Общие места памяти

А враги — гора горою, мимо нас глядят устало Они вовсе не герои, но огромные, как скалы И холодные, как льдины, — не воюют, а скучают Мы бы всех их победили, только нас не замечают

      Ах, а как все начиналось! Поттер очень быстро начинает клевать носом — и оставшиеся пару десятков минут в ванной старост они ведут едва ли осмысленную беседу. Так, скорее просто болтают, не заговаривая ни о чем потенциально небезопасным. Контролировать это скорее приходится Драко — что уж взять с пьяного героя.       Когда они, постоянно оглядываясь по сторонам, все-таки выбираются из подчищенной поттеровским заклинанием (вышло с… третьего раза) ванной старост, становится совершенно ясно, что Поттер совсем пьян. Вот в слюни. Еще одна секунда, и или останется спать где-то под ближайшей дверью, или кому-нибудь попадется.       — Доберешься? — судорожно оглядываясь, спрашивает Драко. Нет, не забота, но попадется один, выволочка будет грозить обоим.       Уже задав вопрос, Драко ловит себя на том, что здесь, кажется, прокололся. Во-первых, так бы не сказал вымышленный персонаж, коего он изо всех сил пытался играть, слишком много заботы для этого амплуа. Идеализированный Драко из фантазии не делает ничего, чтобы помочь другому, он — принц в высоком замке, это его нужно добиваться. Во-вторых — ну не впервые же Поттер так напивается.       Хоть Драко и был совершенно убежден в том, что провожать героя нет никакого смысла, что-то внутри твердило, мол, в такой ситуации проявление заботы — не блажь, не привилегия, а обязанность. Мало ли что.       — Нет нужды.       — Уверен? — глядя на то, как Поттер, кажется, путается в ногах, Драко ощущает себя виноватым. Сам завел шарманку, сам настоял на том, чтобы народный герой быстрей напился.       Все-таки, в отличие от самого Драко, он пил совсем не крошечными глотками. Да и тот, несмотря на такую меру предосторожности, тоже едва ли не пошатывался уже.       — Ладно, — можно было бы сказать, мол, «пошли мне записку, что все нормально», и сделать это отчаянно хочется, — надеюсь, с утра ты не пожалеешь и не поведешь себя как сопливый третьекурсник, решив просто избегать меня эдак до самого выпуска.       Драко переворачивает все в шутку, но у него и вправду есть опасения — они остаются с ним ровно до момента, пока он не ложится в кровать, явственно ощущая на себе последствия как распития, так и уже ставшего довольно критичным недосыпа.       Сегодня Драко засыпает быстро и спит без сновидений. ***        Утро наступает слишком быстро — зачарованные часы будят Драко раньше привычно-обыденного «за полчаса до завтрака»: время очередного организационного собрания по поводу пятничного визита в Хогсмид. Обычно ему удавалось вставать хотя бы минимально заранее, и теперь приходится собираться совсем уж впопыхах, ведь остается всего с десяток минут до факультетского собрания в гостиной. Все, конечно, будут зевать, кто-то придет в пижаме, но Драко себе этого просто не может позволить. Конечно, ни у кого уже не возникло бы вопросов, и он сам не то, чтобы как-то плохо отнесся к не самому блестящему виду собственного старосты в семь утра. Но ситуация меняется, стоит ему самому оказаться в центре события — себе куда сложней дать любую поблажку.       Вместе с утром приходит и стыд. Определенно стыдно за свои действия, настолько, что Драко начинает перебирать в голове всех людей, с которыми возможно общался Поттер. С кем он мог бы?.. Если вовсе пошел к нему, Драко, то в списке вполне мог оказаться и Блейз. Поттер не казался человеком, излишне увлекающимся закупками в самом Хогвартсе — так обычно делали все-таки те, кто воспринимал школу как возможность в том числе и скрыться от родительского контроля. Поттеру было не от кого бежать.       Ладно, почему тогда он мог знать о Блейзе? Драко продолжает думать об этом, пока чистит зубы и умывается, заранее зная правильный ответ… Да все, блин, об этом знают. Все знают, что Блейз — сын той еще аферистки, даже не нуждаясь в доходе, ему необходимо делать деньги. И чем больше, тем лучше, и тратить их тоже на всякую ерунду. Равно как и его мамаше, конечно. Главная ценность — блистать. А Драко не в курсе последних выходок Блейза исключительно потому, что сам отказывался обращать хоть какое-то внимание на происходящее вокруг — отнюдь не из-за меньшей доступности школьного «черного рынка» и полупубличной информации о его главном герое.       А если совсем серьезно — со слишком большой вероятностью Поттеру некому сказать, по крайней мере — это не то, чем гордиться следует, в такой сплетне нет никакой бравады. Может, только лишь та самая декларативная «неправильность», но будучи вложенной в уста Поттера, она станет для Драко только более комплиментарной, и разрушительной только лишь для репутации «золотого мальчика».       Ему удается появиться в гостиной даже слишком рано, на самом деле, и его встречают всего несколько зевающих студентов. Даже Слизнорт подтягивает только через пару минут — конечно, с чашкой кофе. Интересно, он вообще знает о существовании кружек? О нет, даже старомодностью едва ли можно объяснить совершенно патологическое стремление даже с собой напитки брать не в чем-то удобно, а в фарфоре. Ладно-ладно, это клинический случай, чего еще можно было ожидать?       Слизнорт как обычно напоминает утку-мамашку — или селезня, Мерлин его разбери, все равно мелкотня, вне зависимости от гендерной идентичности пожилого преподавателя, следовала за ним подобно выводку желтых и пушистых утяток.       За последние пару лет — и, может, вовсе за последние двадцать, он едва ли изменился, только бубнеж с каждым годом становится все менее понятным. Драко вылавливает отдельные слова. Ежемесячный визит в Хогсмид, да. «Это не правило, это привилегия». И, конечно, это все — полная глупость, ведь за крайне редкими исключениями в виде серьезных «хвостов» по учебе и особенно наглых нарушений дисциплины, вопрос визита решается на уровне родителей. И обычно пишется оно один раз и на весь год, зачем администрации взбрело в голову снова собирать разрешения опекунов на посещение Хогсмида? Да еще и со всех студентов? Серьезно, он сам был уже год как взрослым по закону, и с него все равно требуют такой бумаги, равно как и с остальных «восьмикурсников». Что за глупости-то такие?       Ладно. Не начинаем скандала и держим лицо — Драко чуть раздраженно поднимается с видавшего виды стула, пытаясь изобразить на лице что-то благообразное и менее вымученное, чем выражение «я явно не выспался и совсем не рад вас видеть, но раз надо…».       «Так, мелкотня…»       Ладно-ладно, Драко Люциус, извольте-с собраться и постараться получить хотя бы минимальное удовлетворения от обладания едва ли всравшейся символической властью над малышней.       — Должен поддержать профессора Слизнорта — сообщаю всем ученикам третьего курса и старше о том, что ежемесячные визиты в Хогсмид являются привилегией и поощрением, и к ним не будут допущены уличенные в нарушении правил ученики.       Драко переводит взгляд на малышню — весьма очевидно, что к их лицам прилипло совершенно скучающее выражение. Ладно, формальное объявление не только не обязано, но и не может быть развлекательным — ну, разве что если ради него студентов-слушателей не сняли с занятий.       Ладно, хорошо, из ситуации надо извлечь хоть что-то полезное — кто там старосты курсов помладше? Едва ли кто-то из них хочет мелко поднасрать самому Драко Малфою… Нет, хочет конечно, определенно хочет, милое дело — мелко подгадить Пожирателю, проигравшему, кому-то типа живой инкарнации Лорда в глазах многих, лишь по большой милости директрисы не отстраненной от занятий и не переданной на поруки дементорам как дополнение к батюшке.       — Также напоминаю, что разрешения родителей или других законных представителей в письменной форме и за подписью строго необходимы. Достоверность этих документов будет проверена посредством наложения заклинания.       Никакая собака не посмеет отобрать у него шанс прожить хотя бы что-то похожее на опыт старшекурсников — пусть и в таком искаженном, поломанном виде, — где уже взрослому Драко отчего-то нужно будет доставать разрешение родителей на прогулку, формально безопасную даже для тринадцатилетнего шкета.       — Разрешения учеников других факультетов также будут переданы старостами школы лично мне.       Он добавляет это исключительно для какого-то пустячного устрашения и в целях повышения собственного авторитета. Пусть только попробуют. ***       Слизнорт не сразу заваливает его бумагами, дает вечер передышки, но под них все равно придется отвести львиную долю завтрашнего дня, может, прогулять какой-то урок, придумать, в каком публичном пространстве он будет готов их принимать, и даже проверять некоторые подписи. Драко не было никакого интереса в том, чтобы мелко нагадить кому-нибудь случайному, по крайней мере потому, что все-таки осознавал, знал на своем опыте, что такое строгое воспитание.       Направляясь снова на астрономическую башню, Драко улыбается сам себе, но скорее не себе-настоящему, не себе-воображаемому, а тому Драко из детства, который был запечатлен на колдографиях. Который не понимал, куда уходят взрослые, почему медленно сходящий с ума дедушка постоянно злой и называет его словами, которые родители просят не запоминать. Кем хотел быть Драко из прошлого? Перед ним было три примера — и все они говорили, мол, «только не вырасти как я». Даже сейчас Драко был бы готов обменяться с жизнью с любым из них — с матерью, с отцом, с крестным. Как будто бы их положение было в любом случае лучше. Ему не раз приходилось слушать о том, что дед, Абраксас, растратил все семейное состояние на Лорда, что как-то пришлось им выплывать и выкручиваться. Ситуация совсем не нова и весьма типична для большинства древних родов, конечно, но говорить о таком не принято. Еще больше не принято, пожалуй, только делать это при помощи маггловских денег.       С ним никогда не говорили об этом подробно. Скорее, вся ситуация с деньгами и их источниками до нынешнего момента укладывалась в простое и понятное «тебе не следует об этом беспокоиться». Торговля предметами искусства, не столько фамильными реликвиями, сколько артефактами стремительно меняющегося маггловского искусства. Мама всегда куда-то уезжала, часто писала письма из Парижа или Сан-Франциско, крестный кричал на отца из-за того, что отец все время игнорирует какие-то дела по работе, отец жаловался на крестного и рассказывал, что в бумагах всегда пишут только самое скучное. А потом Драко уже оказался в Хогвартсе, но больше в их делах так и не разобрался. Разве что, как только это стало возможно, у него оказался и маггловский счет в дополнение к открытому по его рождению магическому, родительский наказ «не пренебрегать этими деньгами», и на этом как будто и все.       Детство было полно маггловских вещей, а лондонские квартиры матери и отца менялись с течением его детства, постепенно обрастая самыми модными предметами быта. Неизменным оставался только Мэнор, сама необходимость находиться в котором ассоциировалась исключительно с окончательным приходом Лорда. Теперь Мэнора не существует — на его месте стоит позднесредневековая постройка, вызывающая ощущение стойкого дежа-вю: она отдаленно напоминает «волшебный дедушкин дом» из детства, декларативное «семейное гнездо», не более того — все чары с поместья сняли, включая и самые древние, а последние уничтожила мать, когда сожгла «ебаный гобелен».       До этого случая Драко не знал как звучит мамин голос, когда она ругается.       Не то, чтобы он и подозревал, что она умеет так выражаться.       В Мэноре больше не зажигаются сами собой свечи, а чтобы протопить такую махину без магии, им точно потребовалось бы не меньше трех слуг.       Да уж, не до улыбок, и сколь бы Драко ни хотел сбежать из враждебной ему школы, настолько же он боялся возвращаться ко всем тем «подаркам», которые оставили ему родители. Продолжая подниматься по лестнице, он ускоряет шаг, как только эта мысль приходит в голову — возможно, чтобы ее прогнать. Вот только она, вот зараза, оказалась прилипчивой, и не исчезает даже в тот момент, когда Драко толкает плечом дверь на смотровую площадку.       Даже не оглядываясь по сторонам, не пытаясь высмотреть, нет ли здесь кого лишнего, Драко устраивается в наименее продумываемом холодеющим с каждым днем ветром и, вместе с тем, наименее просматриваемом месте площадки, и ищет свои сигареты.       Родители, дорогие родители… Драко щелкает зажигалкой, пытаясь понять, почему же так злится на них, на всех троих. Минорных обид было очень много, нет, кромешно много, но в целом получалось так, что на маму — за отсутствие, за то, что она так и осталась чужой для него, на отца — за вечные попытки ничего не делать, просто плыть по течению, не обращать внимание ни на кого, кроме собственной персоны. За то, что он все-таки закончит в Азкабане, и даже если Драко сейчас все-таки докричится до матери, если они потребуют амнистии, им на руки выдадут не отца, а его тень, тень, боящуюся шорохов и неспособную продолжать хоть как-то жить, не готовую принимать хоть что-то новое. И на крестного, он был обижен на крестного за то, что тот будто никогда и не вырос из подросткового возраста, не прекратил превращать все в какие-то совершенно идиотские «секретики», которые его и погубили, пытаться сесть на все стулья сразу и выйти сухим из воды.       Но мама никогда не стала бы проводить с ним больше времени, отец не сделал бы ничего по-настоящему альтруистичного, а крестный не сказал бы ни на слово больше необходимой полуправды.       Три ебаных эгоиста.       Крестному было тридцать восемь. Отцу было сорок четыре. Сколько лет было Драко, когда он осознал, что взрослые тоже понятия не имеют, что делать, тоже боятся и делают ошибки? Драко хочется сказать, что ему было семнадцать, но, на самом деле, он до сих пор не может это ни понять, ни принять, сколько ни пытается.       Эти мысли преследуют его слишком часто, чтобы можно было сказать, что все нормально — но Драко просто живет с ними, просто переключается. Сейчас — просто шарится глазами по смотровой площадке, снова никому не нужной из-за окутавшего Хогвартс тумана. Видит пепел, застрявший между фрагментами каменной плитки. Поттер, все-таки Поттер? Неужели так быстро проспался, или молодость и такое пока что ему прощает?       Он все-таки избегает Драко? Или, наоборот, думает, что это Драко его избегает? Нет-нет, это все-таки слишком сложная логическая цепочка для Поттера, слишком уж держащаяся на чем-то вроде социальных приличий — едва ли этого стоит ожидать… ***       Драко постоянно ожидает, что они где-нибудь столкнутся: на завтраке, куда он влетает в последнюю секунду исключительно для того, чтобы влить в себя уже порядком остывший кофе с разбавленным молоком, в коридорах, в общем туалете главного учебного корпуса, наконец, на уроках.       Должны же у них уроки пересекаться?! Определенно должны — не зря Драко уделил, может, даже чрезвычайно много времени вопросу сверки расписания. Не для того, разумеется, чтобы караулить Поттера, он все-таки еще не окончательно поехал крышей, а чтобы его фантазии выглядели реалистичнее. Чтобы можно было совсем в них погрузиться и не вылезать вообще никогда. Вчера казалось, что и жизнь начинает обретать какие-то черты схожести с фантазией, но полное отсутствие Поттера в поле зрения заставляло возвращаться в реальность, делать вид, что Драко есть хоть какое-то дело до истории магии, что он на самом деле знает, какие предметы возьмет для сдачи на ЖАБ.       Поттер ловит его на выходе из аудитории, в которой давно путающийся и столь же давно покойный профессор-призрак в целом проигнорировал существование перерыва, и тот оказался санкционированным самими студентами, постепенно выползающими в коридор. Ловит Поттер его вполне буквально — хватает за рукав и утягивает за собой дальше в коридор, туда, где нет студентов в таких количествах.       — Ты нашел записку?        Голос Поттера звучит совсем не так уверенно, как прошлым вечером, и Драко остается только изобразить немало удивление на своем лице.       — Какую записку, Поттер? Понятия не имею.       Возможно, его голос звучит чересчур холодно и раздраженно. Ну, каким еще он может быть, учитывая то, сколько дел навалилось — спасибо Слизнорту. Но, по правде, это звучало как оправдание, и на деле Драко куда больше заботило то, что разговор происходит только сейчас. Ведь Поттера он пытался «выловить» с самого утра, а тот будто бы бегал от него весь день — от ужина осталось от силы минут двадцать, а он только появился!        Поттер заметно мрачнеет:       — Понятно. У меня в любом случае есть к тебе дело — приходи на Башню сразу после ужина.       — Л-ладно? — Драко пытается выровнять голос, совсем не понимая, что произошло, но как будто бы что-то пошло слишком не по плану. Какая-то часть его явно ощущает, что сейчас Поттер просто выскажет, в какое неприятное положение поставил его Драко, и они, конечно, договорятся никому не сообщать о прошлом вечере.       — Или можешь не приходить. Решай, короче.       Поттер явно после этой фразы порывался уйти драматично и загадочно, вот только на ужин им приходится идти в одном направлении. Драко не слишком хочет давать ему возможность поактерствовать — а потому тоже ускоряет шаг, но неловко почему-то становится и ему самому. Драко даже был готов испытать еще больше неловкости на самом ужине — что, черт возьми, происходит? — вот только уселись они оба так, что, чтобы взглянуть на Поттера, ему бы пришлось ну слишком заметно разворачиваться. Не просто вертеть головой, а поворачиваться едва ли не всем корпусом — и получилось бы совсем до смешного неловко. Приходится насильно заставлять себя смотреть только в тарелку, иногда выговаривая что-то ну совершенно невразумительное, поскольку младшие ученики так и норовили завалить его вопросами о том, в каком формате приносить разрешение родителей на посещение Хогсмида, отказ от них же от проведения прививки, просьбы скорректировать учебный план и поменять состав СОВ.       Наверх — на Башню, Драко пропускает Поттера вперед себя. Судя по тому, что за столом он не успел провести и десяти минут, сожаления накрыли его даже сильнее.       Как… Удивительно?       Драко невольно начинает выдумывать теории, пока идет сам, но слишком заостряет внимание на одной, уже звучавшей в его голове, полностью посвященной тому, что Поттер все-таки пожалел. Что игра закончилась, так и не начавшись по-нормальному. Еще несколько пролетов самобичевания, и можно будет с этим заканчивать, правда? В тайне Драко надеется, что так и произойдет, что воспоминание окажется настолько неприятным, что у него получится как-нибудь выкарабкаться из фантазий, и, может, начать уделять внимание реальным вещам. Например, ЖАБ’ам, только крайне успешная сдача которых окажется для него «путевкой» в университет.       Когда Драко снова налегает плечом на дверь, ее явно тянут с другой стороны, в результате чего он едва ли не падает на смотровую площадку.       — Ну ты, — сдавленно выругиваясь, Драко сразу же вытаскивает пачку, зубами вытягивая одну сигарету, и пытается продемонстрировать Поттеру, что тот, вообще-то, явно как-то не совсем правильно себя ведет.       Но, впрочем, судя по нахмуренным бровям, тот и без того это понимает. Или, может, слишком замерз, вместе с тем переживая удивительный опыт похмелья. Драко пока не доводилось ощущать его во всей красе — но судя по его наблюдением за взрослыми, серьезно «болеть» можно даже не один день. Все зависит от усердия и от возраста.       Поттер и очень усерден в своих возлияниях, и все еще очень молод — возможно, эти факторы все-таки друг друга пока компенсировали.       — Дело? — спрашивает Драко, поджигая сигарету. Рядом с Поттером ему не занимать бравады, а потому он даже не пытается спрятаться, курит открыто. Наверное, его все-таки хорошо видно из крыла школы.       — Ерунда. Подделаешь мне бумажку в Хогсмид?       В ответ на такую реплику хочется картинно закатить глаза. Ну, в таком удовольствии Драко совсем не может себе отказать.       — Конечно, гений, подделаю, но я всегда считал, что ты и без разрешения куда хочешь пролезешь.       Драко улыбается, и очень надеется услышать, зачем на самом деле его судя позвали. Черт возьми, ну не из-за бумажек же? Нет, как-никак, подделка документов и фальсификация подписей — едва ли не их фамильный талант, но не от Поттера же это слышать, в самом деле?       — Просто впишу в списки, о’кей? Насколько знаю, у тебя в принципе нет какого-то легального опекуна, да и по возрасту не положено.       Звучит немного жестко, но Драко и не пытается смягчить голос. Вот до этого момента тон не вызывал у него самого вопросов, и хотелось себя скорее похвалить. Но Поттер в ответ на реплику передергивает плечами, так, будто ему зябко. Или тревожно. Черт, что случилось? В каком месте Драко прокололся?       — Слушай, это правда… Очень странно. Признавайся, правда, чего ты хотел?       И Драко очень пытается при этом не выглядеть так, будто оказывает какое-то… Снисхождение? Это было бы неправильно, пусть так бы и повел себя идеальный персонаж в его голове. Но выходило как будто не по-человечески, как будто бы таким образом Драко отказал бы в субъектности не только себе.       — Ты передумал и хочешь попросить меня никогда и никому не говорить о вчерашнем, правда? — Драко выдавливает из себя догадку и отводит взгляд.       — Вообще-то, — голос Поттер звучит неожиданно серьезно, — я все обдумал, и…       Он ковыряется в карманах какое-то категорически неприличное количество времени, прежде чем вытаскивает совершенно мятую бумажку.       — Я положил это рядом с подсвечником по пути сюда, думал, ты нашел, и решил отморозиться.       — От чего бы?       Одна бровь Драко приподнялась, и ему пришлось запретить себе еще и руки на груди скрестить для дополнения образа. Сердце, на самом деле, отчего-то начало колотиться сильнее, и возникало ощущение, будто он никак не может вдохнуть или выдохнуть полной грудью.       Чертов Поттер решил разыграть символическое предложение — вот же! Даже на одно колено опустился, на глазах изумленной публики из одного человека протягивая Драко ту самую записку на манер кольца.       — Ты пойдешь со мной в Хогсмид завтра, но так, чтобы все вокруг подумали, что это по любви, и произошел большой скандал?       Порядком обомлевший Драко с пару секунд смотрит на это цирковое выступление вытаращенными глазами, быстро чешет кончик носа одним пальцем, и уже собирается сказать что-нибудь минимально осмысленное, но только открывает рот — сразу же срывается на смех. И Поттер начинает смеяться вместе с ним, все еще сидя на одном колене, вероятно, собирая абсолютно всю грязь и пыль с плитки.