***
Не было ни дня, когда Ван Чжи не стремился бы попасть в дом Суй. Эта обитель тепла и уюта всегда прельщала его — Ван Чжи и сам не понимал до конца, чем именно. Ему просто было радостно наблюдать за тем, как Дун-эр и Тан Фань проводят время за вэйци или за разгадыванием очередной загадки. Ван Чжи нравилось пробовать кулинарные шедевры Суй Чжоу, вместе со всеми за большим столом. Пусть обычно Ван Чжи и приходилось находить предлоги, связанные со службой или расследованием, чтобы наведаться в гости. А всё оттого, что в глазах других, и даже тех, кого он считает друзьями, Ван Чжи должен казаться всесильным. Но в этот раз он сам отказывается от ужина и, как ему кажется, слышит в голосе Тан Фаня печальные интонации, совсем не сочетающиеся с его обвинительной речью: — Братец Суй сегодня готовит мой любимый соус! Это нельзя пропускать ни под каким предлогом, командующий Ван! — магистрат Тан звучит рассерженно, или, по крайней мере, пытается звучать именно так, — что ж, значит, мне больше достанется. Ты же приготовишь мне дополнительную порцию, Гуанчуань? Тан Фань, сказав это, обращает свой взор на Суй Чжоу. По-лисьи хитро прищуривает блестящие озорством глаза и улыбается императорскому стражнику одним уголком губ. Ван Чжи сохраняет на лице спокойное выражение, будто бы и не замечает игривости со стороны Тан Фаня. Тан Фань может себе позволить. Или, хотя бы, может наплевать на всё и делать то, что ему вздумается. Для Ван Чжи такое невозможно. — Очень жаль, что вы не составите нам компанию, командующий Ван, — Суй Чжоу выражает своё сожаление. — В Западной Ограде слишком много работы, — Ван Чжи отвечает Суй Чжоу так же доброжелательно, — прошу меня извинить. — Не стоит. Вы же знаете, что дом Суй всегда открыт для вас, — Суй Чжоу слегка кивает Ван Чжи, но тут же переключает своё внимание на Тан Фаня, — пошли, братец Тан, поможешь мне нарезать овощи… Более не задерживаясь, Тан Фань и Суй Чжоу бодрым шагом уходят с территории Западной Ограды. Ван Чжи же смотрит им вслед и лишь немного ощущает раскаяние за свою ложь. Ван Чжи, конечно же, не поделился этим со своими друзьями, но после аудиенции у императора, которая состоялась сегодня днём, он до сих пор чувствует некую растерянность. Тем не менее, он должен собрать волю в кулак и безукоризненно, как и всегда, выполнить поручение венценосца. Ван Чжи получил направление в Ляодун, и теперь ему нужно предупредить своего заместителя о том, что в его отсутствие тот должен будет взять на себя полномочия командующего. Ему нужно предупредить Дин Жуна о том, что они, скорее всего, теперь долго не увидятся. Ван Чжи уже всё организовал для их тайной встречи: он решил, что она пройдёт в городе, в надёжном месте, подальше от двора. Ведь здесь вокруг них могут затаиться враги из противоборствующих ведомств, которые только и ждут, чтобы Ван Чжи уехал куда-нибудь подальше, а они бы тогда постарались ослабить его Западную Ограду. Но не тут-то было. Ван Чжи будет держать свой отъезд в тайне ото всех, кроме своего заместителя, так долго, как только может. Ван Чжи просто хочет перед своим отбытием к границе побыть с Дин Жуном наедине. Такая конспирация для Ван Чжи вовсе не в новинку: он уже давно привык к тому, что должен просчитывать каждый свой шаг. Ван Чжи только семнадцать, а он уже добился огромных успехов, возглавив следственное ведомство, подчинённое лично императору. Ван Чжи, по правде говоря, служит императору слишком хорошо. — Ван Чжи… На северо-восточных границах империи неспокойно. Тебе следует навести там порядок. Разберись с племенами чжурчжэней, — правитель смотрит на евнуха прямо и серьёзно: приказам Сына Неба нельзя не подчиняться. — Слушаюсь, — Ван Чжи кланяется императору, смиренно опускает глаза в пол, складывает руки у груди, и двигается к выходу из зала, пятясь спиной. Ван Чжи не так давно вернулся к своим полномочиям после того, как оказался в опале из-за подозрений в злоупотреблении властью. Ван Чжи только успел наладить работу в Западной Ограде после её временного расформирования. И теперь его посылают с миссией подальше от столицы. Да, это почётно, но всё же… Действительно ли верит император своему слуге, который кладёт ради него жизнь? Ван Чжи не знает ответа, но что-то ему подсказывает: это не последнее его отстранение от столицы, и отнюдь не самое дальнее. Как бы то ни было, жизнь императорского слуги ему не принадлежит. Сегодня Ван Чжи должен рассказать Дин Жуну. Ван Чжи возвращается в Западную Ограду и обращается к одному из служащих. — Командующий Ван, вы… — Направляюсь в бордель Хуанъи на встречу с информатором, — сообщает он офицеру Западной Ограды, — приготовьте повозку. — А байху Дин? — Ещё на задании, — равнодушно бросает Ван Чжи, — позовите Цзя Куя. Пусть он доставит меня до места. Цзя Куй кажется верным: за всё то время, что он служит Ван Чжи, он ни разу не подвёл своего господина. Но, в случае чего, судьба Цзя Куя полностью под контролем Ван Чжи, и это успокаивает. Служащий уважительно кланяется и уходит исполнять приказ. Знакомая дорога отчего-то кажется Ван Чжи необычайно долгой, и он то и дело выглядывает из повозки, ловя взглядом ярко горящие фонари, освещающие столичные улицы. — Останови здесь. Встреча сегодня затянется — это серьёзные люди. Так что, приезжай под утро. Цзя Куй молча кивает, грозно сводя брови у переносицы: весь его вид передаёт серьёзность, готовность чётко следовать указаниям и не задавать лишних вопросов — ни сейчас, ни впоследствии. Ван Чжи понимает, насколько это качество ценно, особенно в его ситуации, и ещё больше убеждается в том, что не зря поставил на Цзя Куя. Ван Чжи даже невольно отмечает некую схожесть между Цзя Куем и Суй Чжоу: видимо, военную выучку не спрятать, не скрыть, даже если обстоятельства и сложились так, что Цзя Куй стал преступником, а после личным телохранителем Ван Чжи. А вот Тан Фань совсем другой: гениальный, но непредсказуемый, непоседливый, временами ребячливый. Ван Чжи порой удивляется, каким образом они с Суй Чжоу находят общий язык. Ведь они кажутся очень разными: и в привычках, и в характере, и даже во внешности. Интересно, а они с Дин Жуном похожи? Размышляя над этим, Ван Чжи выходит из повозки и направляется ко входу в бордель. Хуанъи встречает его разноцветьем шёлковых тканей, заливистым смехом, звуками пипы и стойким запахом алкоголя. От всего этого мутит, и Ван Чжи спешит поскорее скрыться. Он игнорирует массивную лестницу, ведущую на второй этаж, и незаметно заходит в боковую дверь, чтобы вскоре оказаться в роскошных покоях, скрытых от чужих глаз. Он сам оборудовал их для тайных нужд службы, но никогда не думал, что будет использовать их по назначению. Ван Чжи захлопывает за собой дверь, устало опирается о неё спиной и тяжело вздыхает. — Командующий, — Дин Жун, лишь заметив Ван Чжи, сразу же подходит ближе, обеспокоенно его оглядывая, — вы здесь. Вы в порядке? Ван Чжи указывает пальцем на дверь. — За этой дверью можешь перестать меня так называть, Дин Жун. — Прости… Ван Чжи, — Дин Жун так и не отрывает встревоженного взгляда от своего начальника, — так всё хорошо? — Да, только немного устал. Ну, работа у нас сегодня кипела, — Ван Чжи проходит в глубину комнаты, присаживается за низенький столик и манит за собой Дин Жуна, — ты и сам знаешь. А ты как? Добрался без происшествий? — Как вы и сказали, командующий, отправился на место раньше вас. Ван Чжи удовлетворённо кивает: окружающим он, вероятнее всего, кажется суровым, даже жестоким начальником, не всегда справедливо обрушивающим гнев и раздражение на своего заместителя. Всё это часть одной большой игры для отвода глаз. Ведь никому нельзя заподозрить, насколько сильно на самом деле Ван Чжи ценит своего подчинённого. — Я знал, что ты справишься. Но как ты ко мне обращаешься? — Ван Чжи, снова услышав своё официальное звание из уст Дин Жуна, недовольно хмыкает, — кажется, я уже сказал, что… Тем не менее, он машет рукой, так и не закончив фразу. Времени у них ещё много. Чуть позже они точно забудут о субординации. Ван Чжи наливает сливового вина и протягивает чарку Дин Жуну. Дин Жун принимает напиток, а сам, в свою очередь, пододвигает ближе к Ван Чжи поднос со сладостями. — Твои любимые, Ван Чжи. Османтусовые пирожные. — Спасибо, — Ван Чжи спешит закинуть одно пирожное в рот, и сладкий, медовый вкус с мягкими фруктовыми нотками тут же напоминает ему одну давнишнюю историю, с которой и началась его любовь к османтусу, — кстати, о пирожных. Я ведь никому об этом не рассказывал, но я не всегда идеально служил императору. Когда мне было лет шесть, и я только попал во дворец, старший евнух отправил меня забрать яства для венценосной семьи из императорской кухни. Вот тогда я впервые в жизни совершил преступление — украл османтусовое пирожное. Дин Жун коротко усмехается в ответ на «чистосердечное признание» своего начальника: наверняка, ему непривычно слушать такие истории про Ван Чжи, — забавные и немного нелепые. — Потом мне было очень стыдно и совестно, — честно сознаётся Ван Чжи, — но тогда это пирожное казалось мне самой вкусной едой в мире. Кто же знал, что в будущем, благодаря, конечно, Вань-гуйфэй, я смогу беспрепятственно есть эти пирожные, сколько захочу. А ты помнишь что-нибудь из детства, Жун-эр? Дин Жун на секунду задумывается, и на лбу его пролегает складка: — До попадания во дворец я своего детства не помню. А после… Ничего интересного. Он пожимает плечами, и в глазах его застывает безучастное выражение: но Ван Чжи не понаслышке знает, что за этим «ничего интересного» в действительности стоит «ничего приятного». Ван Чжи повезло получить протекторат драгоценной супруги Вань, и даже при таких обстоятельствах, он всё равно столкнулся с жестокостью дворцовой жизни. А что же тогда говорить о Дин Жуне, который вряд ли имел за спиной сильного покровителя? Что, будучи старше Ван Чжи, пережил Дин Жун, оказавшийся во дворце во времена смуты и смены правителей? Ван Чжи не застал предыдущего императора, Дин Жун застал аж троих. Ван Чжи мотает головой: нет уж, он совершенно точно не хочет, чтобы их тайная встреча перетекала в такое горестное русло. Он совершенно точно не хочет расстраивать Дин Жуна. А ведь он ещё не поведал о самом главном. — Впрочем, неважно, — Ван Чжи наклоняется ближе к Дин Жуну через стол, — сыграем в вэйци? Дин Жун согласно кивает, доставая чаши с камнями для игры, и тоже пробует пирожное. — А мне сразу вспоминается Праздник Середины Осени в этом году, — Дин Жун продолжает тему, — тогда Западную Ограду только-только сформировали вновь. Мы с тобой были очень загружены, и провели праздник в кабинете. Ван Чжи немного медлит с ответом, пока они в резвом темпе ведут игру, просчитывая стратегии. — Я тоже помню это, Дин Жун, — Ван Чжи не сдерживает тёплой улыбки: хоть они и провели тот праздник в рабочей обстановке, он был наполнен приятными моментами единения, — ну, луна тогда была особенно яркая и серебряная, и отлично просматривалась из нашего окна. Да и османтус цветёт возле нашего ведомства, точно у лунного дворца. — Надеюсь, он цветёт не для того, чтобы сопутствовать чьему-то одиночеству, — как-то опечаленно замечает Дин Жун, — ведь наша работа очень опасна… Ты понимаешь, о чём я, Ван Чжи. Порой я боюсь… Не справиться. И в этом откровении Ван Чжи так чётко слышит: порой я боюсь тебя потерять. Ван Чжи вдруг задумывается: он не знает, что его ожидает в Ляодуне. Племена настроены воинственно, но и Ван Чжи настроен не менее решительно, — он обязан пресечь их попытки навредить Великой Мин. Любой ценой. И, если с ним что-нибудь случится, Дин Жун, уже будучи командующим вместо него, будет тогда смотреть на цветение османтуса у Западной Ограды в своей тоске и скорби по Ван Чжи. Османтус — душистый, светлый, сладкий, как сама любовь. Но он же может быть и горьким напоминанием о том, как легко её погубить. От этих мыслей в груди становится больно. Так не должно быть. Не должно. — Жун-эр, — Ван Чжи, следуя порыву, мягко целует Дин Жуна, и, ожидаемо, не встречает никакого сопротивления, зато чувствует жгучее ответное желание. Всё равно их партия по вэйци слишком затянулась. И вот они ласкают друг друга, и каждое прикосновение разливается сладостью османтуса, — неторопливой, почти мучительной, но вместе с тем бесподобной нежностью, в которой Ван Чжи растворяется до конца.***
— Дин Жун… — М? — Дин Жун со свойственной ему педантичностью тщательно расчёсывает распущенные волосы Ван Чжи, и лишь лёгкая затуманенность в его взгляде выдаёт то, что между ними недавно было. — Сегодня была аудиенция у императора. На днях я уезжаю в Ляодун, — на одном дыхании выдаёт Ван Чжи. Рука Дин Жуна тут же замирает, а пряди, что он крепко держал, вновь рассыпаются водопадом по плечам Ван Чжи. Дин Жун осторожно спрашивает: — Значит, император всё-таки не полностью восстановил своё доверие к тебе… Или? Ван Чжи оборачивается на Дин Жуна: — А ты сам как думаешь, Жун-эр? Ты же со мной рядом с самого начала, начиная с первого дела Ли Цзылуна. И ты прекрасно видел, как император реагировал на успехи нашей службы. Хотя, может, я чего-то не понимаю… Дин Жун сочувствующе вздыхает: он тоже знает, каким подозрительным может быть правитель и каким разрушительным может быть влияние, что оказывают на него бессовестные порой придворные. — Ведь там, в Ляодуне, меня ждёт важное дело, Жун-эр. И доверят его далеко не каждому. Но, в то же время, окраина империи — это не столица, — озабоченно протягивает Ван Чжи, а после задумчиво прикусывает губу, — в любом случае, я покидаю город. И теперь ты знаешь о моём отъезде. Ван Чжи, говоря всё это, старается сохранять будничный тон и не обращать внимания на пробежавшую по лицу Дин Жуна тень. — Так… Поэтому мы себе позволили сегодня больше, чем обычно? — уточняет Дин Жун, — потому что вскоре нас ждёт долгое расставание? — Во многом… Да, — Ван Чжи вдруг чувствует смятение вкупе со смущением: наверное, стоило поставить Дин Жуна в известность сразу, а ещё, вышло так, что Ван Чжи без слов очень ясно дал понять, как много Дин Жун для него значит, — а ты должен будешь оставаться здесь, Дин Жун, и управлять Западной Оградой. — И надолго ли ты уезжаешь? — Пока не могу сказать. Очень надолго. — Ван Чжи… И в этом обращении столько любви, сколько и безысходности. Ван Чжи хочет позвать Дин Жуна с собой. Ван Чжи хочет, чтобы Дин Жун сам предложил поехать с ним, хоть и понимает, что не должен поступать так. — Ты — мой заместитель, а, значит, должен работать в моё отсутствие, — резонно рассуждает Ван Чжи, — в случае чего, до Ляодуна можно доехать верхом за несколько дней. — Но, Ван Чжи… Это время, что я буду ехать… Я могу не успеть помочь тебе, — Дин Жун приобнимает Ван Чжи за плечи, заглядывает ему в глаза, говорит вкрадчиво, намекая, но будто бы пока не решаясь сказать прямо, — а ещё, я понимаю язык чжурчжэней, и я… Мог бы помочь тебе с переводом. И там, в Ляодуне, я бы обязательно занялся исследованием местных трав и ядов. Они же могут попробовать отравить тебя, Ван Чжи! Я не могу этого допустить. — Как-нибудь справлюсь, — Ван Чжи пытается высвободиться из объятий, старается не смотреть в эти тёмные, выразительные глаза напротив, ведь соблазн согласиться слишком велик, — Жун-эр… Только тебе я могу доверить Западную Ограду, ты же понимаешь… Я уеду, ты тоже, и что тогда будет с ведомством без должного руководства? — А что будет там с тобой, А-Чжи, если ты отправишься в одиночку? Ты всегда думаешь об империи, о правителе, об Ограде, о том, как будет лучше для дела, — Дин Жун говорит вовлечённо, взволнованно, и Ван Чжи даже поражается такой пламенной речи от своего обычно спокойного и невозмутимого заместителя, — а я хочу, чтобы хоть раз, но ты подумал о себе. Я хочу поддержать тебя, А-Чжи. Позволь мне поехать с тобой. И эти слова кажутся Ван Чжи такими искренними, такими трепетными, что сердце неконтролируемо откликается. Ван Чжи иронично усмехается, чтобы не выдать то, что чувствует на самом деле: — Ты отлично разбираешься в медицине, в инженерии, в языках, а ещё, оказывается, ты — отличный оратор. Умеешь убеждать. Что ещё я не знаю о твоих талантах, Жун-эр? — Я серьёзно, А-Чжи, — Дин Жун не разделяет весёлого настроя Ван Чжи и вкладывает в свои слова всё, что так и разрывает душу, — там, в неизвестном крае, нам вдвоём будет легче. И там тебе тоже нужно будет доверенное лицо. К тому же, нам есть кого оставить наблюдать за ведомством. Есть пара толковых ребят. Да и на расстоянии мы можем… Дин Жун вдруг прерывается, точно вспомнив о чём-то важном, и удручённо заканчивает: — Прости, Ван Чжи, наверное, я перешёл грань и наговорил тебе лишнего, — Дин Жун виновато опускает глаза, — в общем, как твой подчинённый, я неукоснительно выполню любое твоё указание. Но от себя самого… Я просто не мог не вызваться быть с тобой в трудную минуту. Ван Чжи приятно знать, что у него есть человек, который желает разделить с ним все тяготы и испытания судьбы. Ван Чжи приятно знать, что им дорожат, — так, как никем более. Перед глазами Ван Чжи вдруг снова пробегает образ, в котором Дин Жун в форме командующего стоит один под лепестками османтуса и любуется луной. Ван Чжи может этого не допустить. Он не допустит. — Спасибо тебе, Жун-эр, — в итоге сдаётся Ван Чжи, ласково беря Дин Жуна за руку, — как твой начальник, приказываю тебе сопровождать меня в Ляодуне. Дин Жун недоумённо смотрит на Ван Чжи, пока тот, еле сдерживая смех, добавляет: — И как твой близкий человек, желаю видеть тебя рядом с собой. Дин Жун облегчённо выдыхает: — А-Чжи… И не будет долгого расставания, и ничего между ними не изменится: лишь только то, что теперь им придётся укрывать свои чувства не от придворных, а от племён на окраине империи.