ловушку опытного хищника, у Хёнджина не получалось от слова совсем. Он слишком явно хотел, слишком нервно стягивал с мужчины белье, освобождая член. И, едва коснувшись, ощутив в ладони упругую теплую твердость, сразу начал дрочить Чанбину и стонать в поцелуй, закатывая глаза и отдаваясь процессу. Чанбин крупно задрожал, по телу растекались волны возбуждения. Хёнджин такой отзывчивый и жадный… Всегда. Такой желанный. С трудом прервав мокрые поцелуи, Чанбин прихватил парня за шею сзади, запуская пальцы в его волосы. Хёнджин непонимающе хлопал глазами, пока мужчина всего несколько мгновений рассматривал его растерянное сладкое лицо, влажные губы… Чанбин с силой потянул Хёнджина вниз, заставляя его наклониться к члену, и почти ткнул лицом себе в пах. — Не стесняйся, детка, — прошептал он. — Бери в рот. Хёнджин сладко всхлипнул, неуклюже мазнул языком по головке и, обхватив губами, сразу попытался взять поглубже, до горла. Чанбин откинулся на сиденье, переводя его в положение полулежа, медленно опуская спинку назад. Так можно было удобнее вытянуться, расслабиться, отдаться ощущениям. Придерживая Хёнджина за волосы, слегка подталкивая, насаживая ртом на свой член, Чанбин неглубоко трахал его, давая возможность привыкнуть. Хёнджин давился и постанывал. Торопился заглотить до основания и помогал себе рукой. Сосал несдержанно и жадно, пачкаясь в слюне и выделениях, пошло хлюпая, заполняя собственными глухими стонами салон автомобиля. — Развратный, грязный мальчик, — Чанбин поглаживал парня по волосам и не убирал руки с его головы, контролируя процесс. — А кажешься таким невинным. Трахать твою сладкую глотку просто охуенно. Хёнджин поперхнулся от члена в горле и собственных стонов. Слезы брызнули из глаз от напряжения и невозможности нормально дышать. Чанбин разогнался и хрипло, рвано дышал, как большое животное, загнанное в ловушку своей похоти. Он мог бы мучить парня долго, периодически снижая темп и вынимая, но не хотел. Хотел кончить, сбросив первоначальное напряжение, и после взять Хёнджина сзади, не раздевая до конца, также быстро и жестко. — Глотай, малыш… — вцепившись в волосы Хёнджина, Чанбин вогнал глубоко и замер, вжимая парня лицом себе в пах. Хёнджин задохнулся и начал судорожно сглатывать, стимулируя горлом член мужчины. От этих сильных сосущих спазмов Чанбин кончил спустя несколько минут, едва не задушив уже плывущего от гипоксии Хёнджина. Восхитительное чувство… когда воздуха остается лишь на пару секунд, и ты уже на границе сознания, не понимаешь, что делаешь. И тут тебя выкидывает назад в реальность. В легкие врывается кислород. Ты распахнут весь, словно одно сплошное удивление и шок от того, насколько прекрасно просто дышать… Хёнджин, зареванный и мокрый, с истерзанными распухшими губами и бешеным взглядом, стоил того, чтобы смотреть на него бесконечно. Но Чанбин пересилил себя, чтобы доставить удовольствие другому. Пока Хёнджин в прострации хватал ртом воздух и скулил, он откинул пассажирское кресло в горизонтальное положение и толкнул парня лечь на бок. — Потерпи, я немного растяну тебя, — Чанбин стянул с него брюки вместе с бельем до колен, сразу раздвигая ягодицы и оттягивая пальцами дырку, разминая сжатые мышцы входа пока лишь снаружи. Хёнджин только кивал, послушно дожидаясь, пока Чанбин достанет одноразовый пакетик смазки и разорвет его, сразу выливая всё себе в ладонь. Горячие скользкие пальцы, словно щупальца, проникали повсюду, обхватывали член, гладили промежность, заполняли внутренности. Хёнджин уткнулся лицом в сложенные перед собой руки и от нетерпения прикусывал свое предплечье. Чанбин жестко дрочил ему и растягивал сзади, используя много смазки, которая через минуту уже была буквально везде: между ног, на бедрах, ягодицах. От этого беспрерывного скольжения изнутри и снаружи Хёнджин терялся в слишком сильной стимуляции и мог бы кончить просто от пальцев и дрочки. Когда он уже был почти на грани, Чанбин перестал его трогать, словно специально. Хёнджин хотел уже было возмутиться, но не успел, ему перехватило дыхание и сразу вышибло мозги от распирающего чувства проникновения. Прихватив его за бедра, Чанбин натягивал его сладкую задницу на свой член, переходя, наконец, к долгожданному десерту.***
Снегопад к ночи усилился. Одинокий автомобиль под мостом замело окончательно. Так что окна и панорамная крыша были полностью залеплены снегом. — Поедем ко мне? — шепнул Чанбин. — Продолжим в кровати. Удовлетворив первичный голод, они привели себя в порядок, как смогли, и лениво валялись, обнимаясь на разложенных сидениях. Хёнджин обвил руками шею Чанбина и целовал его, прижимаясь всем телом, закидывал на него ногу. — Полежим еще немного, — выдохнул он. — Я не могу. Так хочу твоих объятий. Полежи со мной. Он уткнулся мужчине в шею, и Чанбин вновь подумал о том, что волновало его уже давно. — Хёнджин, — позвал он тихо. Коснулся ладонью спутанных влажных волос парня, слегка погладив. — Мы можем попробовать жить вместе. Я ведь уже говорил. Тебе не обязательно снимать квартиру. Эта тема уже поднималась. Совсем рядом, в Чхондам, у Чанбина был необжитой, но шикарный особняк, купленный, как один из многих, ради вложения денег в недвижимость, постоянно растущую в цене. Они могли бы въехать и жить там вдвоем. Но Хёнджин, испытывающий муки совести и ощущавший себя должником, как мог, пытался быть самостоятельным. Однако расставаться с Чанбином даже на несколько часов с каждым днем становилось всё труднее. Оба занятые работой и повседневными делами, они дошли до того, что занимаются сексом в машине, уже не в силах побороть тактильный голод и нужду в друг друге. — Скоро Новый год, — тихо произнес Хёнджин. — Я бы очень хотел всё, что было, оставить в прошлом. Это глупо, быть может. Но я постоянно думаю о рубеже, который я должен перейти, чтобы двигаться дальше. — Мой отец всегда говорил, что нельзя в Новый год входить со старыми долгами, — усмехнулся Чанбин. — Я не суеверен, но отчасти понимаю тебя. Если ты до сих пор переживаешь о деньгах… Чанбин умолк, слушая, как тяжело вздыхает Хёнджин. Его голос зазвучал глухо, сдавленно, словно откуда-то из глубины. — Я никогда не перестану думать о том, сколько ты сделал для меня. Как многим я тебе обязан. Но сейчас я не об этом, — Хёнджин слегка отстранился и поднял глаза, встретившись взглядом с Чанбином. — Я должен съездить в Аньян. Мне надо поговорить с Минхо… При этих словах Чанбин стиснул плечи Хёнджина так, что тот невольно поморщился от боли. — Зачем? О чем вам разговаривать? После всего, что случилось, я не имею права отпускать тебя, зная обо всём. — Не отпускай, — мягко улыбнулся Хёнджин. — Поедем вместе. Чанбин замер. Он сам себе боялся признаться, что не хотел бы отпускать Хёнджина не только потому, что боялся, что Минхо причинит ему боль, покалечит или как-то навредит. Но и потому, что жутко ревновал. Иррационально, как дурак. Прекрасно понимая, что всё это бред. Испытывать подобное глупо. Но сердце не слушало доводы рассудка. Внутри у Чанбина всё горело от желания свернуть шею старшему брату Хёнджина, чтобы уничтожить всё, что с ним связано. Перелистнуть эту страницу и закрыть тему раз и навсегда. — Ты хочешь сказать ему в лицо, что больше не вернешься? — Чанбин не умел читать мысли, но уже хорошо знал своего любимого мальчика. Все эти разговоры о рубеже, Новом годе, новой жизни… слишком очевидно. — Хочу… — прошептал Хёнджин. — Должен… Если бы Чанбин мог, то отказал бы Хёнджину. Запретил, надавил бы на него, используя весь свой авторитет. Отговорил от этой глупой, опасной затеи. Но, к несчастью, Чанбин ничего не мог запретить тому, кого полюбил не за что-то, а вопреки всему.***
Хёнджин много думал в последние месяцы. В конце октября, когда у Минхо был день рождения, вместо того, чтобы ехать к брату, как всегда, Хёнджин уехал с Чанбином на Чеджу. Уже свободный от долгов и почти восстановившийся после клиники. Уже тогда ему время от времени становилось не по себе от того, что Минхо узнает о выплаченном долге, о том, что кто-то потратил настолько значительную сумму, чтобы освободить его младшего. И сделает выводы. Поймет всё так или иначе. От этих мыслей становилось не по себе. Хёнджин не боялся. Когда-нибудь Минхо выйдет, и им всё равно придется поговорить. То, что старший не оставит его в покое, Хёнджин отлично понимал. Где-то в параллельной реальности их общей психопатической связи он навсегда останется только вещью своего хозяина… За две недели до нового года Хёнджин с трудом поменялся сменами с одним из парней на работе и взял выходной, чтобы съездить в Аньян. Обычно надо было подавать прошение за неделю или десять дней до визита. Разрешение подписывал начальник тюрьмы, и ты мог приехать к своему родственнику на свидание. Хёнджин заполнял форму на сайте исправительной колонии и получал на руки печатную форму уже когда приезжал по факту. Джисон всегда занимался оформлением всех бумаг и был весьма дотошен в этом деле. Поэтому Хёнджин за все два года не получил ни одного отказа в свидании. Всё было гладко. На этот раз организацией занялся Чанбин лично. Он же и повез Хёнджина в Аньян на машине. Низкое зимнее солнце заливало светом заснеженные склоны гор, сверкающие, словно покрытые россыпью мелких страз. — Представляю, что обо всем этом думает Крис, — Хёнджин задумчиво смотрел в окно на бесконечно тянущиеся снаружи горные хребты. — Если дословно, то: Вам обоим нехуй делать, — усмехнулся Чанбин. Он был за рулем и не отрывал взгляд от дороги. Они почти приехали. По левую сторону уже тянулись вереницы одноэтажной застройки городских окраин. — Со мной ты таскаешься по притонам, тюрьмам и больницам, — Хёнджин взглянул на Чанбина. — Но это в последний раз. Обещаю. Я больше никогда не стану причиной неприятностей и проблем для тебя. Я хочу начать с чистого листа. Быть может, стоило остановиться, обнять Хёнджина и сказать ему, что он вовсе не причина всех бед и несчастий, а источник трепетной радости, необходимый, как воздух, всегда и везде. — Начнем вместе, — Чанбин прибавил скорость, желая как можно быстрее достигнуть цели. Закончить всё разом. Разорвать этот порочный круг боли, из которого Хёнджин так пытается вырваться физически и морально. Вместо сопливых утешений Чанбин поддерживал и разделял стремление Хёнджина найти в себе силы для последнего рывка.***
Каждый раз, когда Хёнджин посещал тюрьму города Аньян, алгоритм его действий и чувств был всегда одинаков. Но в этот раз всё было настолько иначе, что ему казалось, он приехал в иное место в параллельном мире, где он не обычный человек – раб системы, а тот, кто эту систему нагибает, имея как вздумается. Их с Чанбином встретили у главных ворот и сопроводили мимо пропускных пунктов для простых граждан в просторный холл в центральном корпусе. Там Хёнджин мельком увидел бледное лицо начальника спецблока А. Джисон ничем не выдавал себя. Был сдержан и спокоен, как будто не знает этого высокого красивого парня в окружении суперинтендантов, к которому было невозможно подступиться. О том, что к ним едет какой-то столичный хрен с горы, ради которого за пару дней всю тюрьму поставили на уши, Хан знал. Но когда понял, что этот кто-то – его давний и весьма близкий знакомый, то был на грани паники. Их общие дела, незаконные и грязные, являлись тайной, при случае способной уничтожить всех троих. Минхо нечего терять, он приобрел бы новый срок и не более того. А вот Джисон с Хёнджином за наркоту в составе организованной группы присели бы рядышком, как нехуй делать. Из чего Хан вполне резонно сделал вывод, что Хёнджин не такой дурак, чтоб всех их сдать. Так и вышло. Хёнджин приехал к брату, но не обмолвился ни словом о наркотрафике, как не сказал и того, что с ним делали в этих стенах. В отдельной комнате с отличной звукоизоляцией, без окон и камер, но с огромным пуленепробиваемым стеклом, разделявшем помещение надвое, Хёнджин желал бы остаться один, без свидетелей. На что Чанбин дал добро, скрепя сердце. Он, как никто хотел взглянуть на человека, которого Хёнджин так любил и боялся. Так ненавидел, но не мог не посетить. В последний раз… Больничная белизна стен и тишина… Хёнджин невольно вздрогнул, услышав, как массивная железная дверь за его спиной жестко лязгнула, закрываясь. Тут было светло, как в операционной. Лампы дневного света тихо шипели высоко над головой. Это комната для допросов. Обычно тут проводят очные ставки, при которых потерпевшие или боятся, или не хотят, чтобы к ним приближались и могли хоть как-то коснуться. Встреча именно в таком формате была единственным условием Чанбина для поездки сюда. Чтобы Минхо не смог физически дотронуться до собственного брата. Огромная прозрачная стена разделяла их, позволяя посмотреть друг другу в глаза, поговорить, приблизиться. Но вместо тепла обжигающих ладоней они с Минхо могли ощутить лишь безразличный стеклянный холод. Хёнджин подошел к стеклу, неотрывно глядя на залитую искусственным холодным светом пустоту напротив. Минхо еще не пришел, его вели по коридорам скованного и под охраной, как особо опасного заключенного спецблока. Почти по наитию, инстинктивно Хёнджин коснулся стекла, словно желая согреть его теплом ладони, передать свой телесный жар тому, кого ждал… Несмотря на деструктивный характер их связи, она была нерушима как скала, и они оба это понимали. Хёнджин желал бы разорвать ее и искренне пытался это сделать. Поэтому и пришел сюда. Он ждал, что Минхо будет в ярости, начнет колотиться о стекло, в бессильном отчаянии выльет всю грязь, что имеет в душе, и тем самым оттолкнет, исказит свой образ равнодушного ледяного принца печали. Так самому Хёнджину было бы легче. Дверь распахнулась, и охрана пропустила вперед широкоплечего парня в наручниках и серой тюремной робе. Одного взгляда было достаточно, чтобы перестать дышать. Хёнджин не видел брата больше трех месяцев. Никогда с самого детства они не расставались так надолго. Даже когда Минхо был под следствием, Хёнджин навещал его в камере предварительного заключения и приходил на каждый суд по его делу, чтобы просто взглянуть ему в глаза. Малахитовые озера, прекрасные, но холодные. Минхо спокойно прошел внутрь и остановился посреди комнаты, не доходя до стекла, дожидаясь, пока дверь с его стороны закроется и все ненужные свидетели оставят их с Хёнджином наедине. Разделенных, но всё равно близких. Хёнджин льнул к стеклу, как щенок, который хочет, чтоб его забрали из приюта. Минхо не приближался, зная, что от невозможности коснуться брата ему сорвет крышу, а он, как мог, старался не выдать своих чувств. Он весь горел в смертельной ярости, давно осознав, что задумал его младший. — Привет, Минхо… Хёнджин не выдержал первым. Со стороны ему показалось, Минхо или вкинутый, или под препаратами. Тот был так страшно равнодушен, лицо как маска, и даже взгляд был мягким и пустым. — Привет, малыш, — Минхо улыбнулся и размял шею, нарочито медленно двигаясь. Наручники на его запястьях жалобно звякнули, чем тут же привлекли внимание Хёнджина. Тот уставился на руки Минхо в непонимании. — Да, я тоже не знаю, нахуя их нацепили, — Минхо шагнул к стеклу. — Я ведь и так не смогу тебя достать. Хёнджин смотрел, как Минхо идет к нему, и чувствовал нарастающую пульсацию крови в висках. Дыхание учащалось, а зрачки расширялись. Он знал, что Минхо его не тронет. Сквозь динамики, установленные в верхней части стекла, голоса звучали чисто, но с эффектом отдаления. И это тоже было своеобразным барьером между ними. Умом Хёнджин всё понимал, но всё равно не мог с собою справиться. Минхо приблизился вплотную, позволяя себя разглядеть, привыкнуть, считывая такие знакомые реакции на красивом лице Хёнджина. Тот изменился. Неуловимо, но явственно. Снова этот сияющий ореол удовлетворения и сытости. Словно мелкодисперсный хайлайтер, невидимый на коже, но дающий естественный перелив. Кто-то гладит этого милого котика по шерсти, хорошо кормит и искренне заботится. Кто-то любит его. Всем сердцем. Которое Минхо хотел бы вырвать голыми руками… — Прости, что не приехал на твой день рождения, — Хёнджин улыбнулся, изо всех сил стараясь сдерживать дрожь в пальцах. Минхо прислонился к стеклу лбом, словно пытаясь его прохладой унять жар. Он был так близко, но в то же время недосягаем. Идеальная бледность его кожи, манящий излом капризных губ… Хёнджин смотрел и смотрел, пытаясь запомнить навсегда, сохранить в своей памяти, вместо того, чтобы вырвать этот образ с корнем, выбросить и забыть. — Нет, — усмехнулся Минхо. Он качал головой, но как будто терся лбом о стекло. Его немигающий взгляд облизывал Хёнджина бесстрастно и нагло. С восхитительной холодностью, от которой кожа покрывается мурашками. — Простить тебя у меня вряд ли получится. Хёнджин закусил губу и коснулся пальцами стекла. Так, словно хотел погладить брата по щеке. Они оба буквально липли к разделяющей их прозрачной преграде. Их тянуло магнитом как всегда. — Что ж, тем хуже для тебя, Минхо, — понизив голос, произнес Хёнджин. — Копить обиды – не лучший вариант. Я предпочитаю отпустить… — Твои предпочтения меня не волнуют, — Минхо потерся щекой о стекло, следуя за пальцами Хёнджина. — Если ты еще не в курсе. Он поднял взгляд, и Хёнджин даже сквозь стекло ощутил сладкую боль ожога. Минхо прекрасно скрывает эмоции. Всегда это умел. Хёнджин искренне восхищался этой сверхспособностью, которой сам не обладал. Но глаза, пламенеющие злобой, выдавали его. — Тэян сообщил тебе, что долг погашен? — Хёнджин лизнул свою верхнюю губу. — Я больше не работаю на клан Ю и завязал с наркотой. И со всем этим дерьмом… — Под всем этим дерьмом ты, очевидно, подразумеваешь меня? — Минхо рассмеялся неожиданно счастливо, без тени сарказма. Его младший показывает зубки. А это действительно занятно, несмотря на то, что внутри из-за этого вспыхивают ядерные грибы всесжигающей ненависти. — И тебя в том числе, — кивнул Хёнджин. — Я принял решение покончить с прошлым. С кланом, с наркотиками. И с тобой, раз уж на то пошло. Между нами всё кончено. Хёнджин очень старался говорить твердо, спокойно, легко. А выходило рвано и нервно. Неуверенно. Внутри у него всё дрожало. По большей части потому, что Минхо, казалось, не воспринимал его слова всерьез и даже не злился. Относился к этому как к капризам ребенка, которого надо отвлечь или отшлепать, и он забудет о своем нелепом бунте. — Какая пошлость, — Минхо поморщился. Повел плечами, привалившись к стеклу в показательно небрежной позе. — Тупые фразы из дорам – это абсолютно твое, принцесса. Так же как и это дешевое представление с нелепыми понтами. Поставить на уши тюрьму, притащиться сюда, чтобы продемонстрировать мне, что за тебя впрягаются. Отдельная комната, стекло – идиотизм, — Минхо оскалился, глядя в лицо Хёнджина, не отрываясь. — Нашел себе богатого ублюдка, способного пускать пыль в глаза и сорить деньгами ради твоей упругой жопы, и считаешь, меня это удивит? Жаль, что ничего нового я, видимо, не увижу. То, что за тебя готовы платить – не новость. Ты как был блядью, так ею и останешься. И нет разницы, сколько дают за твою дырку – тысячу вон или полмиллиона баксов. Хёнджин вспыхнул, сцепил зубы и молча смотрел на Минхо. Тот был зол. Но недостаточно. Никакой истерики. Словно он не терял в этот самый момент человека, которому когда-то говорил, что любит. Из них двоих Хёнджин был единственным, кто испытывал чувства? Слова Минхо и его поведение ледяным дождем обрушивались на сердце, и Хёнджин невольно оторопел, понимая, что вовсе не этого ждал от своего брата. — Я никогда не хотел этого, — Хёнджин, когда ехал сюда, думал, что Минхо будет тем, кто сорвется и начнет брызгать ядом. Но на красивом лице старшего не было и тени отчаяния. А вот сам Хёнджин уже с трудом сохранял спокойствие. — Ты меня в это втянул. Я не стремился ложиться под кого бы то ни было за деньги. — Конечно, милый, — Минхо расплылся в сладко-приторной улыбке. — Ты бедный маленький ягненок. Невинное дитя. Тебя растлили злые дяденьки, и ты пошел по рукам не по собственной воле, а по принуждению. Только я что-то не помню, чтобы ты плакал, отмываясь в ванной, как жертва насилия, или бежал в полицию в поисках защиты и справедливости. В памяти почему-то остались только твои крики: да, да, еще, сильней и глубже. — Я был малолетним идиотом, — огрызнулся Хёнджин, ощущая дикое желание скрести ногтями по стеклу в напрасной попытке вцепиться в бесстрастное идеальное лицо Минхо и стереть это ледяное выражение абсолютной уверенности. — Я любил тебя… я был наркоманом… не соображал ничего. Он задыхался от обилия слов, рвущихся наружу, но застревающих в горле осознанием полной нелепости любых оправданий. Хёнджин следовал за Минхо слепо и подчинялся безоглядно. Сам шагнул в пропасть и никогда не возражал старшему, даже когда на утро после оргий шел в ванну вскрывать себе вены. Ни разу не сказал ни слова против. А теперь пеняет Минхо, что он его сделал таким. Сделал. Но только потому, что сам Хёнджин ему никак не помешал. Сам позволил, сам виноват… — Любил? — Минхо сощурил свои болотные глаза и слегка наклонил голову. — Был наркоманом? Ох, принцесса, я смотрю, ты совсем потерял связь с реальностью. Ты наркоман и никогда им быть не перестанешь. Думаешь, тебя промыли в больничке и всё? Ты чист? И не мечтай, малыш. Вас бывших не бывает. Я это тебе не раз говорил, но ты упрямо тупишь и пытаешься лгать всем и самому себе. А думаешь при этом только о наркоте. Кроме дури у тебя есть лишь я. И ни один богатый хуй в твоей никчемной жизни этого не изменит, — Минхо усмехнулся. — И любить ты всегда будешь только меня. Мы повязаны кровью. Мы братья. Ты мой. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Я только вошел в эту гребаную комнату, а ты уже потек. Стекло слюнявил, прилип к нему, как извращенец, которому разрешили смотреть, но не трогать. Совсем отстойно тебя трахает твой папик? — Минхо откинул голову, провел большим пальцем по своим губам, сминая их, растягивая, искажая лицо в болезненной томной улыбке. — Или он настолько старый и уродливый, что ты даешь ему, уткнувшись мордой в подушку, представляя кого-то другого? — Хватит! — Хёнджин ударил ладонью по стеклу, вместо того, чтобы влепить пощечину брату. Тяжело дыша и стараясь унять сердцебиение, он смотрел, как Минхо равнодушно ухмыляется, мягко, почти снисходительно. — Думаешь, я тебя осуждаю? — Минхо прильнул к стеклу, почти касаясь прозрачной поверхности губами. Когда он говорил, оно запотевало, покрываясь мутной влажной дымкой. — Я жутко зол, меня рвет на части от того, насколько ты тупой и бесстрашный. Что аж решил приехать и сказать мне прямо о том, что собираешься кинуть меня после всего, что обещал, в чем клялся, ползая у моих ног как собака. Но судить тебя мне никогда не приходило в голову. Я и так всегда знал, что ты конченый. Тупая дырка. Ты всегда был похотливой маленькой дрянью. Ненасытный в своем блядстве, идеальная шлюха. Минхо умолк, и в напряженной вязкой тишине, которую можно было буквально резать бритвой, они оба замерли, вновь прижимаясь к стеклу. Утопая в глазах друг друга. Хёнджин глотал слезы, ощущая, как лопаются внутри натянутые канаты, связующие его с прошлым, горьким и сладким. Таким родным, таким обманчивым. Ему хотелось умереть. И он вполне был к этому готов. Зависимый глупый мальчик, некогда безумно влюбленный в прекрасного зеленоглазого парня с каменным сердцем, сегодня умрет в этой комнате, среди белых стен, под мерное шипение ламп дневного света. Хёнджин оставит здесь себя, того, кем он был когда-то, и выйдет отсюда другим человеком. — Знаешь, Минхо, — прошептал он тихо, но этот слабый шепот эхом разносился по огромному гулкому помещению. — Я и сам раньше думал, что я вот такой, как ты говоришь: развратный ублюдок, думающий только о членах. Мне на каком-то этапе действительно это нравилось и постоянно было мало. А ты повторял и повторял, и снова, и опять… Но я давно уже понял, что всё это ты внушал мне от страха, — прозрачные глаза Хёнджина были полны слез. — Ты так боялся, что потеряешь меня, что я пойму, что мне не место с тобой рядом, и поэтому без конца макал меня в грязь, ожидая, что так я никогда не смогу выбраться из этого болота. Ты и на наркотики меня подсадил только из-за того, что иначе я никогда не опустился бы на то дно, где ты хотел меня видеть. Я, как абориген, отдал тебе всё, что имел, за дешевые пластиковые бусы. Ты прав во всём, кроме того, что я всегда буду зависимым. И от тебя в том числе. Это не так. — Хёнджин улыбнулся сквозь слезы. — Дальше я сам. Прощай… Минхо ясно видел решимость в глазах младшего. Видел, как Хёнджина кроет, но он держится. Поступая по совести, уходит не втихаря, как крыса, пряча глаза, а честно попрощавшись, не стыдясь своих слез. Его чистое, открытое лицо, щемящим образом, высеченным на сердце, останется таким навсегда. Даже закрыв глаза, Минхо не перестанет его видеть. Хёнджин испытывал боль при расставании, но, словно хирург, отсекал ненужное, чтобы дальше жить и дышать свободно. Спасая себя, выбирая себя. Если бы он знал, что творится у Минхо внутри в тот момент, когда, разорвав бесконечный зрительный контакт, Хёнджин развернулся и пошел к дверям, то поседел бы от страха. Минхо, бесспорно, умел держать себя в руках и демонстрировал это умение на высшем уровне, глядя, как его любимый пес оставляет хозяина, которому еще вчера лизал руки, уходит, не оглядываясь, с каждым шагом обретая способность снова дышать полной грудью. — Не споткнись, детка, — тихо бросил он в спину брату. Хёнджин остановился у дверей и в последний момент обернулся, чтобы взглянуть на Минхо. — Там порог высокий. Смотри под ноги, — Минхо кивнул на пол возле двери. Порог там действительно был сильно выступающим. Легко споткнуться. Лишь после того, как Хёнджин вышел, хлопнув тяжелой дверью так, что разделяющее комнату огромное стекло завибрировало, Минхо резко выдохнул и согнулся в болезненном спазме беззвучных рыданий. Ему физически было больно дышать. Само существование в один миг превратилось в страдания заживо горящего на костре собственных чувств человека. Еще недавно имевшего смысл и цель, а сейчас вдруг лишенного всего. Так ощущается потеря любви тем, кто имеет несчастье любить лишь однажды. У однолюба нет права на ошибку. Выбрав неверную стратегию, он проигрывает всё. Такие люди всегда ставят на зеро и либо срывают джекпот, либо разоряются и выходят в окно. Минхо медленно сполз по стеклу на пол. Сел на колени, прислонился щекой к прозрачной преграде, за которой минуту назад он мог видеть Хёнджина, а теперь там была лишь белоснежная пустота. Задыхаясь, Минхо хватал ртом воздух, с каждым вдохом ощущая только боль. Чтобы жить, нужно дышать. Но как это делать, если всё внутри рвется и пылает. Кислород питает это пламя, замыкая круг невыносимых мучений. Выйти в окно? Хороший способ. Действенный. Но, даже проиграв всё, что имел, Минхо был горазд обмануть судьбу. К тому моменту, как Джисон открыл ему дверь, чтобы вывести из комнаты допросов и сопроводить обратно в блок А, Минхо уже встал на ноги и держал спину ровно. Он прокусил себе внутри щеку до боли, ощущая металический привкус крови на языке. Такой отрезвляющий и чистый. Необходимый. Бледное лицо Хана, напряженное, испуганное, показалось даже забавным. Минхо выдавил улыбку, пугающе безразличную, но это был оскал решимости и отчаяния. — Отведи меня туда, где я могу их увидеть. Минхо, не дожидаясь Хана, шагнул к выходу, словно он тут конвоир, а не заключенный. Джисон рванул за ним, и они вместе вышли в коридор. — Какого дьявола? Минхо постой! — Джисон схватил его за локоть и, гремя наручниками, развернул к себе лицом. — Их? Мы ходим по краю. Твой сладкий братец, похоже, тебя кинул. Ты хоть знаешь, кто его привез? Тут всё начальство до сих пор в шоке и не скоро отойдет. Самое время и нам сидеть тихо, не отсвечивать. — Я хочу увидеть Джинни с тем человеком, — спокойно произнес Минхо. — Сделай это для меня. Плачу сто тысяч. На лице Хана были написаны все его чувства. Внутренняя борьба, страх быть раскрытым и жажда наживы. Минхо, как никто умел с одного только взгляда определить слабое место человека. Так гениальный музыкант расчленяет мелодию, с математической точностью выверяя идеальную формулу гармонии. Так же знатоки человеческих эмоций видят тайные желания других и играют на этом, словно музыку извлекая именно то, что им в данный момент нужно. Джисон – беспринципный, горячий парень. Ему не западло пойти на преступление, пощекотать себе нервишки, главное, чтобы при этом его репутация оставалась незапятнанной. А что в нашем мире позволяет всегда выходить сухим из воды, даже после самых ужасных злодеяний? Всё верно. Деньги. С помощью этой волшебной бумаги можно всем заткнуть рты и закрыть глаза. Остаться невинным ангелом и честным человеком, при этом купаясь в крови. Хан ввязался в весьма сомнительную дружбу с убийцей и наркоторговцем исключительно из-за денег. Их с Минхо маленький грязный бизнес, прикрываемый авторитетами на зоне, круговой порукой всех заинтересованных лиц, приносил приличный доход, и перекрытие каналов поставки грозило потерей покровительства криминала, как и огромных сумм, к которым Джисон уже привык, живя все последние полтора года на широкую ногу. — Сто тысяч долларов? — будучи человеком дела, Хан не заключал договоров впопыхах. — Естественно, не вон, — отрезал Минхо. — Давай резче. Бабки не проблема, ты же знаешь. Время – деньги. Эту истину Джисону не нужно было объяснять. Он это и сам усвоил как дважды два. Хан быстро огляделся в пустом гулком коридоре, мгновенно ориентируясь, сканируя пространство, высчитывая, где ближняя точка, из которой они могут беспалевно осмотреть парковку возле главного корпуса. — На лестницу, — Хан пихнул Минхо в плечо, разворачивая его на сто восемьдесят градусов. — Иди за мной. Они сорвались с места и почти бегом двинулись к лестнице на второй этаж. Джисон шел уверенно и быстро, бесшумно, как охотник в осеннем лесу. Поднявшись наверх, они оказались в просторном длинном коридоре, полном света из-за огромных, в два человеческих роста, арочных окон вдоль всего перехода. — Если нас тут застукают, скажу, что выбрал этот путь, потому что лифт был занят, долго не приходил, — бубнил себе под нос Джисон, вышагивая на середину коридора. Минхо шел за ним, взглядом рыская по окнам, ища того, кого хотел увидеть. Далеко внизу, как на ладони, была парковка для посетителей, почти пустая, и потому заметить на ней двоих людей даже с такого расстояния было легко. Минхо резко остановился, зацепившись взглядом за высокую гибкую фигуру Хёнджина. Тот медленно брел к припаркованному неподалеку черному Бентли. Кутаясь в пальто и слегка наклонив голову. Следом шел невысокий крепкий мужчина, темноволосый, с широкими плечами и спортивной фигурой. Явно не старый и далеко не урод. Он приобнял парня за плечи и гладил его, что-то спрашивал, заглядывая в лицо. Хёнджин остановился, кинулся ему на шею и обнимал так, словно не мог себя сдержать, словно ему не терпелось прильнуть всем телом и… — Сотка – приличные деньги, — тихо шипел над ухом Джисон. — Подкину тебе за это еще и информацию к размышлению. Мужик этот, который сосется с твоим братом, владелец корпорации SIG. Ему 30, его имя Со Чанбин. И денег у него как грязи. Минхо много раз видел, как Хёнджин добровольно трахался и кончал под другими. Целовался и брал в рот у нескольких людей. Ему пихали во все отверстия и самого облизывали с головы до ног. Но никогда это зрелище, каким бы развратным оно ни было, не причиняло такой обжигающей, дикой боли, как почти невинный поцелуй в порыве. Хёнджин целовал этого героя без плаща, чья суперсила – деньги, и улыбался сквозь слезы. Счастливо. Искренне. Как ребенок… — Какую сумму ты, Джисон, счел бы достаточной для того, чтобы пойти на серьезное преступление, после которого уже не сможешь вернуться к прежней жизни? В отличие от шипящего в гулкой, полной света тишине Хана, Минхо говорил четко и спокойно, чеканя каждый слог. Не боясь быть услышанным. — Замолчи! — выдохнул Хан, ощущая, как сердце заходится в груди от страха. Минхо смотрел на то, как Хёнджин с Чанбином, наконец расцепившись, садятся в машину. — Помоги мне выйти на волю, и я отдам тебе все свои деньги, Хан, — на красивом лице Минхо блуждала безумная улыбка психопата. — Хочешь знать то, что не известно ни одной живой душе? Сколько я спиздил у мафии за все годы работы на клан Ю… — Блядь, — Джисон со всей силы толкнул Минхо так, что тот едва устоял на ногах. — Завали ебало. Пошли отсюда. Поговорим позже. В другом месте. Минхо отчаянно сопротивлялся, пока Хан тащил его прочь из коридора. Он никак не мог перестать смотреть вслед удаляющемуся автомобилю, на котором младший уезжал от него навсегда.***
Какова цена человеческой жизни? И чем ее измерить, если эта жизнь – твоя собственная? Джисон был достаточно смекалист, чтобы понять, откуда ветер дует. Ближе к вечеру, когда всё утихло и начальство разъехалось по домам, на территории тюрьмы Аньян, как водится, по ночам просыпалась мафия и власть менялась. Начальник охраны блока А был главным в своей вотчине и мог спокойно ходить где угодно и разговаривать о чем хотел, предварительно выключив записи камер. Хан медленно шел по коридору, направляясь к пустым, затихшим душевым в отдаленном помещении. Ночью тут не было никого, кто бы мог ненароком погреть уши и узнать, о чем они с Минхо будут разговаривать. Впрочем, в общих чертах Джисон уже знал, что конкретно предложит ему его друг и подельник. Побег, организация которого целиком и полностью ложится на плечи Хана. Затея трудновыполнимая, но в случае успеха способная принести немалые дивиденды. Так сколько же всё-таки стоит жизнь? Бросить работу, службу, лишиться своей личности, став в одночасье другим человеком. Сбежать, нарушив закон, поставить на кон всё и… выиграть? Или потерять всё по глупости, перейти из разряда законопослушных граждан в ранг криминала, среди которых бывших копов ненавидят, а вертухаев особенно. Свои отвернутся, а среди бандитов всех мастей ты будешь вечно презираем. Самая низшая каста преступников – предатели системы, ее бывшие рабы. Любой отморозок, прирезавший бабушку за дозу, будет выше тебя. Право имеющий пред дрожащей тварью. В полумраке душевой мутный лунный свет лился в окна, причудливо бликуя на глянцевой плитке пола и стен. Где-то гулко капала вода из подтекающего крана. — Минхо? — Джисон замер, прислушиваясь. Он обладал почти звериным чутьем и слухом. Всегда был внимателен к деталям и редко упускал что-либо из виду. Но Минхо, словно тень, сливался с темнотой, ничем не выдавая своего присутствия. Растворялся в пустоте, становясь ее частью. — Я здесь. В самом темном углу, на границе лунного луча вспыхнул зеленый огонь глаз. Тьма зашевелилась, принимая очертания человеческой фигуры. Минхо стоял, привалившись к стене, задумчиво глядя в окно, за которым в чистом безоблачном небе сияла луна. — Луна красивая сегодня, малыш, — хмыкнул Хан, подваливая, сунув руки в карманы. Минхо тихо рассмеялся и покачал головой. — Красивая. Очень… Джисон приблизился вплотную и встал рядом, почти интимно прижимаясь к спине Минхо. Так ему было удобнее шептать, понизив голос: — Я тут думал и никак не возьму в толк. Неужели ты настолько мразь, что смог грабануть клан и выставить собственного брата должником, имея бабки? Джисон никогда не задумывался о том, что у Минхо могли быть деньги в достаточном количестве, чтобы оплатить долги своей семьи. Но, судя по последней информации, это было действительно так. — Ты пришел читать мне нотации, или мы поговорим о деле? — Минхо ухмыльнулся, бросив взгляд на Хана из-за плеча. — Я хочу миллион, — шепнул Джисон. — Наличными. Но только чистыми. Новые документы и чтоб без глупостей. Хочешь выйти отсюда, я тебе легко это устрою. Мне лишь нужны доказательства, что ты не кинешь меня, и деньги я получу без проволочек. — Какой ты жадный мальчик, Ханни, — смех Минхо словно шелест ветра в листве. — Миллион долларов за то, что ты откроешь мне пару дверей и вывезешь из города? Как начальник охраны ты тут бог и царь до самого рассвета. Тебя никто не остановит. Это будет слишком легко. — Легко? — фыркнул Хан. — Детка, я ради тебя стану изгоем. Преступником. Меня объявят в розыск, не пройдет и нескольких часов. Выехать из города – полдела. А вот затеряться в толпе – уже проблемка посерьезней. — Ради меня? — Минхо развернулся к Джисону, и теперь они стояли лицом к лицу в двусмысленной близости их общего телесного пространства. — Я польщен этой низкой, но такой сладкой ложью. Ты – продажная тварь, Ханни, и меня это полностью устраивает. Ради денег пойдешь на что угодно, правда, милый? — Минхо резко подался к Хану. Схватил его за шею и притянул с себе так, что они с первого вдоха разделили одно дыхание на двоих. — Я хочу выйти как можно скорее. Устрой мне это, и я в долгу не останусь. Отдам всё, что имею. Миллион, так миллион, как пожелаешь. Торговаться не будем. Я займусь документами и договорюсь о том, где нам залечь на дно. После рассчитаемся и разбег. Ты меня не знаешь, я тебя тоже. — Складно поёшь, — выдохнул Джисон. — Только я не твой дебильный братец, и мне начхать на твои сопливые обещания. Предъяви мне свои счета. Хочу знать, когда и как я получу бабки. Всё до секунды мне распишешь. Где ты их возьмешь, когда передашь, будут ли они отмыты настолько, что мне не о чем волноваться. Если я хоть на йоту усомнюсь в тебе, Минхо, можешь нахуй идти со своими левыми схемами. Я рискую всем и мне не с руки… Хан не договорил, Минхо так сильно сдавил его шею в своей хватке, словно хотел сломать. — Вот что мне в тебе нравится, Ханни, ты сопли не разводишь, — от нервного напряжения у Минхо стучали зубы. Хан не должен сорваться с крючка. Он единственный, кто может вытащить отсюда. — На таких расчетливых ублюдков мало у кого встает, но в делах вам просто нет цены. Незаменимые кадры, удобные во всех отношениях. Можешь не волноваться, я распишу тебе всё посекундно. Удовлетворю тебя, мой меркантильный друг. Не доебешься. И счета ты мои проверишь, и аванс на неделе тебе занесут. Наликом чистым, только из прачечной. Как накрахмаленные простыни, воняющие кондиционером для белья. Могу поспорить, это твой любимый запах после медицинской вони йода или хлорки. — Получу гарантии, тогда и поговорим, — Хан с силой отпихнул от себя Минхо, ощущая, как ноет шея. На коже сто процентов останутся синяки от цепких пальцев. — Пока я решаю финансовый вопрос, узнай мне всё об этом Со Чанбине, — холодно произнес Минхо. — Где они с Джинни свили гнездышко разврата, интересует меня в первую очередь. На несколько минут в залитой лунным светом душевой повисло тягостное молчание. Минхо и Хан смотрели друг на друга, думая каждый о своем. — Похоже, ты собрался навестить своего брата? — усмехнулся Хан. — Много бы я дал, чтобы пойти с тобой и присоединиться. Представляю, что ты сделаешь с ним за то, что он свалил, кинув тебя гнить в тюрьме. — Хоть мне и импонирует твоя натура извращенца, но наши с Хёнджином счеты – дело семейное. Никого не касается, что я буду делать со своей вещью…